ОСТРОВ РУСЬ. ОСТРОВ РУСЬ.

   - Однако каких людей теряем! Лучших людей...
   Сидел за решеткой в темнице сырой, страдая с похмелья, дурак молодой. Ох и муторно же ему было! Друзей не спас, а еще хуже подставил. Сам в немилость попал. Царевну обидел, князя оскорбил. Опохмелиться нечем.
   - Эй, дурак, передача тебе. - Маленькое окошечко в железной двери камеры открылось, и разукрашенный синяками стражник протянул Ивану бутыль и огромный каравай. - Девка твоя, Марья-искусница, передала. Я отпил пару глоточков, ты уж не серчай.
   Иван посмотрел на бутыль.
   - Глоточки-то у тебя богатырские. Как глотнешь - четвертушечка, присосешься - пол-литровочка... Что, у меня и прав никаких нет?
   - Как нет? Есть. Чай, у нас Русь, а не дикая страна половецкая. Есть у тебя право сохранять постное лицо, есть право кричать благим матом, есть право на один звонок.
   - Насчет лица и насчет мата я понял. А вот насчет звонка...
   Стражник молча просунул в окошечко коровий колокольчик. Иван в сердцах плюнул, но правом воспользовался. Полегчало. Сел в углу темницы на чугунную богатырскую парашу и откупорил бутыль. После нескольких глотков почувствовал, что сил прибавилось, а в голове просветлело.
   - Ох Марьюшка, ох уважила, - нежно прошептал он, лаская бутыль. - И закусочку не забыла...
   Он разломил каравай и с удивлением уставился на выпавшую оттуда грамотку.
   - Неспроста, - прошептал дурак. - Или спроста? Хорошо, что я азбуке обучен.
   Развернув бересту, Иван прочел:
   Миленочек! Сразу два горя у меня. Дядька Черномор в ванне утонул, а тебя пес В. в тюрьму засадил. Первому горю не помочь, а со вторым справимся.
   В каравае спрятаны вещи хитромудрые, что бежать тебе помогут. Во-первых - пилка-самопилка, во-вторых - лесенка-чудесенка, ну а в-третьих - лом-самолом. К ним в придачу - кепка-невидимка. Дружок твой, Емеля, с ейной помощью гнева княжецкого избег, у меня под кроватью спрятался. Друг твой - такой затейник, за тебя горой стоит.
   Да учти, милый, вещам мудреным надо в стихах приказывать, иначе не понимают. Ты уж постарайся. Как убежишь, приходи ко мне.
   Твоя М.
   Заинтригованный Иван растребушил каравай и нашел: маленькую пилку, вроде тех, какими модницы ноготки полируют, изящный медный ломик в кожаном чехле и маленькую бамбуковую лесенку. Кепку-невидимку, как ни искал, найти не смог. Видать, уж больно невидима была.
   Бережно подобрав и съев все хлебные крошки, не от голода, а от высоких моральных устоев, Иван задумался. Как же пустить в дело хитрую снасть? И как ей приказывать?
   Но не зря Иван-дурак с боянами общался. Смекнул, что любой дурак может сладко петь, коль нужда заставит. Откашлявшись, Иван приказал:
   Ну-ка, пилка-самопилка,
   Что моя прислала милка!
   
   Пилка встрепенулась.
   
   Из неволи выручай,
   Дырку быстро протачай!
   Презрительно фыркнув, пилка улеглась на место. Видать, не те слова дурак сказал. Но Иван не сдавался:
   Пилка, встань передо мной,
   Словно лист перед травой!
   
   Встала
   
   Проточи-ка стену, пилка,
   Чтоб остались лишь опилки!
   Пилка метнулась к стене темницы и с визгом принялась ее распиливать. Летело каменное крошево, дурак на радостях бил в ладоши. Наконец в стене образовалась порядочная дыра, в которую Иван и протиснулся.
   - Ну хорошо, - озадаченно сказал он, оглядевшись. - И что же я буду делать в соседней камере?
   Иван действительно попал в соседнюю камеру. Темно в ней было, хоть глаз выколи. Ох, точнее надо было указывать пилке задание! А она тем временем не унималась, а все точила и точила камень. Видать, пока все не разгрызет, как приказано, в опилки, не остановится.
