ЦВЕТЫ НА НАШЕМ ПЕПЛЕ

   И с трудом разлепила склеенные инеем ресницы.
   ...В зеленоватом спектре ночного зрения она разглядела склонившиеся над ней лица Сейны и Дент-Байана. Махаон энергично тряс ее за плечи, а Сейна старательно растирала ей лицо ладонями.
   - Живая! - обрадовалась Сейна, увидев, что глаза Ливьен открылись. - А я уже испугалась, что мы потеряли тебя! Вставай! Разомнись!
   Зачем они разбудили ее? Было так хорошо. Ливьен вновь смежила веки и моментально погрузилась обратно в теплую ласковую мглу. Но грубые руки Дент-Байана опять вернули ее в реальность.
   - Ли! - кричала ей в лицо Сейна. - Проснись! Если ты не проснешься, ты умрешь!!!
   Боль во всем теле. Холод. Страх.
   Страх!
   Она испугалась, что НИКОГДА не увидит Первого бабочкой. Она испугалась, что ее прекрасное видение - только сон, а когда она умрет, он исчезнет и не будет НИЧЕГО...
   Она встрепенулась, попыталась встать... Но тут же упала: подогнулись пронзенные болью колени. Сейна кинулась массировать ей ноги.
   Костер не дымился. А следить за ним вызвался Рамбай. Рамбай!
   Ливьен приподнялась на локтях и нашла его глазами. Дент-Байан уже пытался разбудить его. Только слабое размеренное дыхание выдавало то, что тот еще жив. Рамбай-богатырь, Рамбай - бесстрашный герой, Рамбай - неуязвимый и ловкий дикарь оказался бессилен перед тем, к чему природа никак не могла его подготовить, - перед холодом, который никогда не встречается в плодородной низине джунглей.
   Его приводили в чувство втроем. Испугавшись за мужа, Ливьен перестала ощущать собственную боль в обмороженных руках и ногах. Они били его по щекам, они трясли его, они массировали его лицо и конечности...
   Наконец, тот глубоко вздохнул и протер воспаленные глаза. И возиться с ним осталась одна Ливьен. Сейна и Дент-Байан тут же переключились на Лабастьера.
   Как ни удивительно, на думателя холод подействовал менее пагубно, нежели на остальных. По словам Сейны, он лишь пожаловался, что стал "медленнее думать". Хотя этого следовало ожидать. Думатель - почти куколка. А процессы в куколке при пониженной температуре протекают медленнее и на долгий срок могут затормозиться вовсе.
   Выяснилось, что первым всполошился Дент-Байан. Он вспомнил стихотворение из их "Книги", в котором некоего Охотника у врат Пещеры убивает "свет луны". А по представлениям махаонов, луна излучает холод. Ливьен тут же вспомнила этот стих. В нем же говорится, что, прежде чем погибнуть, Охотник ослеп от белизны. Если раньше эта фраза казалась ей просто малопонятной метафорой, то сейчас наполнилась конкретным смыслом. Кто знает, как действует на зрение полное отсутствие цветов на заснеженном плато?
   Но какие сделать из этого практические выводы? Сейчас было ясно одно: они чудом остались живы, и сидеть на месте больше нельзя. Нужно двигаться - вперед (точнее - вверх) или назад. Коротко посовещавшись, выбрали все-таки первое.
   Но взлететь сумели не сразу: покрытые инеем и шелушками льда крылья потеряли свою легкость и эластичность. И пришлось потратить некоторое время на то, чтобы вычистить их и размять.
   С каждым десятком метров подъема становилось все холоднее. Спасало только энергичное движение крыльями. К рассвету взобрались на очередную "ступень". Ливьен сразу узнала эту мертвенно-белую равнину.
   В прошедшую ночь впервые рассеялась дымка внизу, и путешественники смогли оценить, как они высоко. Весь мир под ними был как на ладони, за сплошным зеленым ковром внизу, казалось, даже угадывается морская гладь. Морозный воздух был хрустально чист, и в нем, серебрясь и играя на солнце, виднелись пики и вершины, которые им удалось обойти, чернели провалы и бездонные трещины, через которые они перелетали.
   Но холод подгонял и не давал слишком долго любоваться красотами пейзажа.
   Для того, чтобы удерживаться в разреженном воздухе, сил требовалось вдвое больше, чем обычно. Да и крылья от холода слушались все хуже. Чехол же с Лабастьером, покрывшись ледяной коркой и сосульками, стал значительно тяжелее. То одна, то другая бабочка, не удержавшись, отпускала свою лямку, а когда, скоординировавшись, вновь подхватывала ее, остальные трое уже выбивались из сил. Продолжать движение таким образом стало просто невозможно. Пролетев около километра вперед, путники вынуждены были опуститься на снег.
