ОСТРОВ РУСЬ. ОСТРОВ РУСЬ.

   - За что?! - поразился Иван.
   - А так, - объяснил Илья, - чтоб не лез с любовью со своей.
   - Темный ты, - сказал тихонько Боян Ивану на ухо, - былин не знаешь. У них, у богатырей, заведено так. Вот и Алеша с Тугариным тоже, и Добрыня...
   А Муромец рассказывал дальше:
   - Положил я Соловьеву голову в чемодан и дальше двинул. Чуть-чуть проехал, глядь: терем расписной. Постучал я в дверь, та из петель-то и выскочила. А в сенях - девица красная стоит, в руках кочерга - от врага обороняться. Как ударила она мне той кочергой промеж глаз, так и полюбил я ее сразу.
   - Ну наконец-то до дела добрался, - радостно потер ладони Алеша, а Добрыня спросил, поблескивая глазами:
   - А какая она, девка-то? Опиши, да поподробнее. Ноги там у ней какие, остальное всё...
   - Какая? - переспросил Илья и тут же ответил: - А мне как раз под стать. Кочерга-то у ней была в девяносто пуд.
   - А ноги-то, ноги? - настаивал Добрыня.
   - Ноги?.. - Илья задумался, затем пожал плечами. - Ноги как ноги, шестьдесят восьмой размер.
   Добрыня мечтательно закатил глаза к потолку и зачмокал губами. А Иван вспомнил свою изящную, миниатюрную Марью и вновь утвердился в мысли, что о вкусах не спорят.
   - "Красна девица, - спрашиваю я ее, - как звать тебя?" - "Алена", - отвечает. "А будь ты, Алена, женой мне", - говорю. Улыбнулась она в ответ, словно солнышко взошло ясное, и вижу: люб я ей. Взял я ее на руки, отнес во поле чистое, и тут же мы с ней и повенчались - под ракитовым кустом.
   - Вот это по-нашему! - хлопнул себя по коленке Алеша и от избытка чувств опорожнил очередную чарку. Иван же, разомлев от алкоголя и грез о Марье, мечтательно произнес:
   - И жили они долго и счастливо...
   - Если бы! - горестно осадил его Илья. - Эх, если бы. И умерли б мы в один день... Уж кто-нибудь да позаботился бы. Так нет, вернулись мы к ее терему рука об руку, тут и попутал меня нечистый похвастаться. Поставил я в горнице на стол чемодан свой да и говорю: "Глянь, Алена, от какого чудища я землю Русскую избавил!" И крышку-то отворил. Как на голову Соловьиную Алена глянула, закручинилась. "Что ж ты, богатырь, наделал, - говорит, - это ж батюшка мой, отец родный. Люб ты мне стал, Илюша, да отец - дороже. Поеду я теперича в Киев-град на тебя, богатыря, управу искать у князя, у Владимира, у Красна Солнышка". Сказала так, вскочила в седло моего коня и была такова, только пыль вдалеке заклубилася. Так-то вот.
   Не сдержался тут Иван и заплакал во весь голос.
   - А дальше-то, дальше что было? - спросил он, всхлипывая.
   - А дальше вот что, - ответил Илья, ликом чернее тучи став, - пошел я во Киев, во стольный град пешим ходом. С чемоданчиком. Три дня и три ночи шел да раздумывал: "Не по смерть ли я иду да по скорую? Не сносить мне головы, коль Алену Владимир послушает..." Вот пришел я в Киев, двинул сразу в палаты княжецкие, прошел во трапезную, глядь, князь со свитой своей пир пирует. Крест я клал по-писаному да кланялся и Владимиру, и Василисе-княгине, и боярам, и богатырям...
   - Вот это я уже помню! - обрадовался Добрыня, - как ты Владимира под орех разделал. Дозволь дальше мне рассказывать, со стороны-то виднее.
   - Рассказ этот ноша мне тяжкая, - молвил Илья Муромец. - Не пристало богатырю ношу с плеч перекладывать.
   Он замолчал, и пауза была довольно тягостной. Наконец Илья вновь нарушил ее:
   - Позднее узнал я, что, выслушав Алену, князь над ней сжалился и меня наказать обещался. А саму ее, красну девицу, за попа Гапона сосватать...
   - А это еще кто? - спросил Иван.
   - Не знаешь? - удивился Боян. - Ничего, узнаешь еще.
   - Гапон - это Владимиров главный советник, - пояснил Добрыня. - Ежели Алена за попа выйдет, второй дамой на Руси станет, после Василисы. Но сам поп - прохиндей тот еще. Владимир, ему верит, а мы, богатыри, закваску в нем вражью чуем. Да доказательств нету.
   - Как вошел я в княжецкую трапезную, - продолжал Илья, - встретил меня Владимир неласково. "Это кто еще, - говорит, - к нам пожаловал, словно пес, пешком, не на коне лихом? Посадите-ка его на конец стола, там, где нищие да убогие..." А рядом с князем попишка сидит. Тот так надо мной насмехается: "То, видать, к нам Илюшка пожаловал, что не знает, как к девице свататься, не срубив головы ее батюшке". Осерчал я, понятно, за стол садиться не стал, только чемоданчик свой на него кинул да и вон пошел...
   - Ой, погоди, Илья, - снова влез Добрыня, язык которого слегка заплетался, - дай я хоть расскажу, что у князя потом было, ты же не видел. Когда ты вышел да дверью хлопнул, стены в тереме треснули да покосилися. Чемоданчик мы открыли, там - голова Соловьева. Потом прибегает стражник. "Князь, - кричит, - Илья Муромец с крыши твоей все золотые маковки посбивал, а теперь в кабаке сидит, пропивает их. И всю голь киевскую поит". Рассердился князь, послал семерых богатырей Илью сковать да к нему прислать. Не вернулись те богатыри, споил их Илья. Послал трижды по семь, и те не вернулися. Видит князь, вся дружина его так переведется. Говорит: "Видно, спутал я Илью-богатыря с кем другим еще. Кто тут храбрый есть? Вы найдите его да скажите, что приму его с великими почестями". Тут мы с Алешей и вызвались. Ох и погудели!
   - Да-а, - протянул Алеша, жмурясь от приятного воспоминания, - пока все оставшиеся маковки златые с Ильей на троих не пропили, из кабака не вылазили. Потом явились втроем к Владимиру да и говорим: "Прими, князь, Илью в дружину, мы ему даем свою богатырскую рекомендацию. А не примешь, мы с ним вместе по Киеву пойдем да камешка на камешке не оставим". Ну куда ему деваться было? Принял.
   - А Алена-то как? - поинтересовался Иван, несколько обескураженный услышанным.
   - А что Алена? - горестно тряхнул головой Илья. - Похоронила она голову отцову как положено, да так за Гапоном сосватанная и осталась. Говорят, и свадьба скоро. Поймал я ее как-то в княжецких сенях, зажал в угол, а она кричит: "Отстань, видеть тебя, лиходея, не желаю! То ли дело Гапон - мужчина интеллигентный, грамотный..." Отпустил я ее с богом, пусть живет. А все Владимир-пес! Приказал бы ей, пошла б за меня.