   - Дурак я, дурак... - простонал Иван.
   - Иванушка! - прогремел троекратный вопль, и из темных углов бросились к нему друзья - Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович! Они-то и сидели в соседней камере!
   С ног до головы в цепях тяжелых, богатыри радостно били Ивана оковами по голове, а Добрыня приговаривал:
   - Не чаяли и увидеть снова! Уважил стариков, уважил!.. Ослобонил! Ах ты ж соколик наш! Спаситель!
   Когда первая радость утихла, вновь встретившиеся друзья отхлебнули из Марьиной бутыли, и Илья грустно сказал:
   - Эх, коли б не цепи чугунные, не удержали б нас стены каменные! Разнес бы я тюрьму по кирпичику, раскидал бы стражничков по Киеву! А собаке князю - морду набил!
   - Морды будем позже бить, - успокоил его Иван. Достал лом и повелел:
   Эх, лом-самолом,
   Сотвори крутой облом!
   Сбей с дружков оковы на пол,
   Так, чтоб пот с них не закапал!
   - А при чем тут пот? - удивился Попович, пока лом-самолом освобождал их от цепей.
   - Для рифмы, - туманно объяснил Иван.
   Лом-самолом тем временем выполнил работу и с мягким звоном переломился пополам.
   - Одноразовый, - догадался Алеша. - Ничего, все равно неплохо.
   Илья Муромец подошел к двери и заорал:
   - Охохонюшки!
   Одним могучим пинком он вышиб дверь с петель. По коридору забегали испуганные стражники. Друзья гордо вышли из темницы и в замешательстве остановились. Темницу-то, оказывается, опоясывала стена чугунная во сто сажень вышиной, поверху колючкою железной опутанная.
   - Ломать не буду, - заупрямился Илья. - Все пальцы заножу.
   - Друзья! Я знаю тайный ход! - воскликнул Добрыня и откинул чугунную крышку, закрывающую глубокую яму.
   - Ну и амбре, - брезгливо заметил чистоплюй Попович.
   - Естественно. Заморское изобретение, канализацией называется. Сюда параши выливают, и по подземному ходу всё в Днепр течет. Спускаемся!
   - Как? - дельно заметил Илья. - Прыгать-то высоко, расшибемся.
   Гордый дурак достал из-за пазухи лесенку-чудесенку и скомандовал:
   Эй, волшебное творенье,
   Гордость стольных городов,
   Ну-ка, всем на удивленье
   Нас спусти до дна иль днов!
   Лесенка мгновенно вытянулась вниз и приятным девичьим голосом произнесла:
   Заплати-ка пятачок,
   Вмиг поедешь, дурачок!
   - Чего?! - завопили богатыри, хватаясь за булавы.
   - Хочу - шучу,- отбрехалась лесенка.- Не боись - становись!
   Друзья встали на перекладины, и те быстро поехали вниз. Добрыня напряженно поморщил лоб, а потом спросил:
   - Слушай, а не могли бы мы с этой лесенкой просто на стену взобраться?
   Покрасневший дурак соврал:
   - Не могли... Я высоты боюсь.
   Речь его прервало погружение. Когда богатыри вынырнули и отплевались, Илья укоризненно сказал:
   - Что ж ты про дно-то упомянул?! Нам бы и на поверхности дерьма хватило!
   - Ничего, - храбрился Иван. - Нам бы только канал, что к Днепру ведет, найти...
   - Ищем! - приказал всем Добрыня. И работа закипела.
   ...У днепровского берега, на окраине Киева, там, где бабы белье полощут, а девки по весне голыми купаются, вода забурлила, и на поверхности показались четыре изрядно перемазанные головушки.
   - Халтурщики! - ругался Иван-дурак. - Это ж надо - полдороги до Днепра самим прокапывать пришлось! Ох, пожалуюсь князю...
   Однако, вспомнив, что князь им теперь - не защита, Иван замолчал, закручинившись. Добрыня, оттираясь, ласково похлопал его по плечу:
   - Ничего, Иван! Русь велика! Схоронимся от пса смердячего. Вот отмоемся маленько и...
   - К Марье-искуснице, - докончил Иван.
   - Точно! - оживился Алеша. - Дело говоришь. Потри-ка спинку.