   Двинулись пешком. Чехол поволокли по снегу. Крылья пускали в ход лишь тогда, когда ноги проваливались в пуховую трясину слишком глубоко. Лишь иногда делали короткие, но теперь крайне изнурительные перелеты через ямы и трещины. Скорость продвижения стала столь низкой, а холод столь невыносимым, что Ливьен усомнилась в верности их недавнего решения двигаться вперед.
   Сияющая белизна под ногами подавляла волю, казалось, она высасывает из тебя последние жизненные силы. То и дело зачерпывая ладонью снег, Ливьен набивала им рот, надеясь, что талая вода спасет ее от жажды. Но этого не происходило.
   Она видела, как воспалились глаза ее спутников. Белки глаз стали розовыми и покрылись кровавыми трещинами...
   Случилось это внезапно. Упав на колени, Сейна принялась тереть глаза, повторяя:
   - Я не вижу! Я ничего не вижу!..
   Вернется ли к ней зрение или этот процесс необратим? Они не знали. Но они надеялись. И Рамбай, достав из ранца обрывок спальника, соорудил из него ленту и повязал ее Сейне на глаза.
   - Надо смотреть по очереди, - сказал он после этого.
   Глаза себе завязали и Ливьен, и Дент-Байан. Единственным зрячим остался Рамбай. Остальные двигались вслепую, держась за чехол, волоча его из последних сил, спотыкаясь и падая. Через полчаса Рамбай снял ленту с глаз махаона и повязал ее себе. Поводырем стал Дент-Байан.
   Похоже, это был правильный ход. Из троих больше никто зрения не потерял.
   Спутались ночь и день, явь и бред. Сколько понадобилось им времени, чтобы доползти до отвесной стены? "Дежурной зрячей" в тот момент была Ливьен, но и она не смогла бы ответить на этот вопрос, спроси ее кто-нибудь...
   Да, они находились на последней "ступени". И если верна легенда махаонов, вход в Пещеру находится где-то здесь. Но плато обширно, чтобы пройти его полностью вдоль стены, понадобится столько времени, сколько им уже не прожить. Хотя...
   - Стойте! - скомандовала Ливьен. - Снимите повязки.
   Рамбай, болезненно щурясь, огляделся, сорвал повязку с Дент-Байана. Надеясь, что зрение вернулось к ней, сняла тряпку с воспаленных глаз и Сейна, но тут же, натянув ее обратно, без сил повалилась в снег.
   - Мы должны разделиться, - высказала свою идею Ливьен. - Рамбай, ты пойдешь влево, я - вправо. Остальные останутся тут.
   - Ты права, самка, - прохрипел Рамбай и сел.
   Он назвал ее "самкой", а не "возлюбленной женой своей" и не "матерью его наследника"... Но ей было не до обид. И стало ясно, как он вымотался - самый сильный и выносливый из них. На протяжении всего пути он брал на себя все наиболее трудное и тяжелое. Он меньше всех спал и больше всех трудился... Когда он называл ее "возлюбленной женой", она нередко испытывала раздражение. Сейчас же, наоборот, неожиданный прилив нежности заставил ее шагнуть к нему, опуститься рядом и поцеловать в потрескавшиеся губы.
   Может быть, это их последний поцелуй...
   Сейна тем временем ощупью нашла застежку на чехле Лабастьера и, отогнув края, утонула головой в складках флуона. Дент-Байан тронул плечо Ливьен. Она оглянулась. Махаон согласно кивнул. Он принял мыслепередачу Сейны и был готов остаться с ней и Лабастьером - ждать. В какой-то степени он был главой семьи.
   Сейна выпрямилась.
   - Лабастьеру совсем плохо, - жалобно сказала она. - Холода он почти не чувствует, но все его жизненные функции настолько заторможены... Он в полузабытьи.
   - Он уже давно не ел, - заметила Ливьен.
   - Он не хочет... не может. Мне страшно. Мне кажется, он умирает.
   - То же можно сказать и о каждом из нас, - отозвалась Ливьен. - Но если сегодня мы найдем вход, мы, возможно, спасемся.
   - Будь она проклята, эта Пещера, - прошептала Сейна, и Ливьен не возразила ей. Она хотела сказать, что для Лабастьера смерть будет не так мучительна, как для остальных, но не стала. Слабое утешение для матери.
   Договорившись в случае чего оповестить остальных и друг друга выстрелом, Рамбай и Ливьен разошлись в разные стороны. Само собой, вместо бесшумного махаонского пружинного карабина Рамбай захватил с собой искровик Сейны.
   Казалось, время остановилось. Медленно, слишком медленно продвигалась она вдоль стены. Временами она теряла сознание, но понимала это, лишь придя в себя. Боясь, что в очередной раз она может и не очнуться, она гнала от себя оцепенение, но оно лживыми ласковыми объятиями душило ее сопротивление.