   - Ох как прав ты! - воскликнул Алеша в сердцах. - Пес поганый наш князь! Гапону-то в рот заглядывает, а нам, богатырям, почитай уж третий месяц жалованья не повышает!
   - Не ему, собаке, мы служим, - внезапно зарыдав, поддержал друзей Добрыня, - а земле Русской! - Сказал и принялся ладонью размазывать по лицу слезы и сопли.
   Иван беспокойно огляделся. Хоть опыт его жизненный и невелик был, а все же чувствовал он, что речи подобные добром не кончатся. Нужно было как-то сменить тему. И он заговорил про то, чем сейчас его головушка более всего занята была:
   - Ну, Илья, твоя история - нетипичная. Не обязательно же так бывает! Вот у меня возлюбленная, она и ликом красна, и умом ясна. И никогда она мне поперечь не пойдет. - Тут хмель да желание покрасоваться пересилили Иванову правдивость, и хвастовство его перешло в откровенное вранье: - Да я ей только шепну: "В койку, Маша", - она уж там. Одно слово - искусница!
   Богатыри довольно заржали, а Боян, ткнув Ивана в бок, зашипел ему в ухо:
   - Ты чё, дурак, обалдел? Здесь ведь муж ее - Черномор.
   - Где?! - испугался Иван.
   - Да прямо за тобой сидит.
   Не удержавшись, Иван обернулся. Но место на скамье за соседним столом пустовало.
   - Нету там никого, - сказал он с облегчением. Глянул и Боян.
   - Только что тут был, а теперь и след простыл. Ну, жди Иван неприятностей...
   Но не придал Иван словам этим особого значения, так как Добрыня и Алеша принялись тем временем рассказывать и свои увлекательные истории. Подумал только: небось Черномор давным-давно из кабака ушел. Подумал и успокоился.
   А зря. Потому что на самом-то деле все слышал Черномор и теперь, сжигаемый ревностью, мчался он в палаты княжецкие, лелея в душе нехитрый план мести.
   Бежал Черномор дорогой не окольною, а прямиком через джунгли, пугая обезьян и попугаев. Вот и палаты.
   Князя он застал в тронном зале за игрой в домино с Гапоном. Видно, Владимиру в игре не везло, так как сидел он в одних кальсонах да в короне, а его сапоги, мантия и прочие одежды кучкой лежали возле Гапона.
   - Не вели казнить, вели слово молвить! - вскричал Черномор, кланяясь.
   - Ни минуты спокойной! - возмутился князь, не отрывая взгляда от стола. - Поиграть не дадут! Может, все ж таки повелеть казнить, а не слово молвить, а? - но тут же, выговорившись, смягчился: - Ладно, давай выкладывай. - И обернулся к Черномору.
   Гапон, пользуясь тем, что Владимир не смотрит, принялся подменивать костяшки.
   - Три твоих богатыря да дурак с ними сидят сейчас в кабаке да тебя, Красно Солнышко, хают принародно.
   - Вот же мерзавцы! - возмутился князь. - И как они меня хают?
   - "Не собаке-князю мы служим, - говорят, - а служим земле Русской".
   - Про землю Русскую - это хорошо, - заметил справедливый князь. - А вот про собаку - нехорошо. - Гапон, - повернулся он к попу, и тот мигом отдернул руки от фишек, - чего делать-то с безобразниками будем? Воспитывать?
   - Поздно, - заявил Гапон злобно, - воспитывать надо было, когда они на лавку поперек ложились. Теперича только одно поможет: головы поотрубать.
   - И то верно, - согласился князь, - мудрый ты у меня, - ласково потрепал он Гапона по щеке, - они мне и самому как бельмо на глазу. Только водку жрут да похваляются, а толку никакого. Но как их взять-то, ежели они втроем по силе - всей моей дружины стоят? Только угроблю ее без толку.
   - Ну, это просто, - ухмыльнулся Гапон. - Они, как напьются, куда идут?
   - Ко мне, - ответил князь. - Явятся, на ногах чуть стоят, "хотим, - говорят, - подвиг совершить, прикажи, князь, чего-нибудь!".
   - Ну вот, давай подождем. Как явятся, тут мы их тепленькими и покоцаем с дураком ихним вместе.
   - Точно! - обрадовался князь. - А пока сыграем?
   - Сыграем, сыграем, - закивал Гапон, - больно мне кальсоны твои глянулись. И корона.
   - На корону не зарься, казенная она!
   Черномор нерешительно кашлянул. Князь и Гапон повернулись к нему.
   - Чего тебе еще? - спросил Владимир. - Ступай.
   - А может, головы-то рубить не надо, а? - спросил Черномор, слегка напуганный результатами своего навета.- Да и богатыри-то тут ни при чем, главное - Иван...
   - Ступай, ступай, - повторил князь, - сами разберемся. - И вновь вернулся к домино. - Елки-палки! Всё, что ли, уже?!
   - Всё, - скромно подтвердил Гапон. - Разоблачайся, княже.
   Понурившись, дядька Черномор медленно двинулся прочь. В сенях, зажав под мышкой княжецкие кальсоны, его догнал Гапон.
   - Эй, Черномор, дело есть!
   - Какие у нас с тобой дела могут быть, собака поповская?
   - Ну, кто собака, это мы с тобой потом обсудим. Ты вот о чем подумай. Трех богатырей сейчас казнят, так?
   - Так, - тяжело вздохнув, признал Черномор.
   - А без них дружина княжецкая - тьфу, верно?
   - Верно.
   - Теперь представь, что как раз в этот момент на Киев печенеги нападут.
   - И представить-то боязно.
   - А ты не страшись. Ежели ты со своими тридцатью тремя богатырями за печенегов выступишь, быть тебе у ханского наместника воеводою!
   - Да ты что?! - взъярился Черномор. - Да я тебя сейчас!..
   - Только тронь, - пригрозил Гапон, - вмиг голова с плеч слетит.
   - А я сейчас Владимиру про твои речи расскажу.
   - Поверит он тебе! Мне он поверит, а не тебе!
   - И то правда, - снова вздохнув, согласился Черномор. - Что же делать-то?
   - А ты иди домой да подумай хорошенько, - посоветовал Гапон. - Ванну прими, тебе в воде лучше думается, так ведь?
   - Так, - сокрушенно подтвердил Черномор.
   - Ну тогда - адью, до встречи, - помахал ему Гапон ручкой. - Как надумаешь чего, сообщи. - И поп вприпрыжку помчался обратно в тронный зал.

   в которой Алеша не желает быть решкой
   Но вернемся к нашему герою и его доблестным друзьям. Пока у князя Владимира плелись дворцовые интриги, много пива да зелена вина утекло в утробы богатырские.
   Усилиями Ивана беседа за столом двинулась в ином русле. Да и трудно разве русского мужика склонить к разговору о женщинах?
   - А вот у меня тоже история, - нетрезво ухмыляясь, заявил Алеша Попович.
   - И у меня, - ревниво перебил его Добрыня.
   - Нет уж, я первый, - заупрямился Алеша.