   в которой речь идет о полчищах несметных и свадьбе скорой
   Попарившись в Марьюшкиной баньке, похлебав кваску и зажевав на скорую руку белорыбицу, три богатыря да Иван-дурак отдыхали на лавках дубовых. Вокруг них суетился Емеля. Стряхивал пыль с булав, отирал пот со лба Ильи и поминутно спрашивал:
   - Так ты говоришь, тут она и рассмеялась?
   Дурак кивал.
   - Эх, знать бы раньше, штаны бы скинул. Пусть ухохочется, - сокрушался Емеля. - Эх... Что делать-то будем, братья-богатыри? Бунтовать?
   Богатыри презрительно посмотрели на Емелю, но все же снизошли до ответа.
   - Негоже русским богатырям Киев-град разорять, - степенно молвил Илья.
   - Лучше схоронимся, - обронил Добрыня.
   - Тем более что и по шеям надавать могут, - добавил Алеша. - Вставай, Иван! Пора. Прощайся с Марьюшкой. - И добавил, ухмыльнувшись: - Я-то теперича вроде как и незнаком с ней вовсе...
   Пропустив последнее мимо ушей, Иван прошел в Марьюшкину горницу. Искусница сидела у окна и, близоруко щурясь, вставляла нитку в иголку. Рядом лежал прохудившийся сарафан.
   - Марья, давай попрощаемся трогательно, - застенчиво сказал дурак.
   - Трогательно нельзя, неприлично, - вздохнула Марья. - Черномор еще и обсохнуть-то не успел после утопления, а ты уже руки распускаешь... Иди, я тебя без троганий приголублю...
   Через несколько часов степь русская гудела под копытами богатырских коней. Впереди мчались Илья Муромец и Иван-дурак, за ними ехали Добрыня с Алешей. Замыкал отряд Емеля на саврасой кобыле. Он поминутно вздыхал, вспоминая то ли печь теплую, то ли - Несмеяну бесстыжую. Долго ли, коротко ли они ехали, то никому не ведомо. Но вот Илья Муромец насторожился и, приставив к глазам ладонь, всмотрелся в даль. Все повторили его жест и увидели на горизонте сплошную стену пыли.
   "Полчища несметные!" - догадались богатыри.
   "Богатыри!" - догадались полчища и повыхватывали сабельки острые да мечи тяжелые.
   - Что делать будем? - нарушил напряженное молчание Илья Муромец.
   - Отступать, - с готовностью предложил Попович.
   - К собаке-князю в зубы? - иронично спросил Добрыня. - К тому же полчища в Киев и направляются. Догонят.
   - Так постоим за землю Русскую! - вскричал Иван, доставая булаву. - Не пройдет тута тать половецкий!
   Друзья с сочувствием посмотрели на булаву, но спорить не стали. Выхода все равно не было.
   Полчища надвигались. Алеша торопливо слез с коня, упал на колени и стал молиться:
   Создай, Боже, тучу грозную,
   А из тучи той - с градом дождя!
   Али еще каких осадков!
   Землетрясений и торнадо!
   Разметай полчища несметные,
   Помоги нам, защитничкам...
   - Долго надо молиться? - поинтересовался Добрыня, с любопытством глядя на безоблачное небо.
   - До перемены погоды, - прекращая молиться, сказал Алеша.
   - Не пойдет. Хороший метод, но больно медленный. Полчища уже близенько.
   - По щучьему велению, по моему хотению, поверните назад, полчища несметные! - робко попросил Емеля. Эффект был не больший, чем при попытке насмешить царевну. Иван, вспомнив знаменитую попойку, вздохнул.
   Полчища приближались.
   Вперед выступил Добрыня. Он помахал булавой и предложил:
   - Выходите-ка со мной на честной бой! Не все сразу, а по одному, паскудники! Цепочкой. Буду я вас в сырую землю всаживать, хорошо здесь рожь уродится наперед год!
   Иронически расхохотавшись, полчища прибавили ходу.
   - Ничего не выйдет, - грустно заметил Илья. - Вижу уже я врага своего заветного, Змея Тугарина. Не пойдет он с нами на мировую.
   - Э! Это мой враг! - возмутился Алеша. - Я его раз двадцать убивал!
   Добрыня согласно покивал.