   Поднялся ветер, но Ливьен уже почти не чувствовала его укусов.
   Дважды она обнаруживала в скале небольшие пещеристые углубления. Забравшись в них и пройдя несколько шагов, она оказывалась в тупике.
   Соблазн хотя бы от ветра передохнуть в таком гроте был велик. Но Ливьен боялась прекращать движение и гнала себя наружу.
   Третья пещера оказалась глубже. Ливьен прошла метров двести. Тоннель свернул сначала влево, а затем - вправо. Тупика не было.
   Становилось теплее. Значительно теплее. Похоже, недра скалы хранили в себе некий источник тепла. Стены пещеры были сухими и почти горячими.
   Это было спасением. Перенеся сюда Лабастьера, они смогут оставаться тут сколь угодно долго, набираясь сил перед обратной дорогой. А спуск будет легче, чем подъем.
   Нет никакой Пещеры Хелоу. Нет! Теперь единственная задача - выжить. И возможно, это удастся им.
   Отложив искровик, Ливьен сбросила с себя опостылевший бесформенный жилет и уселась на теплый пол, привалившись спиной к стене и прижав к ней расправленные крылья.
   Тело ныло от усталости. Кисти рук ломило, но это была приятная боль. А минут через десять начался нестерпимый кашель. Ливьен поняла, что сильно простыла. Похоже, есть и температура. Кашель не давал отдохнуть. Лучше уж продолжать разведку, чем так, без сил, корчиться на каменном полу. Она поднялась и, оставив снаряжение, двинулась дальше, вглубь. Она прекрасно видела в темноте. Ширина пещеры и высота ее свода позволяли даже летать, крылья просохли и слушались хозяйку. Но для полета она была слишком слаба. И она пошла пешком. Кашель немного отпустил.
   А через десяток шагов случилось невероятное.
   Неожиданно прямо перед ней возник огромный, метров десяти высотой, светящийся красный махаонский крест.
   Ливьен остановилась как вкопанная. Она могла поклясться, что секунду назад креста не было. А сейчас он висел прямо перед ней и медленно вращался вокруг вертикальной оси.
   Это сон, галлюцинация! Она потеряла сознание, и все это только кажется ей. Она чуть не до крови укусила себя за запястье. Но ничего не изменилось. Она не проснулась. Крест не пропал. Сияя, он продолжал плавно вращаться прямо перед ней.
   Сооружение такого размера должно весить не меньше тонны. Но крест завис в воздухе без всякой видимой опоры.
   Испытывая благоговейный ужас, Ливьен расправила крылья и, подлетев к кресту, хотела коснуться его кроваво-красной поверхности. Сердце бешено стучало в груди, отдаваясь пульсом в висках.
   Порхая на месте, Ливьен протянула руку... И та свободно прошла сквозь светящуюся плоскость. Ливьен не почувствовала ни малейшего сопротивления.
   Все-таки это - галлюцинация. Она бредит. Она действительно сильно больна.
   Она развернулась в воздухе, отлетела немного назад, приземлилась и оглянулась. Никакого креста, конечно же, не было.
   Надо быстрее, пока болезнь окончательно не свалила ее, позвать сюда остальных.
   Натянув теплый жилет и подобрав брошенный автомат, она, пошатываясь, двинулась к выходу.
   Товарищам о своем видении она решила не рассказывать. Она не хотела, чтобы ее сочли сумасшедшей.

Если небо решило упасть, упасть, Не пытайся его держать. Пять проворных гусениц встали в ряд И пытались его держать. Лишь одна, не посмев, удалилась прочь. Мы - личинки твои, о, Мать.

   "Книга стабильности" махаон, т. III, песнь IX; мнемотека верхнего яруса.
   Рамбай, Сейна и Дент-Байан, волоча Лабастьера, добрались до входа в пещеру почти через час после того, как Ливьен дала несколько очередей в воздух из искровика.
   - Это она?! - возбужденно спросил Рамбай у Ливьен, имея в виду Пещеру Хелоу.
   Ливьен отрицательно покачала головой.
   - Нет. Но тут сухо и тепло. Мы не умрем здесь.
   Кое-как они дотащились до того места, где прежде останавливалась Ливьен. Да, судьба не хотела их гибели. Путники повалились на пол, со стонами сдирая с себя покрытую наледью одежду.
   Было решено хорошенько выспаться, а потом уж думать, как поступать дальше. Ливьен снова начал душить кашель, и она долго не могла уснуть.
   ...Разбудил ее Рамбай.
   - Жена моя, - сообщил он трагическим шепотом. - Муж твой сошел с ума. - Его глаза были полны печали. - Там, - он указал в глубь пещеры, - там я видел крест махаонов!
   Ливьен вскочила, не веря своим ушам.
   - Рамбай решил разведать, - тем временем продолжал он. - И там я увидел... Он большой.