   Добрыня схватился за меч:
   - Давай-ка, любезный, силушкой померимся: чья возьмет, тот и первый.
   - Стойте, стойте,- принялся утихомиривать их Иван,- пусть-ка Бог вас на правду выведет. - И, достав из кармана двугривенный, предложил: - Орел - будет Алеша, а решка - Добрыня.
   - Почему это Алеша - орел, а я - какая-то там решка?! - возмутился Добрыня.
   - А потому! - ехидно хихикнул Алеша.
   - Ну давайте наоборот, - торопливо предложил Иван.
   - Но-но, - на этот раз схватился за меч Алеша.
   Иван понял щекотливость положения, и не сносить бы ему головы, не вмешайся в беседу Боян:
   - Полно ссориться вам, добры молодцы. Лучше чарки свои богатырские вы наполните-ка зеленым вином да испейте их друг за друженьку. Да за Русь нашу - милу матушку.
   - Дело Боян говорит, - поддержал сказителя Илья Муромец. - Давайте лучше вмажем, чем меж собой собачиться.
   Иван расслабился. Выпили.
   - Все-таки интересно было бы мне рассказы богатырские послушать, - заметил дурак.
   - А давайте-ка я расскажу о вас, - предложил Боян, - ведь давно уже ваши все подвиги превратились в преданья былинные.
   - Да чего ты расскажешь? - презрительно сморщился Алеша, и стало заметно, что он уже не вяжет лыка. - Вы ж, бояны, всё переделали, всё приукрасили.
   - А, пусть рассказывает, - махнул рукой Добрыня и угодил ладонью в чашку маринованных кокосов, - а мы поправлять будем.
   - Ладно, ври, - разрешил Алеша.
   Боян проворно выставил перед собой гусли, ударив по струнам, извлек из недр инструмента немелодичный аккорд и вдохновенно заголосил:
   Из славного Ростова, красна города,
   Шел Алеша, что попа сын соборного!
   Не за славою он шел, не за золотом,
   А на службу он шел ко Владимиру!..
   Алеша вдруг разрыдался и упал лицом в тарелку с печеными устрицами, причитая:
   - Не за славой, точно, не за золотом. - И затих.
   Воодушевленный успехом, Боян заголосил дальше:
   Вот сидит он за столом у Владимира,
   А за тем же столом - Тугарин Змеевич.
   Он по целой ковриге мечет за щеку,
   Да по целому ведру питья медвяного.
   Указал на Тугарина Алеша-млад,
   Да и молвил он князю Владимиру:
   "Ой, нечестно твой Змеевич пьет да ест.
   Как болван, дурачина нетесаный.
   Как возьму я за шкирку Тугарина
   Да под гору высокую выброшу!"
   Почернел тут Тугарин, что ночь зимой,
   Да с Алешей пошел в чисто полюшко.
   Там ему богатырь во честном бою
   И оттяпал поганую голову...
   Тут Алеша перебил Бояна, подняв перемазанное устричным соусом лицо:
   - Говорил я, врать будешь - так и есть, не удержался.
   - Зато красиво, - заступился за Бояна Добрыня.
   - А на хрена она мне, красота эта?! - продолжал кипятиться Алеша и передразнил: "Там ему богатырь во честном бою..." Да во честном-то бою меня бы Тугарин мизинцем левым придавил. Обманом я его взял, самым что ни на есть подлым. Аж поныне совестно. Вышли мы в чистое поле, я и говорю: "Что ж ты, Тугарин, брешешь: говорил, что один на один будем биться, а сам войско за собой привел?" Обернулся Тугарин округ себя, тут-то голову я и отсек ему.
   Ивану за Алешу стало стыдно.
   - Не, Попович, - гнул свою линию Добрыня, - у Бояна-то красивше будет. Давай, дед, ври дальше.
   - Это он по скромности своей, - пояснил Боян реакцию Алеши и вновь ударил по струнам, - потому как Алеша Попович-млад своей доблестью честной прославился, ведь не зря ж он покинул свой дом родной, и семью, и жену-раскрасавицу...
   Вновь встрепенувшись, Алеша заорал:
   - Да кончай ты врать-то, уши вянут. В гробу я твою доблесть видел! Я как раз от жены-то в Киев и сбежал! Она же у меня - царевна-лягушка.
   - А, эту историю я тоже знаю, - обрадовался Боян, - очень романтическая история...
   Но продолжить Алеша не дал. В пароксизме хмельной искренности он заявил:
   - И это тоже вранье. По правде-то так дело обстоит: днем она баба как баба, очень даже симпатичная, а вот ночью - лягушка! Надоело мне это до смерти, вот в Киев и подался. Лучше службу служить, чем с лягушкою жить.
   Иван растерянно переводил взгляд с Алеши на Бояна, не зная, кому из них верить, чему отдать предпочтение - красоте или правде.
   - Ох ты горе горькое, - взвыл тут Алеша, - разбередил ты, гад, душу мне! Как вспомню жизнь свою, так тошно становится! Не сыпь мне соль на рану, дед, хватит! Расскажи-ка лучше о себе ты, Добрынюшка. Мы-то с Ильей и так всё знаем, а вот Ване, добру молодцу, в новинку да в урок будет.
   Добрыня, с трудом приподняв голову, согласился:
   - Будь по-твоему, Алеша. Слушай, Ванечка. Расскажу-ка тебе я о том сейчас, как со Змеем поганым во честном бою я племянницу князеву вызволил - красну девку Забаву Путятишну.
   Изрядно пьяный Боян, не остывший от распри с Алешей и преисполненный духа противоречия, перебил его:
   - "Во честном бою..." Да все ж знают, что вы с тем Змеем уговор держали друг на друга не нападать. Он и не ожидал ничего, когда ты в чертоги его ворвался.
   Добрыня покраснел как рак, свирепо глянул на сказителя и молвил:
   - В честном ли бою, не в честном ли, а Забаву Путятишну вызволил.
   - Еще б тебе ее не вызволить, когда втюрился в нее по уши. Только было сватов прислал, как Змей ее из-под носа и увел. Между прочим, с ее же согласия.
   Вокруг раздались смешки. Иван огляделся. Все посетители кабака промеж собой вовсе не разговаривали, а внимательно прислушивались к беседе за их столом.
   Добрыня, вновь многозначительно взявшись за рукоять меча, произнес с расстановкой:
   - А уверен ли ты, Боян, в словах своих?
   - А чего же мне неуверенным быть? - вопросом на вопрос ответил тот, не заметив угрожающего жеста. - Аль не я в твоих сватах ходил?
   - Чего ж Забава не пошла за меня, как ты думаешь? - спросил Добрыня ледяным тоном, явно Бояна провоцируя. А тот, как это порой бывает свойственно людям творческим, не заметил подвоха и упивался своей осведомленностью:
   - А чего тут думать-то? Владимир не отдает. Рылом, говорит, ты, Добрынюшка, не вышел...
   Вокруг вновь одобрительно загоготали.
   - Ну всё, дед, - побледнев, тихо сказал Добрыня Никитич и стал медленно-медленно подниматься со скамьи, - договорился ты.
   Тут лишь Боян очнулся от эйфории.