   - Это наш общий враг, - сурово сказал Илья. - Значит, так. Я бьюсь со Змеем, а вы, подельщики, с полчищами несметными. Ты же, Емелюшка, езжай следом и подбирай трофеи, что у печенегов из карманов будут вываливаться. Особенно аккуратно бутылки подбирай, разобьются - накажу. Если у кого из печенегов зубы золотые будут выбиты, ты их собирай и складывай пока в котомочку. После боя рассортируем.
   И закипела кровавая сеча!
   С первого же удара о голову Змея у Ильи сломалась булава. Тогда он ловко выхватил кого-то из полчищ несметных и привычно стал молотить супротивничков им, приговаривая:
   - Ах и крепкий татарин, не ломается! Не ломается да не сгинается!
   - Я не татарин, я печенег! - орал несчастный:
   - А то не твое собачье дело. Повелю - так и китайцем будешь! - между делом ответил Илья.
   Добрыня сражался мечом булатным. Как махнет - так улочка, размахнется - микрорайон. Следом ехал Алеша и ловко топтал конем упавших. Временами он стрелял вперед из лука каленой стрелой, приговаривая:
   - На кого упадет, тому водить.
   А Иван-дурак носился по всему полю, мотая булавой. Вспомнив наказы отцовские, он бил с размаху и был приятно удивлен эффектом.
   В пылу боя он с упоением наблюдал отдельные его моменты. Вон Емеля ужом крутится меж печенегами, обчищая их карманы. Вон Илья колотит Змея по голове шапкой, наполненной землей греческой. И где достал, непонятно. Вон Добрынюшка следующий квартал расчищает. Вон Алешенька молодецким посвистом супостатов пугает. Вон на лихом коне поп Гапон удирает, а в поводу у него - ломовая лошадь, к которой Алена Соловьинишна привязана... Гапон?! Иван бросился было следом, но жаркая сеча помешала ему поймать предателя. Зато он успел заметить отрытый в сторонке окоп полного профиля, из которого глазели на происходящее несколько боянов во главе с директором. Один записывал что-то на грамотку, другой меланхолично мурлыкал веселый мотивчик. За их спинами подпрыгивал зеленоволосый боян, размахивая саблей, но в бой не вступая.
   В скором времени полчища стали сметными. Потом весьма умеренными. А затем и последние остатки печенегов бросились удирать. Друзья съехались и утерли со лбов трудовой пот.
   - Убил Змея-то? - ревниво поинтересовался у Ильи Алеша.
   - Как всегда, - важно ответил Муромец, отбрасывая печенега, которым дрался сегодня. Добрыня на лету поймал ворога и привязал его к седлу, приговаривая:
   - А не думай, тать, что легко отделался, ты пойдешь к нам в полон, пойдешь пленничком!
   - На фига он нам нужен, печенежина? Али выкуп за него дадут богатенький? - поинтересовался Алеша.
   Добрыня задумался и смущенно ответил:
   - Да нет, вряд ли. Но положено ведь кого-нибудь в полон взять.
   И продолжил упаковку пленного.
   - А где Емеля? - встрепенулся Алеша. - Он же трофеи собирал, я точно видел!
   Действительно, Емели нигде не было. Друзья поискали его немного, после чего скорбно переглянулись.
   - Погиб, - изрек общее мнение Илья. - Затоптали его, и косточек не осталось.
   Друзья скорбно стянули с голов шлемы железные. Подытожил Илья Муромец:
   - Жалко Емелю, хоть и слабоват был. А еще жальче трофеи несметные... Что ж, друзья, поехали дальше. И они поехали.
   ...А безвременно похороненный друзьями Емеля в это время уже подъезжал к Киеву. В глазах его блестели крупные слезы. Временами он опускал очи долу и скорбно шептал:
   - Не корысти ради, а токмо волею пославшей меня любови... Ох, богатыри, не узнайте, а узнаете - не прогневайтесь, а прогневаетесь - так не бейте, а побьете - так не до смерти...
   Саврасая кобыла насмешливо косила на него лиловым глазом.
   ...В палатах княжецких Емеля первым делом бросил к ногам Владимира трофеи, после чего гордо потребовал:
   - Не вели казнить, вели миловать!