   Тут только Ливьен заметила, что Рамбай дрожит, как в лихорадке.
   - Успокойся, дорогой. - Она взяла его ладонь в свою. - Сейчас мы посмотрим вместе...
   Он не возражал. Он стал сговорчив.
   Прихватив автоматы и взявшись за руки, они вдвоем двинулись вглубь.
   ...Крест возник так же внезапно и в том же самом месте, что и в прошлый раз. Ливьен почувствовала, как Рамбай судорожно сжал ее ладонь.
   - Я тоже вижу его, - успокоила она мужа.
   - Значит, Рамбай не сошел с ума?
   - Значит, мы все-таки нашли ее.
   Они продолжали идти вперед. И они прошли через крест, ничего не почувствовав. Он вновь исчез, как только они отошли от него на несколько шагов. А еще через миг, так же ниоткуда, возник светящийся великан.
   Он был около двух метров роста, то есть раз в двадцать больше обычной бабочки. Да он и не был бабочкой: у него не было крыльев! И одет он был очень странно. Ни махаоны, ни маака, ни тем более урании никогда не носили таких нелепых костюмов...
   И он улыбался. Он глядел поверх голов Ливьен и Рамбая, но им казалось, он видит их насквозь.
   Великан поднял правую руку, качнул ладонью и произнес:
   - Хеллоу.
   ...Они опрометью, не оглядываясь, неслись прочь. И пришли в себя только возле спящих товарищей. Тут, почувствовав себя в относительной безопасности, они повалились на расстеленное тряпье и вдруг принялись хохотать. Они смеялись и не могли остановиться.
   Проснулся Дент-Байан, а за ним и Сейна. Она протерла глаза. Зрение вернулось к ней! С недоумением смотрела она на странную истерику Рамбая и Ливьен.
   - Там, там, - показывая в глубь пещеры, попыталась объяснить Ливьен, но вновь, не удержавшись, задохнулась смехом, а потом и закашлялась.
   Наконец, отсмеявшись, откашлявшись и отдышавшись, она произнесла:
   - Хелоу там. Мы видели его. А ты, ты снова видишь?
   Сейна кивнула и вновь потерла воспаленные веки. Озадаченность на ее лице сменилось недоверием:
   - Хелоу?!
   - Он большой, - подтвердил Рамбай. - Он улыбался, и он ничего нам не сделал. Нужно идти туда.
   Когда перед четверкой путешественников, несущих чехол с думателем, возник сияющий алый крест, Дент-Байан рухнул на колени и наотрез отказался двигаться дальше.
   Они отступили на десяток шагов, и крест исчез. Ливьен, вспорхнув, несколько раз приближалась к тут же появляющемуся знаку махаонов, а затем удалялась, и знак исчезал. Пару раз она пролетала сквозь него. В конце концов Дент-Байан, общаясь с Ливьен через Сейну и Лабастьера, признал, что выглядит все это не столько мистикой, сколько автоматикой.
   И они все вместе прошли дальше - сквозь пылающее видение. А вскоре появился и великан. Все с той же улыбкой на устах, с тем же взмахом руки. Из какого-то хулиганского азарта Ливьен прикоснулась к Камню диадемы, активизируя его. "Пусть и в Городе видят Бога!.." Хотя она и не была уверена, что эта связь действует на таком расстоянии.
   И вновь Он сказал:
   - Хеллоу.
   А затем, выдержав паузу, принялся, жестикулируя, говорить дальше на неизвестном певучем языке. С благоговением внимали ему потрясенные путники.
   Он говорил. И вдруг на его месте возникла подернутая дымкой голубая сфера. "Это Земля, - догадалась Ливьен. - Или какая-то другая планета? Земля покрыта водой, а здесь - минимум треть поверхности занимает суша с причудливой конфигурацией материков".
   Голос Бога продолжал звучать, а на месте сферы появилось объемное изображение фантастического города. Город этот был населен не бабочками, а такими же, как и Бог, бескрылыми существами. Они сновали по пешеходным дорожкам, ездили на удивительных самодвижущихся приспособлениях, парили над землей, сидя на летающих площадках, покрытых прозрачными полусферами... Они заходили в свои странные громоздкие жилища, они занимались множеством дел, смысл которых не был ясен нашим путникам...
   Первой догадалась Сейна:
   - Хелоу - тоже только изображение. Я не знаю, как это сделано, но это записали заранее и сейчас нам показывают...
   Они принялись экспериментировать. Они удалялись от этого места - и видения исчезали. Они возвращались - и вновь появлялся Хелоу, произносил те же слова, в той же последовательности появлялись объемные "картинки"... И тут Ливьен поняла, зачем они взяли в экспедицию Лабастьера. Он, получая информацию от Сейны, должен был расшифровать и выучить язык Хелоу, а затем перевести и запомнить все, что тот говорит... С Дент-Байаном все это можно было сделать в сотню раз быстрее, ведь он мог становиться "глазами" и "ушами" думателя.