   - Добрыня, ты мне друг, но истина дороже, - пролепетал он, осторожно сполз со скамьи и попятился к двери.
   - Врешь, не уйдешь! - вскричал богатырь и, взмахнув саблей, вскочил прямо на стол.
   Юрким выхухолем лесным скользнул Боян в дверь, а все прочие присутствующие повскакали с мест и кто мечом, кто саблей острой, а кто и булавой пудовой принялись размахивать в воздухе, то и дело задевая соседей...
   Не долго думая, Иван схоронился под стол. Под столом было тихо и уютно. "Так, - подумал Иван, - пора смываться. Однако пойду-ка я за Бояном прослежу. Все-то этот дед знает. Ежели с ним дружбу свести, вскорости я всех подноготных киевских знатоком стану. А три богатыря уж так набрались, что, пожалуй, моего исчезновения и не заметят..."
   С мыслью этой он на четвереньках пополз к выходу. Вокруг хрустели мебель да косточки богатырские. Но внизу было вполне безопасно.
   Выбравшись наружу в душную летнюю ночь, в свете звезд Иван увидел невдалеке сутулую фигуру улепетывавшего по Муромской дороге Бояна и кинулся за ним.

   в которой Иван впервые видит зеленоволосого человека и принимает участие в совещании ВБО
   Иван бежал за Бояном резвым богатырским шагом. Когда Боян подозрительно оглядывался, дурак делал вид, что бежит в противоположную сторону, и успокоенный певец продолжал свой путь. Скоро они добрались до придорожного камня, и Боян, мусоля во рту палец, принялся громко читать надписи.
   - Налево пойдешь - в болоте пропадешь, прямо пойдешь - в кабак попадешь, направо пойдешь - к избе-читальне придешь... Ага!
   Боян побежал направо, и заинтригованный Иван продолжил преследование. Вскоре показалась изба-читальня - большое каменное строение, откуда шел нестройный гул, напомнивший Ивану трактир в день большого празднества.
   Боян замедлил шаг, пригладил бороду и вошел в двери дубовые. Иван шмыгнул следом.
   Огромное помещение, залитое светом десятков свечей, гудело, как растревоженный улей. Повсюду - на лавках у стен, на полу, на кадках с березками - сидели бояны. Некоторые лениво перебирали струны гуслей, другие, насупившись, разглядывали соседей, и почти все похлебывали медовуху из глиняных крынок. Иван, разинув рот, подумал: "Охохонюшки! Все бояны вместе собрались! А ежели, не ровен час, печенеги сюда нагрянут? Без песен останемся!.."
   Твердо решив постоять на страже русской культуры, Иван сел в уголок, положил булаву по правую руку, сабельку - по левую и стал ждать. Вначале бояны с подозрением косились на него, потом кто-то хлопнул себя по лбу и громким шепотом сообщил:
   - Критик!
   Все тут же успокоились, потихоньку поставили на пол крынки с медовухой и приняли благообразный вид. Вовремя, потому что в центр зала неспешно вышел высокий моложавый мужчина с добрыми глазами на суровом лице. Достав из-за пазухи маленькие гусли, он призывно потренькал. Наступила тишина.
   - Ну вот, все и собрались, - негромко сказал боян с добрыми глазами. - И хорошо. Скоро начнем песни петь. Рад я, что никакая распутица нам не помеха и даже набег хазаров не помешал приехать всем русским боянам. Дружба наша - залог песен веселых.
   - А веселье на Руси есть питие, - гнусавым голосом сказал сидящий рядом с Иваном лысый боян.
   Раздался одобрительный смех, и в рядах вновь замелькали крынки с медовухой.
   - Верхушкин! - строго посмотрел на лысого председательствующий боян. - Нельзя же так прямо! Вначале песни петь будем, потом разрешаю немного расслабиться. Только тихонько, чтобы простых русичей не пугать. А то, сами понимаете, трудно каждый раз для сбора новую избу искать. Первую избу-читальню, где собирались, народ до сих пор стороной обходит; у синего моря собирались - так после нашего отъезда избу в питейный дом переделали...
   - Почему? - ахнул кто-то.
   - Потому что запах не выветривался, а книги все - спалили.
   - Неправда, половину я вынес! - торжествующе достал из кармана закопченный берестяной свиток боян в первом ряду.
   - Ладно-ладно, не будем понапрасну ссориться. Все мы понимаем, что, не будь нас, и читален бы не было. Давайте лучше решим, что сегодня делать будем. Предлагаю разбиться на маленькие группы, спеть друг другу свои песни, а потом обсудить их.
   - Да мы и так уже спелись! - протестующе крикнул боян Верхушкин. - Можем сразу все обсудить, а потом веселью предаться!
   - Он дело говорит, директор, - поддержал Верхушкина тот самый старенький седой боян, который только что с Иваном и тремя богатырями сидел в кабаке. - Все мы понимаем, что здесь собрались настоящие пивцы... певцы то есть. Профессионалы! Не побоюсь даже сказать, гении. Чего ж нас, гениев, обсуждать? Лучше мы молодежь послушаем, решим, что с ней делать...
   - Лапкин! - погрозил ему пальцем директор. - Нам гении не нужны. Нам нужна чистота звука!
   Все дружно закивали. А боян-директор продолжал развивать свою мысль:
   - Помните, как в первый раз мы собрались? Какой разброд был в певческом деле? Отдельные именитые певцы пели в полный голос, а нас и слушать никто не хотел! И вдруг мы собрались кучкой, созвали народ и исполнили концерт "Версты былинные"! Поодиночке нас бы закидали тухлыми кокосами, а когда мы вместе были - побоялись! И пусть кое-кто возмущался некоторой разноголосицей, все равно признано было, что многие из нас имеют слух, а некоторые - голос. Да что говорить, независимо от слуха и голоса все мы сочиняем и собственные былины!
   - Кстати, о собственных былинах! - приподнявшись, гневно заявил сидящий на кадке с березкой маленький сутулый боян. - Я сочинил уже столько былин, столько струн всем тут на гуслях перенастроил, такое активное участие в делах ВБО принимал, что мне давно пора организовать сольный концерт!
   Сидящий по правую руку от директора боян поднялся и иронически ухмыльнулся:
   - Ах, Шнобель, Шнобель... Ну зачем вам сольный концерт? Сольных - не надо. Когда бояны вместе поют, не так заметно, кому чего не хватает!
   - А ты пел сольно, пел! - подпрыгивал на месте боян Шнобель.
   - У меня слух есть, - парировал тот и сел.
   Заинтригованный Иван толкнул сидящего рядом бояна булавой и спросил:
   - Слушай, кто это?
   - Боян-ткачев сын, - потирая бок, ответил сосед.
   - А что такое ВБО?
   - Всерусское боянское объединение... Ну ты, критик, и темный! Кто ж нас не знает?!
   Пристыженный дурак примолк. А директор ласково потрепал по голове хнычущего Шнобеля, шепнул ему что-то на ушко и объявил:
   - Ну что ж, пора и обсудить кого-нибудь. На закуску, так сказать. Лапкин, говорят, вы уже прослушали былины молодых?