   - Обдумаем, - пообещал Владимир, косясь на выпавшие из котомок трофеи: каменья самоцветные, яства басурманские, пуховики китайские и свитера турецкие. Улов был богатым, Владимир уже облюбовал себе свитер приятной красно-бело-синей расцветки и теперь ласково улыбнулся Емеле:
   - Здоров ты, парнишка!
   - Питаюсь налимом.
   - Отъел себе харю, как я погляжу. Откуда товары?
   - Из боя, вестимо. Побил басурманов. Вот так я служу!
   - А с кем же ты дрался?
   - Со Змием ужасным. Похож на корову, рогат и копыт. Я Змия пинком уложил в одночасье, а после был прочий вражина побит.
   Владимир с сомненьем покачал головой. И неожиданно заорал:
   - А много ль корова дает молока?
   - Не выдоишь за день, устанет рука, - пролепетал Емеля.
   - Всё ты врешь, - устало сказал Владимир. - За тряпки, конечно, прими благодарность, но все же придется тебя наказать.
   - О Солнышко наше, не надо, спасибо, позволь мне отсюда домой убежать! - взмолился Емеля.
   - Кончай рифмоплетство! - осатанел князь.
   - Немедля кончаю, - пискнул Емеля.
   Князь помолчал, потом строго сказал:
   - Вот что. Ежели ты, врун, покаешься, скажешь, откуда трофеи на самом деле, голову рубить не будем. Вместо того - выдам тебя за Несмеяну... тьфу, Несмеяну за тебя, вечно путаюсь. Согласен?
   Обалдевший Емеля быстро кивнул. Князь спустился с трона, обнял его за плечи и доверительно сообщил:
   - Понимаешь, зятек, Иван-дурак Несмеяну опозорил.
   - А я думал, он только ширинку расстегнул, - закручинился Емеля.
   - Да не в том смысле! Какой ты глупый, настоящий царевич. Иван отказался Несмеяну в жены брать. Позор?
   - Позор, - неуверенно согласился Емеля.
   - Вот ты сей позор и покроешь. Человек простой, сразу видно - из народа. Людям это понравится. Ладно, сейчас я невесту твою кликну, ты про подвиг расскажешь. Только не ври!
   Вскоре по зову пришли Несмеяна и Василиса Премудрая (она же - Прекрасная). Емеля, пожирая Несмеяну глазами, стал рассказывать о богатырском подвиге, не забывая и свое скромное в нем участие.
   - Да-а, - протянул удивленный Владимир. - А я на богатырей бочку катил, собирался им головы поотрубать. Бывают, бывают и у нас, князей русских, ошибочки. Что ж мне делать? Может, советников разогнать или Избу Советов подпалить?
   - Зачем же крайние меры, милый? - удивилась Василиса. - Прикажи верным боянам, пусть они песенки поют о твоих терзаниях и страданиях за народ русский. Так испокон веков делалось и всегда прокатывало. А то выйди к народу и крикни: "Люб я вам аль не люб?!" Только не забудь перед этим стражничкам жалованье повысить и вокруг народа тройным кольцом поставить... А на советников неразумных не гневайся. Они тут ни при чем, один Гапон воду мутил.
   - Гапона не трожь, - огрызнулся Владимир. - Какой ни есть, а в домино отменно играет, галстук завязывать умеет, боянов высмеивает знатно. Как придет с повинной, так и разберемся.
   Наступило молчание. Нарушил его Емеля, который, поглаживая руку Несмеяны, спросил:
   - А свадебку когда сыграем?
   - Свадебку? Через недельку. Надо бражки наварить, налог свадебный с горожан собрать, ликование народное организовать... - Владимир поочередно загибал пальцы. Потом уставился на Василису и задумчиво произнес: - Что-то о тебе мне Гапончик говорил... Он, конечно, под подозрением, но просьбу его уважим... А! Вспомнил! Мечтал он тебя в сережках самоцветных увидеть, что я тебе на свадьбу дарил! Давненько ты их не носишь.
   Василиса незаметно побледнела и, ломая руки, сказала:
   - Как скажешь, милый. Надену.
   На том и закончился этот содержательный для наших героев день. Оставим же их в тот момент, когда все они, кроме Василисы, пребывают, похоже, в приятном расположении духа.