   Целиком "обучающая программа" Хелоу занимала чуть меньше суток. Дент-Байану пришлось просмотреть ее трижды, мало что понимая и лишь механически передавая образы Лабастьеру. Запасы провианта для думателя кончались, и Сейна страшно волновалась за его здоровье. Но в то же время она признавала, что никогда еще тот не был так счастлив. Наконец-то он получал количество новой информации, соизмеримое с возможностями его интеллекта.
   Остальные тем временем исследовали Пещеру, но изобилием находок похвастаться не могли. Точнее, находка была одна, и она была тут же, перед носом - огромная цельнокаменная дверь. Но как открыть ее, путники не знали. Все, а особенно Рамбай, изнывали от любопытства: что находится за ней? Что узнал Лабастьер из "уроков" Хелоу? Но думатель, со свойственной ему строптивостью, отказывался сообщать что-либо, пока не поймет, не переведет и не усвоит ВСЁ.
   Только в конце третьих суток путники из уст Сейны кое-что узнали от него.
   Когда-то давным-давно Земля выглядела совсем не так, как сейчас. Суши было значительно больше, и населяли ее вот такие бескрылые гиганты. Несмотря на то, что каждый из них в отдельности хотел жить, по какой-то странной причине сплетение их судеб неминуемо вело к самоуничтожению вида. И понимая это, они попытались создать систему возрождения.
   "Биохранилище" с эмбрионами бескрылых расположилось внутри одной из самых высоких гор мира, называемой ими "Джомолунгма". Но временной отрезок между предполагаемой катастрофой и моментом, когда Земля вновь станет пригодной для жизни, мог оказаться слишком долгим. Эмбрионы не могли оставаться способными к оживлению и развитию сотни тысяч, а то и миллионы лет...
   И появилась новая идея. Даже без специального оборудования при достаточно низкой температуре куколка насекомого может оставаться жизнеспособной столетия. Познания бескрылых в области биологии были столь велики, что позволяли создать совершенно новый вид разумного существа - нечто среднее между ними и насекомыми. В биохранилище эмбрион такого существа мог сохраняться в сотни раз дольше, чем эмбрион теплокровных.
   Выбрав из насекомых четыре вида бабочек, существо наделили крыльями (сказалась вечная мечта бескрылых). Соответственно, чтобы полет был возможен, размер этого существа должен быть много меньше. Однако на уровень интеллекта повлиять это не должно было. Мозг Insecta Sapiens, включая в себя элементы строения мозга насекомого, должен был стать не менее мощным, чем у Homo Sapiens.
   Куколок поместили в биохранилище, не слишком надеясь на успех. Скорее, надеясь на то, что Insecta Sapiens никогда не появятся на свет, что такой необходимости просто не возникнет, что здравый смысл восторжествует и бескрылые не дойдут до полного самоуничтожения... А если это все-таки случится... Система обеспечения биохранилища была запрограммирована так, что в случае успешного оживления эмбрионов бескрылых куколки Insecta Sapiens уничтожались. У Земли не должно быть двух разумных хозяев...
   - Но случилось так, что выжили именно мы, - резюмировала Сейна. - Точнее, три вида из четырех. Один из видов по каким-то причинам исчез.
   Путешественники подавленно молчали. Тишину нарушил Рамбай:
   - Рамбай думает, все правильно. Махаоны говорят: Хелоу сделал бабочек, он их и сделал. Значит, он - Бог.
   Сейна усмехнулась:
   - Никакого Хелоу нет и не было. Того, чье изображение мы с вами видим, зовут Роберт Страйк. Он - ученый бескрылых.
   - А Хелоу? - не унимался Рамбай. - Я слышал, он так сказал...
   - "Хеллоу" - на языке его народа означает "здравствуйте".
   На Ливьен это известие почему-то произвело даже более гнетущее впечатление, нежели то, что бабочки - искусственно созданные существа. Искусственно и "на всякий случай".
   Сейна добавила:
   - Они оставили это "послание потомкам", рассчитывая, конечно же, на то, что это будут их прямые потомки - бескрылые гиганты. Какие-то специальные приборы улавливают биополе. Видимо, наше биополе отличается не слишком сильно или не отличается совсем... Там, внутри, бескрылые поделятся с нами всеми своими знаниями.
   - Как открыть дверь? - нетерпеливо спросил Рамбай.
   - Нужно произнести какое-то сочетание слов. Сейчас я уточню. - Сейна вновь наклонилась к Лабастьеру.
   - Заклинание, - удовлетворенно заметил Рамбай.
   Ливьен усмехнулась.
   Подлетев к двери, Сейна выкрикнула несколько непонятных слов, первым из которых было все то же "хеллоу". И та со скрежетом ушла вправо.
   Путники подхватили Лабастьера и впорхнули внутрь.
   - Что ты сказала? - поинтересовалась Ливьен.
   - На языке бескрылых эта фраза означает буквально: "Здравствуйте, родители. Ваши детеныши пришли домой".
   "Неуместный юмор предков", - подумала Ливьен.
   Дверь позади закрылась.
   Просторный коридор круто уходил вниз. Дважды вспыхивали какие-то бесформенные осветительные приспособления, но тут же с шипением гасли, по-видимому, выходя из строя. Но бабочки и без того прекрасно ориентировались в темноте.
   Ливьен сразу узнала помещение, в которое они влетели спустя пару часов. Гигантские останки бескрылого лежали именно там, где она видела их в наркотическом бреду. Путники опустились возле них. На одной руке скелета не было пальца. "Работа Первого", - догадалась Ливьен, и жуть, нагоняемая на нее этим могильником древней расы, на миг уступила радости: ее сын сейчас где-то совсем недалеко от нее, хотя между ними и непроницаемая каменная толща.
   Сейна коснулась другого пальца скелета. С легким шорохом тот отделился от кисти и рассыпался в прах.
   Сколько же прошло тысячелетий?..
   На полу, возле головы скелета, Ливьен увидела неровно высеченные на камне знаки, похожие на те, что были начертаны на "перстне Хелоу". Дент-Байан наклонился над ними, передавая зрительный образ Лабастьеру. А еще через пару секунд Сейна, узнав у думателя перевод, произнесла его вслух:
   - "Я - один".
   Ливьен вновь стало нестерпимо жутко. Рамбай ласково приобнял ее. Наверное, он чувствовал то же самое.
   Зал был наполнен множеством предметов непонятного назначения и, конечно же, огромных размеров. Но почти все, к чему прикасались бабочки, ломалось или даже рассыпалось в ничто.
   Когда они добрались до центра залы, вновь, так же неожиданно, как и у входа, появилось голографическое изображение Роберта Страйка. И он сразу принялся говорить.
   Словно губка, впитывал Лабастьер знания древней эпохи бескрылых через слух и зрение Дент-Байана. Математика и кибернетика, прикладная теология, физика поля и физика элементарных частиц, астрономия и термодинамика, микробиология и химия... Это был "подарок предков". Доселе бабочки даже и представления не имели о многих направлениях науки, которыми в совершенстве овладели бескрылые.
   Кое-какие пробелы появлялись - оттого, что все материальные пособия, на которые предлагал обратить внимание Страйк, пришли в полную негодность. Но Лабастьеру хватало и чистой теории. Мощный интеллект думателя быстро восполнял прорехи собственными логическими выкладками. К тому же выяснилось, что голограмма, управляемая логической машиной под названием "компьютер", была способна не просто выдавать информацию, но и вести нечто похожее на беседу...
   От времени не пострадал лишь этот самый компьютер, так как устроен был абсолютно автономно и, находясь в полном вакууме, был защищен толстыми стенками платиновой капсулы.
   Вообще-то продумано бескрылыми все было прекрасно, сохраняться сколь угодно долго ДОЛЖНО было и все прочее содержимое Пещеры... Почему все же случилось так, как случилось? Лабастьер понял это позднее.

* * *

Где жизнь, там и смерть. Охотник постиг: Тень - только там, где свет... Вся наша жизнь - это солнца блик, Жизнь камня - застывший бег. Ты моргнула. На это ушел лишь миг. Камень моргает век.

   "Книга стабильности" махаон, том X, песнь V; мнемотека верхнего яруса.
   Выяснилось, что Пещера имеет пять запасных, снабженных шлюзами, выходов, расположенных значительно ниже того, через который путники сюда проникли. По проекту именно через эти тоннели должны были выйти наружу дети возрожденных бескрылых. Но или время, или некий катаклизм привели к глобальным геологическим смещениям, и нижние коридоры были похоронены под многотонными гранитными массами.
   Всюду путники, пытаясь пройти этими коридорами, натыкались на каменные стены. Лишь один из коридоров, который, возможно, и остался неповрежденным, они не смогли пройти до конца. Сейна, Рамбай и Ливьен, занимающиеся разведкой в то время, пока Лабастьер и Дент-Байан общались с "тенью Роберта Страйка", наткнулись в этом запасном выходе на новую опасность.
   Это были отвратительного вида существа, примерно одного с бабочками размера, снабженные сильными перепончатыми крыльями. Ни о чем подобном Ливьен доселе не слышала. Похоже, это были не птицы, а какие-то "научившиеся летать" грызуны. Однако путникам было не до восхищения или удивления. С мерзким писком эти твари набросились на них, и только треск и пули искровиков дали им возможность без потерь вернуться восвояси.