   Но не успел Лапкин ответить, как из тесной кучки безусых боянов, которые, трясясь от страха, стояли в дверях, вынырнул удивительный человек. Иван-дурак при его появлении поперхнулся медовухой, которую кто-то любезно протянул ему, и стал на всякий случай натягивать боевые рукавицы.
   Человек был немолод и на бояна ничуть не походил. Да и вообще не походил он на русича, хоть и сабельку имел, какой любой богатырь бы позавидовал. Но самое удивительное - его волосы и борода имели нежно-зеленый, напоминающий о весне и свежей травке цвет!
   - Кстати, о былинах, - заорал он. - Услышав слово "былины", я решил рассказать вам удивительный факт! Слово "былина" происходит от древнерусского слова "быль"! Быль же означает - бывалое, бывшее, то есть уже случившееся и запавшее в память народа! Кстати, о народе! Слово "народ"...
   - Ты кто такой? - осадил его директор. - Я тебя раньше не видел.
   - Боян я, - раскланиваясь, сообщил зеленоволосый. - Кстати, слово "боян" происходит от...
   - А ты не тать лихой? - вскинулся Шнобель. - Не печенег ли? Не кавказец ли дикий?
   - Я русский боян, - обиделся тот. - Автор замечательных застольных былин, исполняющихся напевно, вполголоса.
   - А почему мы тебя не слышали? - продолжал бдить Шнобель.
   - Пару лет назад, - помрачнел зеленоволосый, - шел я по лесу и упал в берлогу. Мне медведь на ухо и наступил. С тех пор я пою тихо, для себя.
   - Кубатайчик! - всплеснул руками боян Верхушкин. - Помню, помню я тебя! Ребята, это наш, боян!
   Зеленоволосый гордо подбоченился и помахал Верхушкину рукой.
   - Да, - задумчиво сказал директор ВБО. - Ситуация. А грамотка, что ты боян, у тебя имеется?
   - Вот она.
   Директор осмотрел грамотку, понюхал, попробовал на зуб. Кивнул:
   - Пойдет. Отлично сделана. Даже лучше, чем настоящая. Садись, боян, с этого и начинать надо было.
   Тот плюхнулся на скамью рядом с Иваном и окинул его пытливым взглядом. Потом уставился на булаву.
   - Слово "булава"... - начал он...
   Иван торопливо сунул ему крынку с медовухой.
   - Я не пью, - обиделся зеленоволосый. - Я пьянею от общения, находясь в окружении пьющих. Это имеет ряд следующих преимуществ...
   Зажав обращенное к соседу ухо перчаткой, Иван вновь уставился на директора ВБО, рядом с которым уже стоял боян Лапкин.
   - Слушали мы сегодня былины северного бояна Куланьяннена, - начал он. Стоящий у дверей толстенький молодой боян глупо улыбнулся и сделал вид, что настраивает гусли.
   - Боян голосистый, былины хорошие, - продолжал Лапкин, - но петь их нельзя!
   Боян Куланьяннен уронил гусли и выпучил глаза.
   - Почему нельзя? - сам себя спросил Лапкин и сам же ответил: - Во-первых, мы таких не поем. Во-вторых, молод еще. В-третьих, уж очень у него былины жестокие. Вот, скажем, былина о сорока богатырях и заколдованном острове. В ней богатыри, да даже и не богатыри толком, а добры молодцы, только и делают, что друг друга на кусочки рубят. Такого не бывает!
   "Бывает!" - хотел было пискнуть Иван, но, сообразив, что нарушать напряженный полет мысли старого бояна невежливо, промолчал.
   - Вот если былину переделать так, чтобы они друг друга не убивали, а понарошку дрались, - продолжал Лапкин, - чтоб булавы у них были соломенные, а кровь - из сиропа клюквенного, тогда петь можно. Есть у вас на севере клюква?
   - Есть, - пролепетал Куланьяннен.
   - Вот и переделайте. У вас большое будущее, боян. Вы вполне сможете петь колыбельные песенки для детишек малых.
   - А если я для взрослых петь хочу? - обреченно поинтересовался северянин.
   Все иронически заулыбались. Боян-ткачев сын приподнялся и разъяснил:
   - Поймите, Куланьяннен, эти экологические ниши у нас давно заняты. Остались места лишь для бояна-колыбельщика, бояна-хитрого мужичка и бояна-гитариста. Гитариста - это чтобы показать нашу прогрессивность. На гишпанском инструменте, гитаре, играешь? Нет? Вот так-то. Что там у него с другими былинами?
   - Ну, парочку мелких можно вставить в очередной концерт "Версты былинные", - снисходительно сказал Лапкин. - Есть еще одна большая, но какая-то больно запутанная. Можно, правда, ее до ума довести. Надо вначале петь последний куплет, потом второй, затем десятый и сорок третий. Остальные выкинуть, а двадцать шестой петь в виде припева.
   - Дело говоришь, Лапкин, - поддержал его боян-ткачев сын. - Кого еще прослушали?
   - Бояна Бурчалкина с юга, - нахмурился Лапкин. - Только сам он не приехал, а прислал на бересте текст былины срамной. "Бабушка и Василёк" называется.
   - Читал-читал, - оживился кто-то из молодых. - Ох срамная былинка! Там Василёк этот бабушку...
   - Раз сам не приехал, и обсуждать не будем, - поспешил перебить его директор. - Грамотку сию возле печки положите. Мало ли что, вдруг дров не хватит... Кто еще у нас спеть хочет?
   Тут Ивану-дураку плашмя саданули по затылку саблей. Он гневно обернулся и, отняв от уха рукавицу, уставился на зеленоволосого соседа.
   - Извини, - зашептал тот. - Привычка такая: как попаду в народ, так хочется саблей махать. Руки чем-то занять надо...
   - На. - Иван протянул ему пригоршню семечек, оставшихся в кармане от первой встречи с Марьей-искусницей. Он справедливо решил, что семечки помогут занять соседу не только руки, но и язык. И угадал.
   А возле директора ВБО уже стоял крепенький мужичок с грустным выражением лица. Он со вздохом протянул ему несколько берестяных свитков и произнес:
   - Написал я тут маленько. Петь не надо, скажите просто, что не так...
   - Хитрый мужичок! - хором закричали бояны. - Покатит!
   - Теперь бы еще гитариста найти, - мечтательно сказал директор.
   А бояны веселились. Крынки с медовухой незаметно уступили место бутылям с зеленым вином. Сильно захмелевший от общего веселья сосед приник к Ивану-дураку и зашептал:
   - Семечки у тебя - язык проглотишь! Сам жарил?
   - Любовь моя, Марьюшка, их жарила, - ответил Иван и побрел искать более спокойное место.
   Он протиснулся между обсуждавшими размеры дани за очередной концерт, постоял чуть-чуть возле кучки боянов, решавших, как правильно петь былину об Алеше Поповиче. Оказывается, в самом распространенном тексте былины Алеша бьется со Змеем Тугариным два раза подряд и оба раза его убивает. Верно, древний боян написал два варианта боя, а решить, какой лучше, - не успел. Помер, видать, от натуги. Теперь бояны решали, что лучше: выкинуть один поединок или дописать, что у Змея Тугарина был брат-близнец Змий Тугарин. Иван постоял, послушал, но понял, что сегодня бояны к единому мнению не придут, и двинулся к выходу.