   в которой сперва выясняется, что бежать некуда, а потом - что этого и не нужно
   Долго ли, коротко ли шли богатыри с Иваном да с пленным басурманом, пока не вышли к морю синему.
   - Странно мне это, - сказал Илья озадаченно. - Думалось, Руси-матушке конца-края нет...
   Пленный печенег задергался, явно желая что-то сказать.
   - Развязать? - спросил Иван с готовностью.
   - Погодь, Ванюша, - остановил его Алеша Попович. - Дай сперва слово ему смолвлю.
   Он строго посмотрел на басурмана:
   - Учти, враг, ежели напрасно беспокоишь, вмиг голову снесу, а ежели с пользой - восвояси отпустим. - А Ивану шепнул: - Так и так от лишнего рта избавимся.
   Пленник согласно закивал. Дескать, с пользой, с пользой, сказать только дайте!
   - Что ж, развяжи его, Ваня, коли жизнь ему не дорога, - сказал Алеша и принялся демонстративно водить точильным камнем по лезвию меча.
   Иван снял повязку с лица печенега, тот жадно глотнул воздуха и заговорил:
   - Я есть картографф, ветрографф и гидрографф собаки-хана печенежского. Весь дорог, рек да порог на Руси знаю...
   - Говорил я, не зря языка взяли! - обрадовался Добрыня. - Признавайся, тать, где мы можем от гнева княжецкого схорониться да предателями не прослыть?!
   - Нет у меня разумения сего иметь, - сказал печенег, косясь с опаской на Алешин меч. - Могу поведать лишь, как Русь ваш, матушка, устроен. А там вы уж сам решать.
   - Давай, пес, рассказывай, - согласился Добрыня.
   Разочарованный Алеша вернул было меч в ножны, но когда печенег начал свой рассказ словами: "Русь ваш невелик есть..." - вновь проворно его выдернул и занес над басурманской головой.
   - Велик, велик, - пролепетал тот испуганно, - только размером мал.
   - Во-во, - сказал Алеша, - точнее формулировать надобно. А то, не ровен час, беда случится...
   - Мал размером ваш Русь... - снова начал печенег речь свою. И вот что из рассказа сего богатыри узнали.
   Русь, оказывается, - остров в океане. За неделю его по периметру на добром коне обскакать можно запросто. Четыре реки на острове сем: самая большая - Смородина, поменьше - Волга, Днепр да Москва-река. На реках сих и стольный град Киев стоит, и десяток городишек провинциальных с деревушками окрест. А посередь Смородины опять же островок - царство Кащеево. В царстве том только малый лесок да болота кусок. И замок самого Кащея еще. Вот и вся география русская.
   А в недрах земных - ни серебра, ни злата, ни урана какого-никакого. Сплошь - базальтов монолит, лишь слюда есть да графит...
   Обидно Ивану стало за землю Русскую.
   - Что ж вы, печенеги да половцы, так и прете на нас, коль нет у нас ничего?
   - Есть у вас то, что ни в какой другой земля нет, - ответил басурман искренне. - То скатерть-самобранка, гусли-самогуды, ведьмин студень да прочий хабар! Цену купцы с большой земли за все это дают немереную. То ль из корысти какой, то ль из интереса научного.
   - Вот, значит, что вам надо, - вымолвил доселе молчавший Илья Муромец. - Что ж, и змеи многоглавые за морем не водятся?
   - Не водятся, - подтвердил печенег.
   - Скучно, знать, живут там.
   - Скучно, - согласился тот.
   - А зелено вино-то есть у них?
   - Это есть.
   - Тогда еще ничего, - кивнул Илья. - Что ж, ладно, Ваня, отпусти ты его с миром. Недосуг нам с ним возиться, своих дел хватает.
   Развязал Иван пленника, тот и был таков. Поминай как звали. А богатыри с Иваном призадумались.
   - Некуда нам, братья, и бежать-то, выходит, - сказал Илья после долгого молчания. - Да и негоже нам, богатырям русским, словно татям ночным, во степи хорониться. В Киев вертаться надобно, челом князю бить. Какой ни есть, а владыка отечества. Пущай решает - казнить аль миловать... Да и вовсе бежать нам не следовало. Сгоряча это мы, не подумавши.
   На том и порешили.
   ...Вот входят богатыри в стольный Киев-град, головы понуривши. Смерть лютую чают. Что за диво?! Народ по обочинам стоит, славу им поет, шапочки в небо подкидывает. А глашатай князев вдоль дороги бежит, выкрикивает периодически:
   - Внимание, внимание! Слава русским богатырям да дураку Ивану - за компанию!
   - Видать, совсем оборзел собака-князь, - нахмурился Илья. - Указ издал, чтоб встречали нас с почестями. Заманивает.
   Когда глашатай в очередной раз пробегал мимо богатырей, Илья изловчился и поймал его за шкирку.
   - Признавайся, злыдень, издал князь указ? - спросил он грозно, придвинув лицо глашатая к своему, нос к носу.
   - Издал, - прохрипел тот.
   - И о чем сей указ?
   - О том, чтоб вас, как в Киев воротитесь, встречать с почестями.
   - Так я и думал, - с торжеством и обреченностью одновременно произнес Илья, отпуская глашатая. Тот быстренько отполз в сторону - от копыт подальше.
   - Слыхали? - обернулся Илья к остальным.
   Алеша печально кивнул. А Добрыня изрек:
   - Сказал бы я, что о князе нашем думаю, да благородство не позволяет.
   Алеша, соглашаясь, вновь печально кивнул.
   "Ну, снова про политику начали, - подумал Иван. - Опять беды не миновать..." И предпринял попытку отвратить неминуемое:
   - Братцы, мы ж с повинной идем!..
   - Молчи, сопляк! - осадил его Илья решительно. - Я передумал. С боем к князю пойду.
   - Один за всех! - обрадованно вскричал Алеша.
   - И все за одного, - отозвались богатыри и пришпорили коней.
   Иван, не зная, что и думать, помчался следом. Не казнят, так на Несмеяне поженят. Хрен редьки не слаще...
   А народ всё шапки кидал.
   ...В терем княжецкий влетели они, не слезая с коней. Вмиг сени миновали и ворвались в трапезную. А там - пир горой! Гостей да собутыльничков - видимо-невидимо!
   Как узрел Владимир Красно Солнышко богатырей с мечами наголо, потемнел челом. Но сдержался, встал с кубком в руках и таковы слова молвил:
   Гляньте, гости мои - бояре да богатыри,
   Вот и прибыли на пир герои русские,
   К князю русскому - без уважения.
   Но не стану за то я серчать на них,
   А, напротив - поклонюсь с благодарностью -
   За победу над ратью несметною
   Да за службу земле нашей честную!
   И, сказав сие, опрокинул князь чашу, а затем поклон богатырям отвесил.
   Богатыри стояли потупясь. Правду князь говорит али ёрничает?
   Тишина над столом воцарилася.
   "Ёрничает, - решил все же Илья, - издевается". И открыл было рот, чтобы как-нибудь пообиднее князя оскорбить, но тут же и закрыл. Только выдавил:
   - О-о... - и пальцем на Емелю указал.
   Богатыри и Иван уставились в указанном направлении. А Емеля начал было под стол сползать, но понял, что это его не спасет, и закричал истошно:
   - Ребята?! Приехали?! А мы тут пьем за вас, ей-богу! Садитесь! Ну чё вы как не родные-то, а?!
   Иван-дурак вмиг прослезился. И тоже закричал:
   - Емеля! Брат! А мы уж думали, погиб ты! А ты, значит... ты, значит... - И тут до него дошло: - А ты убег, значит? И трофеи, ирод, прихватил?!!
   - Да ты что, Ваня! Как ты мог подумать? - очень правдоподобно оскорбился Емеля. - Не убег я, а о подвиге вашем князю сообщить поспешил. А трофеи захватил как вещественное доказательство.
   - Ну, не так, зятек, все было, положим, - тихонько сказал ему князь. А во всеуслышание продолжил: - Ты, Иван, говори-говори, да не заговаривайся! Емеля со дня на день зятем моим будет!
   - Зятем?! - обрадовался Иван. - Добился, значит, своего! Выходит, князь, за меня ты свою дочку отдавать не станешь уже?
   - За тебя? - презрительно фыркнул Владимир, словно такого разговора никогда и не было. - Ну ты, Иван, загнул! Ты, спору нет, герой, конечно... Однако ж, если б я за каждого героя дочь свою отдавал... Она б у меня давно б уж сама матерью-героиней стала!
   Тут сидящие за столом громогласно заржали, и обстановка разрядилась окончательно. Богатыри, сунув мечи в ножны и соскочив с коней, коих дворовые сейчас же из трапезной вывели, уселись за стол подле князя и присоединились к общему веселью.
   Лишь Добрыня Никитич невесел был. И Ивану ясна была грусть его. Знать, опять он хотел у Владимира сватать девку Забаву Путятишну. Думал, князь не откажет на радости... Да Ивану услышал он отповедь и просить не решился зазнобушки. Убоялся облома позорного.
   А веселье катилось своей чередой. Вот уже Емеля через стол полез с дураком целоваться, вот Алеша свой коронный тост - "за прелестных дам" - произносит... Вот невесть откуда взявшийся боян Лапкин славу трем богатырям кричит. Вот Владимир-князь, с Ильей обнявшись, признается клятвенно: "Да, прав ты, Илюша, собака я!" А тот в ответ: "Да ведь и сам я, князь, собака!.." И пьют они на брудершафт, икрой заморской, баклажанною, закусывая...
   Тут было выполз Иван-дурак из-за стола - к Марье-искуснице потянуло, да остановил его князь гневным окриком:
   - Куда это ты, добрый молодец, намылился?! Аль не сладко тебе мое кушанье?
   - Сладко, княже, - принялся оправдываться Иван, - да дел по горло...
   - Нет уж, ты постой! И у меня к тебе дело есть! Подь-ка сюда!
   Приблизился Иван к князю опасливо.
   - А ну-ка, молодец, примерь сей шелом на буйную свою головушку, - протянул князь ему богатырский головной убор.
   Надел Иван шлем, тут Владимир невесть откуда булаву трехпудовую выхватил и ударил его по головушке. Засверкали в глазах дурака звездочки.
   - Будь же богатырем княжецким отныне! - воскликнул Владимир. Иван, ошеломленный, под гогот сотоварищей шатаясь двинулся к выходу. Не понял еще счастья своего богатырского.
   И лишь снаружи, на воздухе, опомнился: "Богатырь! Я - богатырь! Сбылось повеление отцовское! Сбылась мечта моя заветная!.." И с мыслею этой кинулся он со всех ног к месту своего проживания.
   - Маша! Маша! Богатырь я! - закричал он с порога.
   Словно солнышко ясное выглянуло. То Марья-искусница из светелки своей выплыла:
   - Здравствуй, здравствуй, мой милый Иванушка. Люб ты был мне еще в добрых молодцах, а теперь - просто словом не вымолвишь. - И раскрыла девичьи объятия.
   Шагнул Иван через порог, руки пошире расставив, да запнулся и рухнул, до объятий не дойдя.
   - Ужель ты, Ванюша, во хмелю ко мне явился?! - воскликнула Марья, склонясь перед ним и принюхиваясь.
   - Во хмелю, - покаялся Иван-дурак.
   - А скажи-ка ты мне честно, Иванушка, - продолжала она подозрительно, - в ванне долго сидеть ты не любишь ли?
   - Вот этого за мной, ей-богу, не водится! - обрадовался Иван. - Я совсем в этом толку не ведаю: в детстве сажа мне в кожу так въелася, что отмыть все равно не сумею я!
   - Слава богу, а то испугалась я, - вновь расцвела Марья, - а что черненький, даже мне нравится.
   Сказав сие, наклонилась Марья пониже, тут и облобызал Иван ее в губы жаркие.
   Вдруг взгрустнула Марья:
   - Вот и с Черномором у меня все так же хорошо начиналось...
   - Эх, Маша, нам ли быть в печали! - воскликнул Иван, поднимаясь. - Я теперь - богатырь, ты - вдова богатырская! Был бы жив Черномор, он бы за тебя порадовался!
   Он уселся на табурет, а Марья хоть и усомнилась в верности последних слов его, но промолчала благоразумно, достала из кармана пригоршню семечек, и принялись они их лузгать, друг другу в глаза заглядывая, улыбаясь и жмурясь от удовольствия.
   Засим и оставим их.