   Чем эти летучие звери питаются тут? Как ориентируются в кромешной тьме? Сейчас бабочкам было не до выяснения этих вопросов. Единственным итогом опасной и неожиданной встречи стало лишь то, что путники уяснили: возвращаться им предстоит тем же трудным путем, которым они пришли сюда. Нашли они и коммуникационную трубу, через которую сюда пробрался Первый, но она была слишком узка.
   Но, как бы то ни было, возвращаться всегда легче, чем двигаться вперед. И спускаться - проще, чем подниматься. Эта мысль обнадеживала.
   ...И действительно, обратный путь оказался быстрее, хотя на самой верхней ступени путники и были вновь вынуждены тащиться пешком, волоча Лабастьера по снегу.
   После многодневного пребывания в темноте дневной свет и белизна снежного покрова показались им нестерпимо яркими. На этот раз, наученные опытом, путники сразу же воспользовались повязками, поочередно оставляя зрячим поводырем то одного, то другого.
   Равнина шла под уклон, и становилось теплее. Но когда они уже почти добрались до обрывистого края, Сейна, то и дело озабоченно прикладывающаяся к надлобью думателя, упала на колени и зарыдала:
   - Он умирает! Умирает! Нам уже не спасти его!
   Ливьен встряхнула ее за плечи. Обмороженные потрескавшиеся губы почти не слушались ее:
   - Прекрати истерику. Еще сотня шагов, а там - вниз. Мы отогреем и накормим его.
   Сейна поднялась и молча, стиснув зубы, ухватилась за лямку.
   Достигнув обрыва, они расправили крылья и полетели. Это был опасный полет. Почти падение. Разреженный воздух не желал удерживать на себе такой вес.
   Но они не разбились. И вскоре достигли того места, где был спрятан Первый. Только тут позволили себе отдохнуть. Да и то лишь после того, как, оставив Сейну с думателем ожидать их возле холмика куколки, остальные трое налегке слетали еще на ступень вниз и вернулись с пищей.
   Оказалось, они подгадали как раз вовремя: появись они тут на день позже, Первый вышел бы на свет без них. Не успели они покормить Лабастьера, как вершина холмика зашевелилась, треснула, и покрытая прозрачной слизью новорожденная бабочка выползла из образовавшегося отверстия.
   Ливьен залюбовалась на свое чадо. Молодой самец был очень похож на Рамбая, но изящнее, без приобретенной отцом в джунглях дикарской угловатости.
   Прежде всего Первый накинулся на еду. Не прошло и получаса, как от припасов не осталось ни крошки.
   Тем временем к Ливьен, глядя на нее сухими, но ставшими от горя бездонными глазами, подошла Сейна:
   - Лабастьер умрет. Сейчас он сам сказал мне это. Он всегда безошибочно определяет свое состояние... Он умрет. И он просит разрешения передать свои знания твоему сыну, ведь он телепат. Лабастьер говорит, что сейчас, в первые дни жизни, твой сын способен усвоить все.
   - Неужели мы ничего не можем сделать?!
   Сейна только горестно покачала головой.
   С той же ненасытностью, с какой Первый поглощал непрерывно добываемую Рамбаем и Ливьен пищу, усваивал он и знания, которыми думатель пичкал его через Дент-Байана. Ливьен забеспокоилась, не повредит ли ее сыну такая лавина информации, но Сейна, спросив об этом Лабастьера, тут же передала его ответ: "Не повредит. Гордись, самка: ты стала матерью первого крылатого думателя".
   Ливьен не сразу осознала смысл этой фразы, а когда поняла, испугалась снова.
   Рамбай - отпрыск отмеченного даром телепатии семейства. Если бы он был горожанином и они повстречались бы с Ливьен в Городе, за ходом ее беременности тщательно следили бы власти. Первый, находясь во чреве, не "заговорил" с ней. Значит, согласно правилам, о которых рассказывала Сейна, ему позволили бы родиться и даже стать куколкой, но затем - произвели бы "гормональный взрыв".
   У маака нет таких мощных телепатов, как у махаонов. Или Первый все же "заговорил" бы с матерью и стал думателем, или был бы уничтожен.
   Сейчас же ситуация - уникальная. Первый - телепат - все же стал бабочкой, а думатель передает ему все свои знания, а плюс к ним - все знания древней цивилизации бескрылых...
   Ее сын будет не таким, как все… Но это - плата за то, что она не потеряла его. В конце концов, и муж у нее не такой, как все. Да и сама она уже успела нарушить все писаные и неписаные законы своего народа.
   Интенсивный телепатический метод обучения давал поистине поразительные плоды. Уже к вечеру следующего дня после превращения Первый, как и Рамбай, одетый в одну набедренную повязку, разговаривал с остальными бабочками, как взрослый. Причем с Дент-Байаном - на языке махаон!