   У дверей было куда веселее. Молодые бояны, отпивая по очереди из единственной бутыли с зеленым вином, пели друг другу свои былины. Всеобщим успехом пользовался боян Воха, который, аккомпанируя себе на гишпанском инструменте, пел на непривычный мотив:
   Выезжает тут Илюха, о йе-е!
   Выезжает на лихом коне!
   Он крутой, он круче Соловья,
   Он снесет ему башку, ий-я!
   А Алена Соловьинишна ушла гулять,
   Соловейкин род продолжить, жениха сыскать.
   Соловей укороченный под Калиновым мостом,
   А Илюшенька с Аленой - под ракитовым кустом!
   Ах, Алена! О йе-е!
   Певец затарабанил по струнам, глотнул зелена вина и, мгновенно осипнув, продолжал:
   А хотите, я спою вам про Ивана-дурака,
   Про Ивана, чей папанька ой да Черная Рука?
   Как напился он с Емелей, документы потерял,
   А в бою с четырехглавым богатырским другом стал.
   Дурак привычно схватился за булаву, но передумал. Приятно все-таки, когда о тебе поют, пусть даже не очень складно. В руки ему сунули крынку с медовухой, мир стал уютен и бояны симпатичны. Рядом сидел хитрый мужичок, которого все звали Кудряшкиным, и вполголоса подпевал бояну Вохе. Униженный Куланьяннен бродил среди молодежи и напрашивался на комплименты. Его жалостливо хвалили. Временами забегал директор ВБО, делал пару глотков из бутыли, стрелял у кого-нибудь табачку и возвращался к профессиональным боянам. В последнем набеге он взял в полон гитариста Воху и увел его увеселять маститых. Молодежь тут же похватала гусли, разбилась попарно и принялась петь друг другу. Кто-то, прежде чем петь, хвалился: дескать, эту былину он уже пустил в народ и ее поют в деревне Тугоуховке, где народу - целых двадцать душ.
   Потом заглянул боян Фискалкин, снисходительно посмотрел на молодежь и похвалился недавним приобретением - заморскими гуслями-самогудами. С их помощью Фискалкин добился небывалой плодовитости, сочиняя по две былины в день. Гусли сами ему подыгрывали и даже запоминали текст былины. Молодые бояны после ухода Фискалкина стали уверять друг друга, что мотив на гуслях-самогудах однообразный, а голоса у Фискалкина отродясь не имелось. Но видно было, что они ужасно завидуют.
   Решив нарушить тягостное настроение молодежи, Иван-дурак крякнул и спросил:
   - А не сыграете ли вы критику чего-нибудь новенького, свеженького, интересного?
   Втайне дурак надеялся, что кто-нибудь продолжит былину бояна Вохи о нем. Но вышло по-другому. Гусли взял Кудряшкин, откашлялся и запел:
   Как напилися в трактире нонче три богатыря,
   Зелено вино хлебали, времени не тратя зря.
   Как решили они подвиг богатырский совершить,
   Как пошли к собаке-князю позволения просить...
   
   Молодежь захихикала, Иван потер затылок.
   
   А у князя гость незваный, старый дядька Черномор,
   На Илюху, на Алеху, на Добрынюшку попер:
   Мол, ругали, слышал, князя, повели ты их казнить,
   Ясны головы хмельные с плеч широких отрубить.
   А Илюшка был поддатый, а Добрыня пьяный был,
   А Алешка улыбался, ни хрена не говорил.
   Нету силы богатырской, всю пропили в этот день,
   И Гапон, коварный попик, на плетень набросил тень.
   Посадили их в подвалы, заковали в кандалы,
   Может, головы отрубят, пока силы их малы.
   Не видать им больше света и хмельна вина не пить,
   Вы не ссорьтесь лучше с князем, все равно не победить!..
   Кудряшкин откашлялся еще раз и смущенно объяснил:
   - В последней строчке - это мораль. А когда богатырям головы отрубят, я еще немножко напишу.
   Опрометью выбежал Иван-дурак из избы-читальни. Оттолкнул зеленоволосого, объясняющего Гнедку различия между галопом и рысью, и вскочил на коня. Выручать надо братьев-богатырей!

   в которой Иван торгуется за полцарства
   Догадлив был поп Гапон. Действительно, не прошло и часа после тайного визита Черномора к Владимиру, как в палаты княжецкие ввалились три богатыря. Покачиваясь и помогая друг другу не упасть, встали они пред ясны очи переодевшегося в полосатую пижаму Красна Солнышка.
   Добрыня Никитич сделал шаг вперед и, галантно поклонившись, обратился ко владыке земли Русской:
   - Дело в следующем, княже. Хотим в твою честь подвиг совершить. - Однако поклон не прошел ему даром: произнеся эту фразу, он оступился и рухнул на пол.
   - Да ведь ты, брат, пьян! - вскричал князь якобы удивленно.
   - Князь! - вопреки очевидности оскорбился за друга Илья. - Как ты мог подумать?! Добраня рынен! То есть, тьфу! Добрыня ранен. В бою с гвардейцами Гапона.
   - С какими гвардейцами?! - изумился Гапон. - Нет у меня никаких гвардейцев!
   - Нет, так будут, - уверенно заявил Алеша, - ты давно о своей гвардии тайно мечтаешь.
   - Откуда знаешь? - подозрительно спросил Гапон.
   - Телепатия, - объяснил Алеша.
   - Телепатия! - взъярился князь. - Телепатия, говоришь?! У нас, между прочим, тоже телепатия! Вот она-то мне и подсказывает, что только что вы меня в кабаке собакой кликали!
   - У тебя, князь, телепатия неправильная, - предположил Алеша.
   - Да хрен с ней, с телепатией, - махнул рукой Владимир. - У меня тридцать три богатыря в свидетелях.
   - И как же мы теперь, княже? - не очень вразумительно, но до крайности горестно спросил Добрыня, пытаясь подняться на четвереньки.
   - Как, как, - столь же горестно ответил Владимир, - головы будем рубить, вот как.
   - Головы рубить, эт' хорошо, эт' по-нашему, - встрепенулся уснувший было стоя Илья Муромец. - Кому рубить?
   - А вам, кому же еще, - радостно сообщил Гапон. - Тебе первому.
   Илья нахмурился, напряженно соображая. Наконец сказал:
   - Не, мне не смогу. Размахиваться несподручно.
   - А если кого другого попросить? - все с той же радостью в голосе осведомился Гапон.
   - Другому не позволю, - подумав, ответил Илья, - а сам не могу. Несподручно.
   - Не позволишь?! - с внезапной свирепостью взвизгнул Гапон. - А вот мы сейчас проверим! Эй, стража, взять их!
   Стражники двинулись было опасливо к богатырям, но остановились, услышав обращенные к попу слова князя:
   - А ты чё это тут раскомандовался?! Мантию, жулик, выиграл, и всё уже?! Вот заведешь свою гвардию, тогда и командуй! Понял? - И, повернувшись к стражникам, скомандовал сам:
   - Эй, стража, взять их!
   Стражники искательно посмотрели на Гапона. Тот незаметно махнул им рукой: мол, делайте. Стражники придвинулись вплотную к богатырям.
   - Только тронь! - рявкнул Илья, выставляя перед собой меч булатный. Но меч перевесил, и Илья упал лицом в направлении вытянутой руки. И упал он прямо на все пытавшегося подняться Добрыню. Тот жалобно пискнул и затих. Затих и Илья. А еще через мгновение, обнявшись, они сладко посапывали на полу.
   - Эх, ребята, - укоризненно протянул Алеша Попович и сел на пол рядом с ними.
   Без сопротивления, как дрова, стража поволокла троицу прочь из тронного зала.
   Гапон хотел что-то крикнуть вслед, но удержался и шепнул несколько слов князю. Князь согласно кивнул и крикнул вдогонку стражникам:
   - В погреб их! И свяжите хорошенько! - А затем добавил, обращаясь к Гапону: - Казним на рассвете. Пусть проспятся. Негоже русских богатырей во хмелю казнить.
   - Я всегда поражался твоей справедливости, Володя, - преданно глядя князю в глаза, сказал Гапон.
   - Спасибо, Гопа, - жеманно поправил воротник пижамы князь.
   - Вовка, - проникновенно продолжил поп, дружески положив руку князю на плечо, - а давай их все-таки прям сейчас казним. Куй, как говорится, пока горячо.
   - Не, княжецкое слово менять не могу.
   - Даже для меня?
   - Даже для тебя.
   - Жаль, жаль, - сказал Гапон задумчиво. Но тут же повеселел.
   - Знаешь, - сказал он, - не люблю я эти зрелища, честное слово. Может, ты их без меня казнишь, а?
   - А чего ж, конечно. Отдыхай.
   - А точно казнишь?
   - Ну я ж сказал!
   - На рассвете?
   - Обязательно.
   Гапон благодарно пожал князю руку:
   - Вот это я понимаю! Сказано - сделано! А я тогда пойду посплю, устал я чего-то от трудов государственных. Потом в баньку схожу. Потом, сам понимаешь, Алена у меня... К обеду только появлюсь, ладно?
   - А чего ж, ступай, - разрешил князь. - Алена у тебя - ух! - Князь сжал кулак, демонстрируя хилый бицепс. - Славная! Привет передавай от свата.
   - Непременно, Вова, непременно, - заверил поп. - Адью! - И, весело посвистывая, вышел вон.
   ...Влетев в свою поповскую избу, Гапон еще в сенях закричал призывно:
   - Аленушка! Светик мой! Твой Гапончик пришел!
   Огромная, на две головы выше его, мрачная бабища подбоченясь возникла в дверном проеме. Есть женщины в русских селеньях...
   - Ну? - спросила она грозно.
   - Аленушка, - с виноватой улыбкой сказал Гапон просительно, - собираться надо. Уезжаем мы.
   - Куда это вдруг? - От презрительного прищура глаза Алены превратились в две синие щелки.
   - Слушай меня, Аленушка, - зашептал Гапон. - Наконец-то пришло за батюшку твоего, Соловушку, отмщение. На рассвете Илюху, обидчика твоего, со двумя его сотоварищами лютой казнью Владимир казнит. А мы с тобой сейчас двинем к печенегам, обо всем об этом сообщим и к полудню с войском ихним уже и в Киев вступим. И стану я ханским на Руси наместником. Тогда и свадьбу сыграем. А?! Ловко я закрутил?!
   Алена, онемев от возмущения, уставилась на Гапона. Наконец взорвалась:
   - Ах ты змей подколодный! Ах ты тать окаянный! Русь-матушку продавать?! Да я тебя, гада!.. - И она выдернула из-под полы свою девяностопудовую кочергу, с коей не расставалась даже в постели.
   - Ты ж моя упрямица, ты ж моя непослушница, - принялся ласково приговаривать Гапон, отступая в глубь сеней. А там, в сенях, на тот случай все уж приготовлено было. В одну руку схватив с вешалки рушник, в другую - с полки бутыль с наклейкой "Хлороформ", он плеснул зелья на ткань и, подскочив вплотную к Алене, сунул ей рушник в лицо.
   Бабища с грохотом рухнула на пол и захрапела, сотрясая звуком избу.
   - Ничего, ничего, Аленушка, - приговаривал Гапон, корабельным канатом скручивая ей руки и ноги, - баба ты норовистая, что кобылка необъезженная... Вот стану наместником, свадьбу справим, тогда и полюбишь, тогда и послушной станешь. - Сказав это, он прощальным поцелуем осенил пухлые девичьи уста, а затем вогнал в них толстенный кляп из скомканной скатерти. - Ты тут полежи, отдохни, - сказал он на прощание безответному телу, - а я пока сбегаю с Черномором разберусь.
   С этими словами поп поспешно выскочил из избы.
   ...А во княжецких палатах тем временем происходило вот что. Только было собрался Владимир от волнений отдохнуть, как отворилась дверь и вошла Несмеяна.
   - Обидчика моего не нашли, папенька? - кокетливо спросила она, поправляя рукава шитого бисером сарафана.
   - Обидчика, обидчика... Ищут, - рассеянно сказал Владимир, озираясь по сторонам. Где ж корона? Неужели Гапончик уволок? Казню... А! Вот она!
   Владимир подобрал невесть как закатившуюся под трон корону, обдул с нее пыль и искоса посмотрел на дочку.
   - Чего вырядилась в праздничное? Сарафан небось из китайского сукна шит, а ты его в будни носишь. Отец-то у тебя - князь, и то по-простому одевается! - Он похлопал себя по бокам, демонстрируя полосатую пижаму.
   Несмеяна лишь вздохнула и промокнула глаза платочком.
   - Грустно, папенька. Посмеяться хочется.
   - Так ты посмейся, - оживился Владимир. - Народу объявим, что я тебя сам развеселил, полцарства сэкономим. Ну?!
   Царевна покривила губы, старательно развела их пальцами вверх и застыла.
   - Ну, - подбадривал Владимир. - Давай хохочи, золотко!
   - Чего с Емелей будет, как сыщут? - продолжая кривить лицо, спросила Несмеяна.
   - Казним. Голову с плеч скинем, как положено.
   Несмеяна тихо, уютно заревела.
   - Ты чего, дочка?
   - Люб он мне! - не прекращая реветь, сказала Несмеяна. - Все женихи - придурки какие-то, клоуны, шуты гороховые. А он - серьезны-ы-ы-ый! Богаты-ы-рь!
   - Липовый, - не терял духа Владимир.
   - Какая разница, - огрызнулась Несмеяна. - Про то никто не ведал!
   - Так чего ж шум подняла? - не выдержал Владимир.
   - Дура, - самокритично призналась Несмеяна. - Все равно никому меня не развеселить. Соврала бы: мол, заставил он меня посмеяться маленько, стала б женой богатырской. Внука бы тебе родила, наследничка!