   Не было темы, на которую он не мог бы поддержать разговор. Но времени на это у него было мало: часы напролет он молча просиживал возле Дента и Лабастьера. Тревога за него, гордость и нежность переполняли душу Ливьен, но у нее не было возможности излить их на сына: его временем распоряжался увядающий думатель.
   В результате все эти чувства она обрушила на того, кто один из всех мог разделить их и понять ее. После всех пережитых вместе трудностей, после стольких гибельных дней и ночей, да к тому же еще и после столь длительного воздержания, Ливьен и Рамбай словно взорвались любовью.
   Медленно увядал Лабастьер. Бесконечно страдала Сейна. Первый постигал мудрость мертвого мира... А они, не в силах противостоять нахлынувшему чувству, уединясь, занимались любовью. И говорили, говорили, словно пытаясь перетечь друг в друга душами, преодолевая отчуждение, почему-то охватившее их с момента рождения Первого...
   Они говорили о своих чувствах, рассказывали друг другу эпизоды из детства, спорили о том, какое дать имя сыну, ведь Первый - просто порядковый номер гусеницы... Собственно, сделать это было пора уже давно, но до сих пор не находилось времени.
   Это странное счастье было неуместно, оно было бестактно по отношению к остальным... Но они ничего не могли с собой поделать...
   Почему-то Ливьен уверилась вдруг в том, что зачнет тут своего Второго.
   ...Солнце катилось к закату, превращаясь в зрелую, готовую упасть со стебля ягоду. Тишина, к которой Ливьен так и не сумела привыкнуть, будоражила нервы и обостряла ощущения.
   Рамбай, привлекая к себе внимание, коснулся рукой ее волос. Ливьен повернулась на бок и улыбнулась ему.
   - Ты ведь не вернешься в Город? - полуутвердительно спросил он, впервые коснувшись темы, негласно возведенной ими в разряд запретных.
   - Не знаю... - Она действительно не знала, что они будут делать дальше. Они выполнили свою миссию. Но она была уверена, что это не отвратит от них гнева Совета за нарушенные запреты, стоит им только появиться в Городе. С другой стороны, где еще она сможет жить?.. Она с беспокойством ощутила в себе острую тоску по дому... Вернется ли она в город? Она нашла правильный ответ: - Без тебя - нет.
   - В Городе нас убьют, - покачал Рамбай головой, продолжая гладить ее волосы.
   - Да... Но Первый... Он не рожден быть дикарем.
   - Лучше быть дикарем, чем мертвым. Рамбай - дикарь. Разве лучше, если бы я был мертвым?
   - Глупый. - Она сняла со своей головы его руку и, поднеся ее к губам, стала тихонько покусывать кончики его пальцев.
   - Глупый, - согласился Рамбай. - Рамбай такой глупый, что не понимает, куда мы полетим дальше.
   - Тогда я - тоже глупая.
   - Может, знает думатель? - внезапно придя в возбуждение, спросил Рамбай и сел. - Может быть, на Земле есть и другие Города, куда мы могли бы лететь без страха?
   Ливьен не хотелось разочаровывать его. Но она-то знала точно: планета покрыта водой. Огромный, безбрежный и угрюмый океан. И маленький-маленький клочок суши в нем.
   Она хотела было рассказать ему о своем пророческом видении, но ее отвлек какой-то шорох.
   Она обернулась. На фоне догорающего солнца к ним приближалась фигура Сейны. Ни разу до сих пор никто не нарушал их уединения, и у Ливьен защемило сердце. Она сразу догадалась о причине, которая заставила Сейну искать их.
   Сейна подошла к ним и села рядом. Влюбленная пара не смела нарушить тишину. Наконец это сделала Сейна.
   - Я хочу попросить тебя об одной вещи, Ливьен.
   - Я слушаю.
   - Твой сын стал настоящим самцом, и я прошу дать мне право подарить ему имя.
   - Как ты хочешь назвать его?
   Сейна помолчала, словно что-то застряло у нее в горле. Но, пересилив себя, твердо произнесла:
   - Лабастьер. Пусть это имя произносят вслух.
   Ливьен и Рамбай коротко переглянулись.
   - Моего сына зовут Лабастьер, - кивнула Ливьен и крепко сжала в руке холодную сухую ладонь Сейны. - Отныне мы с тобой - две матери одного сына.
   А Рамбай добавил:
   - Когда жрец племени ураний передает свое имя сыну, он добавляет к нему цифру - Вайла Третий, Вайла Четвертый... - (Ливьен вспомнила, что именно так - Вайла - звали девушку, которую Рамбай любил когда-то...) - Так пусть же нашего сына зовут Лабастьер Первый.
   "Что ж, - подумала Ливьен, - это не лишено смысла. Правда, в Городе маака такой традиции нет. Но разве мы живем по законам Города?"

* * *