   Владимир потер лоб. Последний довод, похоже, попал в больное место.
   - Значит так, дочурка. На Емеле свет клином не сошелся. Есть и другие на Руси богатыри. Кто нам первым на глаза попадется, того и окрутим.
   Несмеяна, похоже, ждала не этого. Но возразить не успела. В дверь заглянул стражник и виновато произнес:
   - Аудиенции просят, пресветлый княже!
   - Занят я! - гаркнул Владимир.
   - Убедительно просят, - не унимался стражник, потирая шишку на лбу. - Не кто-нибудь, а добрый молодец Иван-дурак. С булавой. Может, пустим?
   - Ох и распустились вы... - начал Владимир и вдруг оживился: - Добрый молодец, говоришь? - он заговорщицки глянул на Несмеяну. - Отлично. Даже лучше, чем богатырь, а то они больно наглые да своенравные. Пускай!
   Стражник исчез, а в палаты вбежал Иван-дурак. Со сладостным для княжецкого уха криком: "Не вели казнить, вели миловать!" - он бухнулся на колени. Пол в комнате захрустел.
   - А, ты, значит, и есть Иван-дурак, - приглядевшись, разочарованно сказал князь. - Казнить не буду, но и награду отложим. Верно, Несмеянушка?
   Та согласно кивнула.
   - Не за себя прошу, за друзей моих, - вставая, сказал Иван. - Не виноваты они, княже!
   - Это кто ж не виноват? Илюшка, Алешка да Никитич Добрынька? Ну ты загнул! Несмеянушка, ты только послушай: над ним самим подозрение висит, а он за изменщиков просит!
   Владимир поправил корону, прошелся взад-вперед, заложив руки за спину, и задумчиво произнес:
   - Мы не французишки галантные, не британцы учтивые. У нас, у русичей, свой исторический путь. Мы пойдем другим путем!
   Иван почесал затылок и виновато сказал:
   - Не пойму я слов твоих мудреных, княже. Дурак. Так как насчет друзей моих?
   - Чем докажешь, что не ругали они меня?
   Иван задумался. Процесс протекал туго, с заминками. Наконец он произнес:
   - Пресветлый князь, дело было так...
   ...Три богатыря да Иван-дурак сидели в трактире и пили ядреный русский квас. Илья Муромец рассказывал о своей любви к Алене.
   - Как мне жить без нее, не ведаю! - воскликнул он в заключение. - А все ж верю: Владимир ей прикажет, и пойдет она за меня!
   - Ох как прав ты, - воскликнул Алеша с восторгом, - справедлив наш князь! Третий месяц нам жалованье не повышает, а все равно люб нам Красно Солнышко! - Сказал и квасу выпил.
   - Потому не повышает, что абы как мы ему служим, - разрыдавшись, поддержал друзей Добрыня. - А надо б получше! Как земле Русской!
   ...Владимир ошалело смотрел на дурака. Потом спросил:
   - И ты надеешься, что я поверю в сей бред?
   - Надеюсь, - признался Иван. - Черномор на ухо туг, недослышал, сам додумал и наябедничал.
   - Слово дурака против слова Черномора, - усмехнулся князь. - Кому поверю, как сам разумеешь?
   - Черномору, разумею, - обреченно вздохнул дурак.
   - Так-то, - сказал Владимир назидательно. - А чего припозднился с оправданиями-то? После кваса отходил?
   - На сходке ВБО я был.
   - Не матерись при дамах!- сурово оборвал его князь.- Где был, что делал? Объясняй!
   - Былины слушал, медовуху кушал, - начал перепуганный Иван. - Сидели бояны, не трезвы не пьяны, друг другу улыбались, в любви признавались. Самый главный был боян...
   Со страху и под влиянием воспоминаний дурак заговорил стихами. Князь и Несмеяна, обалдев, слушали рассказ о боннских спорах, о новых былинах и о появлении зеленоголового бояна.
   - Волосы - как травка, на шее - бородавка, грамотка подделана, да отлично сделана...
   - Рифма слабая, - вставил князь.
   - Я же там стоял на страже, думал, вдруг прорвется враже? Как услышал про наветы, прибежал едва одетый. Вот стою перед тобой и рискую головой...
   - Во! - оживился Владимир. - В конце ты малость раздухарился. Стоишь и рискуешь, точно. Все остальное - чушь собачья. Бояны - интеллигенты, медовуху не пьют. Людей с зелеными волосами не бывает. У китайцев волосы синие, то всем известно, а вот зеленых в природе нет. Что с тобой делать, дурак?
   И тут княжецкие палаты сотряслись от хохота. Задрожали стекла, посыпалась штукатурка, испуганно поникла ветками березка в кадке.
   Смеялась Несмеяна. Заливисто, радостно, тыча пальцем в Ивана и хватаясь за грудь. Владимир неумело перекрестился и запричитал:
   - Доченька, доченька, что с тобой? Поперхнулась, что ли? Успокойся! Ничего смешного нет! Это просто дурак!
   - У... у него... у него на штанах... - Несмеяна зашлась в хохоте, потом зарделась и скромно закончила: - ...ширинка расстегнута. Вот как торопился.
   Иван-дурак, заслонясь булавой, торопливо приводил штаны в порядок. Князь Владимир чесал затылок. Потом задумчиво сказал:
   - Интересно, почему тебя такая малость насмешила? Видать, и вправду замуж пора... Иван, ты понял? Несмеяна - невеста твоя отныне!
   Иван поднял на князя глаза и неуверенно улыбнулся. Потом перевел взгляд на царевну, и улыбка погасла. С минуту в душе дурака продолжалась тяжелая борьба. Затем он спросил:
   - А полцарства? Можно получить ту половину, где подвалы с дружками моими?
   - Какие полцарства? - засуетился Владимир. - Комнатку во флигеле выделю, земли надел - пожалуйста! Мы ж ее фактически вместе рассмешили! Значит, и награду делим. Родную дочь в жены брать уже немодно, так что поделим все культурно. Тебе - царевну, мне - приданое.
   - Тогда не получится, - отрезал Иван. - У меня уже есть милая.
   Владимир обомлел:
   - От княжьей дочки, собака, отказываешься?! Позоришь?!
   - Сам собака! - взорвался вдруг Иван. - Правы были дружки: собака ты, князь!
   Ох, зря он это сказал. Но было поздно. Владимир махнул рукой, и отовсюду повалила стража, прятавшаяся до того под лавками, столами и в кадках с березками. Дурак попробовал сопротивляться, но силы были неравны. Вскоре его повязали, и остатки стражи уволокли дурака в подвал. Князь Владимир утешал вновь разрыдавшуюся Несмеяну:
   - Ничего-ничего, жили без мужа и дальше поживем. Не плачь, девчонка. Пройдут дожди. Дурак найдется. Ты только жди.
   Несмеяна ревела.
   Князь сказал жалостливо:
   - Ну хочешь, я ширинку расстегну? Посмеешься.
   - Не-е-т, - замотала головой Несмеяна, - мне у тебя не смешно-о-о.
   Владимир вздохнул, посмотрел вслед полоненному Ивану и печально сказал: