ЦВЕТЫ НА НАШЕМ ПЕПЛЕ

   Король отступил и, прижавшись спиной к стене дома, обессиленно опустился прямо в холодную мокрядь.
   Уже светало. Лабастьеру не хотелось лишний раз смотреть на поверженного врага: зрелище было не слишком приятным. Но он ничего не мог поделать с собой... В свете первых лучей солнца стало видно, что розовато-серое тело т'анга испещрено сетью бледно-голубых вен. Внезапно Лабастьер подумал, что сейчас эта тварь более всего напоминает мертвый фаллос, отрубленный от тела старого великана.
   И тут Лабастьер вздрогнул: над селением, нарастая, повис неприятный, даже страшный звук. Сперва он подумал, что это крик какого-то животного. Но вскоре понял: нет, это кричат бабочки. И этот их многоголосый вой боли и ненависти адресован ему - королю, лишившему их всех счастья и смысла жизни.
   Он хотел подняться, чтобы побыстрее покинуть это проклятое место. Но когда опасность миновала, нервное перенапряжение дало о себе знать самым неожиданным образом: внезапно его колени подогнулись, и он мягко соскользнул в золотистый обморочный туман.

   Как-то забрался на ветку червь
   И прыгнул с нее. Летать
   Вздумал бедняга. Залез на ветвь
   И прыгнул с нее опять...
   Тщетно, приятель, тебе, поверь,
   Бабочкою не стать.
   "Книга стабильности" махаон, т. IV, песнь XI; дворцовая библиотека короля Безмятежной (доступ ограничен).
   ...Лабастьеру и Лаану лишь две недели от роду, но они уже крепко подружились. И основой этой дружбы служит то, что оба они одинаково любопытны, шкодливы и вечно голодны.
   Голод этот проистекает не от нехватки продуктов, уж где-где, а в королевском-то дворце всегда можно найти, чем полакомиться, а от того, что организм юных бабочек еще продолжает интенсивно наращивать мышечные ткани, а находить и добывать пищу самим намного интереснее, нежели получать ее от прислуги с разрешения родителей.
   И вот в поисках еды и приключений Лабастьер и Лаан спускаются по крутой лестнице в погреб, что расположен под полом кухни королевского дворца. Улучив момент, когда взрослые покинули кухню, они влетели в окно и прошмыгнули сюда, никем не замеченные. Они еще ни разу не были тут, но обоняние их обмануть не может. Запахи категорически свидетельствуют о том, что, кроме всего прочего, тут хранится самое вкусное, что только можно себе представить, - сушеный нектар цветов урмеллы.
   Юные самцы двигаются осторожно, даже боязливо. Ведь мир для них пока что является совокупностью пугающих и сладостных загадок. Шаг вниз, еще шаг... Становится все темнее... Миг слепоты, и дневное зрение заменяется ночным. А в этом, еще непривычном зеленоватом свете, мир становится еще более таинственным и опасным. Шаг, еще шаг...
   Но вот, наконец, последняя каменная ступенька преодолена, и они достигают горизонтального хода. Касаясь ладонями стенки, они двигаются вперед, а перед внутренним взором Лабастьера почему-то возникает картинка, которая довольно часто встает перед ним. Особенно когда он оказывается в темноте. Это - его самое первое в жизни воспоминание.
   ...Четверо - мать-королева Суолия, родители-махаоны Дент-Заар с Дипт-Чейен и махаон-церемониймейстер Жайер - внимательно разглядывают его. По щекам Суолии текут слезы. "Он так похож на отца... Как будто бы тот вернулся..."
   И еще - нечто непонятое до сих пор присутствует в этом воспоминании. Словно НЕКТО прямо внутри него обрадованно здоровается с ним и сулит будущую встречу. Но не словами, а как бы ощущениями, ведь слов он пока что и не понял бы... Правильнее даже сказать так: Лабастьер отчетливо помнит ощущения радости знакомства и надежды на встречу в будущем, которые возникли в его голове, но пришли как будто бы откуда-то извне, в самый первый миг его осознания себя.
   Дент-Заар протягивает к нему руку, и Лабастьер чувствует резкую, но недолгую боль в мочке уха. И НЕКТО навсегда исчезает из его разума. "Вот так", - говорит Дент-Заар, улыбнувшись. "Традиция исполнена!" - торжественно провозглашает Жайер. "Да, - добавляет Дент-Заар, - отныне этот юный самец - наш новый король. Во всяком случае, до тех пор, пока не объявится его отец..."
   И названия предметов, и имена этих бабочек, и значения их слов Лабастьер узнал значительно позже, но сама картинка прочно врезалась в его память.
   ...Коридор закончился запертой дверью. Какое разочарование!.. Но в двери есть небольшое окошечко, и Лабастьер просовывает туда руку, пытаясь что-нибудь нащупать... Но это ему не удается. А запах нектара становится почти осязаемым... В следующий раз, прежде чем спускаться сюда, они выкрадут у придворного повара ключ от двери, а сейчас надо подумать о том, как столь же незаметно выбраться отсюда...
   Лабастьер уже собирается вынуть руку из отверстия, когда внезапно что-то мокрое и холодное хватает его ладонь. Он испуганно дергает руку, но не тут-то было: то огромное и страшное, что прячется в темноте за дверью, уже крепко-накрепко держит ее.
   Его прошибает пот. Он собирает в пучок всю свою волю и что есть силы дергает руку к себе... И тут же, вздрогнув, открывает глаза. Оказывается, обморок перешел в сон. А разбудил его жирный ядовитый лесной ракочервь, который тычется ему в ладонь. Вот откуда это окончание сновидения.
   Лабастьер поспешно убрал руку и огляделся. Итак, он давно уже не ребенок. Он сидит на каменном тротуаре, задницей в воде, неподалеку от туши убитого им т'анга. Ощущение реальности и память происшедшего окончательно вернулись к нему.
   Вода на тротуаре так и кишела мелкой живностью, как магнитом притянутой сюда чарами. Кое-кто из этих представителей фауны был далеко не безопасен для бабочек, но пока что им было не до Лабастьера. В воздухе беспорядочно болталось несколько десятков шар-птиц и несметное количество разноцветных птиц-пузырей. "Редкий зверь удостаивается на своих похоронах стольких гостей", - подумал король с несколько неуместной иронией, точнее даже, с сарказмом.
   Он поднялся... И тут вспомнил свою последнюю мысль перед обмороком: нужно как можно быстрее убираться отсюда, пока жители селения не отомстили ему за смерть своего гнусного божества.
   Но прежде нужно найти Лаана.
   Все еще чувствуя тошноту и головокружение, Лабастьер неверной походкой побежал туда, где оставил друга. Миновав пару кварталов, он вскоре без труда нашел его.
   - Лаан! Вставай! - потряс он махаона за плечо, после того, как сунул ему в ножны позаимствованную саблю.
   Тот пришел в себя на удивление быстро и изумленно потряс головой:
   - Что это было, мой король? - Тут он заметил валявшийся рядом и вновь насквозь промокший берет. Он поднял его. - Мы летели, меня подбили, я падал, - нахмурившись, начал он вспоминать. - Потом был яркий свет... Нет! Не свет, а волшебная игра красок, запахов... Как будто... - Он встрепенулся, ясно припомнив ускользающую картину пережитого. - Я как будто бы родился заново в другом, НАСТОЯЩЕМ, мире... - И тут улыбка сползла с его лица. - А потом был страх и была боль, ужасная боль!.. И вот я здесь... - Лаан внимательно посмотрел на короля: - Это был сон? Но у меня такое чувство, будто бы все наоборот, будто бы сон - это то, что происходит со мной сейчас. И сон довольно неприятный. - Он повертел в руках берет и бросил его обратно перед собой.
   - Это был морок старого т'анга, - терпеливо объяснил ему Лабастьер, подобрал берет, выжал и сунул его себе за пояс. - Нам надо спешить. - Он подал Лаану руку, помогая тому подняться.
   - Т'анга? - отряхиваясь и со слабым интересом разглядывая поврежденное крыло, переспросил Лаан, - но ведь т'анги давным-давно истреблены.
   - У меня нет времени рассказывать тебе все подробно. Поспешим. Мы в серьезной опасности, нас могут убить.
   Они побежали в ту сторону, где в лесу их ждали Мариэль и Ракши. Лаан с трудом поспевал за королем. У него затекли ноги, и он с трудом передвигал их. Но вскоре выяснилось нечто более важное: молодого махаона напрочь покинул его боевой дух. Он был растерян.
   - Мне не нравится этот мир, - заявил он вдруг, резко остановившись. - Если даже меня и убьют, мне наплевать на это.
   - Перестань капризничать! - рявкнул на него Лабастьер. - Ты просто еще не в себе. Соберись. Это приказ! - "Как же должны себя чувствовать жители селения, - думал он при этом, - если Лаан, только раз испытавший на себе чары т'анга, настолько выбит из колеи?"
   Лаан открыл было рот, чтобы что-то возразить, но вместо этого неподвижным взглядом уставился Лабастьеру через плечо. Тот, ожидая самых неприятных сюрпризов, резко обернулся. Высоко поднимая ноги над поверхностью воды, брезгливо потряхивая ими и затравленно глазея по сторонам, в их сторону плелся сороконог. Это был Ласковый. Видно, его привязь была недостаточно крепкой, и он, привлеченный мороком, порвал ее, чтобы тоже примчаться сюда.
   Как бы то ни было, это было очень кстати. Лабастьер бросился навстречу животному. С первого взгляда было понятно, что бедняга падал и, возможно, не раз: он был мокр, чешуйки были исцарапаны, а некоторые и обломаны. Однако седло было на месте, упряжь цела и никаких обрывков привязи не наблюдалось. Но обдумывать этот факт времени не было. Через миг Лабастьер подвел Ласкового к Лаану:
   - Живо залазь в седло! - скомандовал он.
   Лаан подчинился. Вид у него при этом был такой, будто он слушается короля лишь потому, что это менее хлопотно, чем перечить. "Ничего, - подумал Лабастьер, - главное, побыстрее выбраться отсюда, а уж потом я сумею привести его в сознание!" Он уселся вперед и, наклонившись, рявкнул сороконогу прямо в ухо:
   - Хей-е!
   Тот оживился и, словно бы обретя смысл жизни, довольно быстро засеменил вперед. Лабастьер вздохнул почти радостно. Но как раз в этот миг они миновали пустынный центр и выбрались к домам-раковинам окраины. И тут их взорам предстала совершенно дикая картина.
   Тротуар кишел обезумевшими и обессиленными бабочками. Одни из них все так же сидели прямо в воде, расправив крылья и прислонившись спинами к стенам. Другие, еле волоча ноги, куда-то плелись, натыкались друг на друга, падали и вновь поднимались... А порой и не поднимались. Их движения были неверны, казалось, они ослепли или напрочь потеряли способность совершать осмысленные действия.
   Сороконог старательно огибал всех этих несчастных, но время от времени он ненароком все же сбивал кого-нибудь из них с ног... Лабастьер пригляделся и, к своему ужасу, осознал, что все сидящие или, во всяком случае, большинство из них - мертвы.
   Если бы Лабастьер знал, что болевой шок т'анга приведет к таким ужасным последствиям, он бы еще поразмыслил, нужно ли его убивать. Или прикончил бы его позже, спящим в своем логове, как это делали отряды т'анг-расчистки Лабастьера Второго. Но сейчас он даже не понял, что гибель стольких бабочек - на его совести. "Прочь! Прочь от этого зачарованного места!" - вот единственная мысль, которая вертелась сейчас в голове Лабастьера Шестого.
   - Хей-е! - прикрикнул он на Ласкового еще раз, и тот побежал чуть быстрее и еще менее осторожно, но, не пройдя и сотни шагов, внезапно без команды остановился. Он не попытался обойти бредущих ему навстречу самца и самку, потому что... Лабастьер не поверил своим глазам: это были Ракши и Мариэль. Они держались за руки, и лица их были такими же отрешенными, как и у прочих.
   Спрыгивая на землю, Лабастьер костерил себя всеми известными ему бранными словами. Ведь он должен был сразу же, только увидев Ласкового, сообразить, что, раз чары т'анга достигли их бивуака, то и эта пара усидеть на месте не могла никак! И ему следовало немедленно броситься на их поиски, а не бежать из селения. То, что он сейчас случайно на них наткнулся, - величайшая удача.
   Они узнали его, и Мариэль сумела даже вымученно улыбнуться.
   - Король... - пробормотала она. - Мы так устали...
   Лабастьер заставил ее немедленно занять свое место на сороконоге и обратился к Ракши:
   - Сможешь идти сам?
   Ответить тот не успел, так как, сползая с седла на землю, вмешался Лаан:
   - Давайте определим его сюда, мой король. Похоже, я уже очухался.
   Лабастьер взглянул на товарища и с удовлетворением убедился, что тот и в самом деле выглядит почти так, как обычно. Только не было сейчас в его лице обычной готовности разразиться смехом. Но не было и давешней беспредельной апатии.
   - Простите меня за проявленное малодушие... - продолжил было Лаан, но Лабастьер остановил его:
   - Не время оправдываться, лучше помоги мне.
   Вместе усадили Ракши позади Мариэль, и тут же король принял новое решение, благо, крылья его уже порядком подсохли, и он чувствовал, что сможет лететь.
   - Двигайте к лагерю и ждите меня там, - обратился он к Лаану. - Мне еще нужно закончить тут кое-какие дела.
   Он заметил в лице друга совсем не свойственное ему выражение испуга и беззащитности, какое можно увидеть у только что вылупившейся из куколки бабочки, когда родители на какое-то время оставляют ее одну.
   - Я скоро буду, - успокоил он друга. - Вам нечего бояться, - и повторил: - Ждите меня в лагере.
   Помахав крыльями и убедившись, что они готовы к полету, Лабастьер поднялся в воздух. Он двигался в центр, к замку Дент-Маари, под которым, по его предположению, находилось логово старого т'анга. Он должен удостовериться, что мокрица не оставила там личинок. А если оставила, он должен "позаботиться" о них.
   Тротуары были все так же покрыты водой. Наверное, кто-то должен был открыть какой-то слив, чтобы вода ушла, но сейчас сделать это было некому.
   Только с высоты полета Лабастьер смог в полной мере оценить масштабы трагедии, которую он навлек на селение. Мокрые, сверкающие под утренним солнцем мостовые были усеяны трупами. Впервые в душу короля закралось сомнение: верно ли он поступил?..
   С другой стороны, он ведь не мог и предполагать, что т'анг, издыхая, потащит за собой и своих обожателей.
   Бесформенную груду мертвого тела зверя-чародея Лабастьер увидел прямо под собой в двух кварталах от внушительной бирюзовой глыбы замка Дент-Маари. Он присмотрелся внимательнее и с отвращением обнаружил, что та самая лесная живность, которую выманил из леса сладостный морок т'анга, сейчас, придя в себя, принялась с жадностью вгрызаться в его розово-серую плоть. Десятка два бабочек окружили ее и, не вмешиваясь, стояли или сидели на корточках, наблюдая за этим омерзительным погребальным пиршеством. Выражений их лиц Лабастьер разобрать не смог.
   ...Он приземлился на веранде верхнего этажа и прошел в тот самый зал, где еще совсем недавно звучала музыка и царило странное призрачное веселье. Зал был пуст и не убран. Подносы с сосудами стояли прямо на усыпанном какими-то обрывками полу; притом некоторые бокалы были только чуть пригублены. Тут же, сваленные кучей, валялись музыкальные инструменты...
   Возможно, гости развлекались тут до самой ночи, но более вероятно, что, лишь только король и его спутники покинули замок, бал моментально прекратился и все поспешили по домам. "Еще бы, - с горечью подумал Лабастьер, - ведь их ожидало иное, более изысканное, НАСТОЯЩЕЕ веселье..."
   Он двинулся к винтовой лестнице, в центр зала, но не успел взяться за перила, как уловил внизу легкое поскрипывание ступеней. Король остановился и настороженно прислушался. Вероятнее всего, это Дент-Маари. И если это он, вряд ли разговор с ним будет приятным... Даже более того, вряд ли он будет мирным... На всякий случай Лабастьер положил руку на рукоять кинжала.
   Но вместо пожилого самца-махаона на площадку верхнего этажа поднялась молодая самка-маака. И Лабастьер узнал ее. Это была дочь диагонали Дент-Маари, красавица Жиньен. Еще во время танца на балу Лабастьер обратил внимание на болезненную бледность ее кожи и заостренность черт. Сейчас и то, и другое было выражено еще ярче, но, как это ни удивительно, девушка от этого стала как будто бы еще прекраснее; возможно, потому, что ее темно-синие глаза стали казаться еще бездоннее.
   - Ах, это вы... - произнесла она бесцветным голосом, смерив короля то ли презрительным, то ли безразличным взглядом. - О да... Я должна была догадаться, кто у нас виновник торжества...
   Сказав это, она двинулась мимо него, к выходу на веранду. Полосы пробивавшегося через щели в потолке света заскользили по ее фигуре.
   Лабастьер догнал ее и поймал за руку:
   - Где ваш сводный отец?
   - Там, - указала она вниз свободной рукой, и холодная улыбка тронула ее лицо. - Они все лежат там. И мои кровные родители, и Дент-Маари с женой, и три моих старших брата... Зачем-то осталась только я.
   - Мне очень жаль... - неловко начал король, но, встретившись глазами с девушкой, он остро ощутил, как несуразно звучат сейчас его слова и осекся. Затем сухо спросил: - У вашего т'анга было потомство?
   Вынув руку из ладони короля, Жиньен покачала головой:
   - Когда ваш доблестный пращур устроил постыдную бойню, моим предкам удалось спасти лишь одного детеныша. Когда он вырос, у него не было пары, чтобы продолжить свой род...
   - Зачем же он выходил на охоту?!
   - Инстинкт. Раз в полгода он оплодотворял себя сам и откладывал мертворожденных личинок.
   Короля передернуло. А девушка продолжала:
   - Но сам он мог бы прожить еще очень долго, и еще многие поколения моих соплеменников могли бы жить настоящей жизнью...
   - Настоящей жизнью?! - вскричал Лабастьер. - Жизнью, которая подчинена какой-то грязной мокрице!..
   - Спрятавшись от истинного счастья за свой фамильный амулет, вы ведь так и не испытали того, о чем говорите, мой король, - покачала головой девушка и потянулась рукой к серьге Лабастьера, но он поспешно отстранился. А она, теперь уже явно презрительно прищурившись, закончила: - Так о чем же вы можете судить? Но вы судите. Судите и убиваете. Вы ведь не умеете ничего больше.
   Резко повернувшись, Жиньен продолжила свой путь к веранде.
   - Нет, подождите, - двинулся за ней Лабастьер. - Может быть, вы и правы, может быть, мне и не следовало вмешиваться в вашу жизнь... Хотя я не представляю, кто на моем месте мог бы стоять, опустив руки, когда на его глазах уродливое чудовище пожирает бабочку!..
   - Как я завидую ей! - отозвалась самка. - Такой конец был пределом наших мечтаний. Я, кстати, даже ни разу не видела его. Отец не разрешал его беспокоить. А когда наш повелитель просыпался, я уже не могла выйти... Не могла ходить.
   - Можете полюбоваться. "Ваш повелитель" валяется неподалеку отсюда.
   - Нет. Не думаю, что мне это понравится. Я хотела увидеть его, когда он был жив, в тот момент, когда он... - Жиньен умолкла, а затем произнесла с такой болью в голосе, что у Лабастьера пробежали по спине мурашки: - Что вы натворили!
   - Но почему меня хотя бы не предупредили?!
   - И это бы остановило вас? Не лгите себе. Ведь вы, подобно своему предку, уверены в том, что верны только ВАШИ ценности. Но мы жили по своим правилам. Жили долго и счастливо.
   Они уже вышли на веранду, и оба, защищаясь от солнечных лучей, поднесли к глазам ладони. Лабастьер чувствовал, что все его, доселе казавшиеся незыблемыми, представления о жизни разбиваются об ее доводы в прах.
   - Я... Я хотел бы хоть чем-то скрасить горечь утраты тем, кто остался жив...
   - Может быть, вы хотели сказать, "искупить вину"? - Одна бровь девушки поползла вверх.
   - Пусть будет так. И я могу начать с вас, Жиньен. Вы красивы и молоды, в ваших жилах течет кровь знатных родителей... Но вы потеряли их. И в этом виноват я...
   Девушка смотрела на него с усмешкой, явно догадавшись, к чему он клонит и ожидая продолжения. И он выпалил наконец:
   - Хотите стать королевой?! Я делаю вам предложение. - Произнося эти слова в порыве неожиданного раскаяния, он и сам поражался, как все это нелепо выходит. Но отступать было не в привычках короля.
   - Ах, какая честь, - качнула самка головой. В ее голосе сквозила ленивая ирония. - Однако достойна ли я?..
   - Вы могли бы составить счастье любому, даже самому придирчивому, самцу. И это я сочту за честь, если...
   - Как это мило, - продолжая усмехаться, перебила его Жиньен. - И как по-королевски. Это - жест... Вы ведь и вправду уверены, что сможете дать мне счастье?..
   - Я постараюсь...
   - Постойте немного здесь, - сказала она. - Я помогу вам выйти из неловкого положения.
   - Куда вы? - попытался остановить ее Лабастьер.
   - Я все-таки решила взглянуть...
   Расправив крылья, она соскользнула с веранды и, двигаясь кругами, стала по спирали набирать высоту. Лабастьер растерянно наблюдал за ней, продолжая держать ладонь у глаз и думая о том, как скоро и как несуразно окончился его поиск суженой.
   В этот миг, поднявшись высоко над замком, Жиньен повисла на месте. Найдя взглядом короля, она махнула ему рукой, и он ответил ей таким же приветливым жестом. И тогда самка, сложив крылья, камнем рухнула вниз.
   У короля перехватило дыхание, и он беспомощно шагнул вперед. Но он уже не мог спасти девушку.
   Еще одна смерть прибавилась к тягостному грузу, лежащему на его душе.
   ...Лабастьер нашел своих друзей там, где они и должны были его ждать. На первый взгляд, все пришло в норму. Только глаза Мариэль были заплаканы, да и все остальные были несколько подавлены и немногословны. Если бы они были в порядке, они, конечно, обратили бы внимание на то, что и сам король растерян и мрачен. Но каждый был занят собственными переживаниями.
   Оседлав сороконогов, двинулись в путь по извилистой, но довольно широкой тропе.
   - Вы не хотите услышать от меня, как все было? - спросил Лабастьер, чтобы хоть чем-то расшевелить своих спутников. Лаан покачал головой:
   - Нет, мой король. Ведь сами-то мы не сможем объяснить вам того, что испытали... Скажу только, что я, наверное, стал теперь совсем другим. Я не тот Лаан, которого вы знали. Так, во всяком случае, я чувствую.
   - Хорошо еще, что, когда все это началось, мы с Ракши отвязали только Ласкового... - словно разговаривая сама с собой, пробормотала Мариэль.
   - Вы осуждаете меня за то, что я сделал? - спросил Лабастьер. Он хотел до дна испить свою чашу.
   Лаан вновь сделал отрицательный жест, но добавил при этом:
   - Если и есть тут вина, то она лежит на всех нас. Возможно, мы несколько поторопились. Если бы нам не показалось оскорбительным, что от нас что-то скрывают, наверное, многих смертей можно было бы избежать.
   - Да, это так, - согласился Лабастьер Шестой, но тут же сам возразил себе и Лаану: - Хотя только что я был свидетелем того, что жизни без морока т'анга местные бабочки предпочитают смерть. Помнишь ли дочь правителя, с которой я танцевал? Она покончила с собой у меня на глазах. Так что, уничтожь я их идола позже, они точно так же поубивали бы сами себя. Согласись, не мог же я просто оставить здесь все так, как есть?!
   Вмешался Ракши, обычно самый неразговорчивый из них:
   - Ваше Величество, к чему эти сомнения? Вы поступили именно так, как и должны были поступить. Бабочкам нельзя испытывать то, что пережили мы. Иначе потерялся бы смысл всему. Если бы Лабастьер Второй в свое время не истребил т'ангов, мы все стали бы не более чем их ходячим кормом и были бы при этом счастливы таким положением. Вы продолжили деяния прадеда. И кто же должен был это сделать, если не вы?
   - Все так... - вздохнул король. - Только не продолжил, а закончил. Оказывается, этот зверь был последним.
   - А вдруг нет? - как будто очнулась ото сна Мариэль, и Лабастьер явственно услышал в ее голосе нотки надежды. - Ведь если бы не случайное совпадение, мы никогда не обнаружили бы и этого!..
   Приглядевшись к спутникам, Лабастьер увидел, что лица их после слов самки заметно оживились. И тогда он понял, что, как бы глубоко ни спряталось со временем в их душах блаженное проклятие т'анга, оно поселилось в них навсегда. Что ж, он и сам теперь никогда уже не будет таким же беспечным и открытым, как прежде.
   Он вспомнил слова, произнесенные совсем недавно на пирушке Дент-Вайаром: "Самая большая беда, которую может представить отец, - несчастная любовь его чада..." Да... Его представления о жизни бабочек на Безмятежной претерпели за истекшие сутки основательные изменения. Подумав об этом, Лабастьер тяжело вздохнул.
   - Все, хватит! - заявил Лаан, повеселевший так же, как Мариэль и Ракши. - Предлагаю раз и навсегда закрыть эту тему и больше к ней не возвращаться. Не мешало бы, кстати, хлебнуть напитка бескрылых, а то у меня лично изрядно пересохло в глотке; да и крыло, признаться, ноет. Надеюсь, в ближайшем селении мне помогут его заштопать. Слышь, Ракши, в твоем бурдюке еще что-нибудь осталось?
   Но и это выражение бесшабашной жизнерадостности показалось Лабастьеру несколько наигранным. Было похоже, что Лаан не хочет продолжать разговор исключительно из опасения услышать что-нибудь такое, что может потушить искорку его воскресшей надежды.
   "Хотя, - подумал король, - возможно, я и становлюсь излишне мнительным..."

   "Знаешь ли ты, как его зовут?"
   "Сумрак осенний в лесу".
   "Знаешь ли ты, почему он тут?"
   "Нет", - головой трясу.
   "Я подскажу". "Что за это берут?"
   "Утреннюю росу".
   "Книга стабильности" махаон, т. XIX, песнь IV; дворцовая библиотека короля Безмятежной (доступ ограничен).
   - Ну наконец-то, - заметил Лаан, когда на четвертые сутки путники выбрались из травянистого леса, недавно сменившегося зарослями фиолетовых псевдокриптомерий, и оказались на обрыве, с которого открылся вид на селение под ним. - И выглядит все вроде бы прилично.
   Действительно, пейзаж внизу напомнил Лабастьеру уменьшенную копию столицы: уютно расположившись на лиловой траве, дома из раковин и камня радовали глаз неярким разноцветьем.
   Вспорхнув с Ласкового, Мариэль пролетела с десяток метров вперед и, вернувшись, сообщила:
   - Вниз спуска нет. Похоже, нашим сороконогам придется туго.
   - Нам тоже, - вздохнул Лаан. - Особенно мне. - И помахал поврежденным крылом.
   Рано или поздно нечто подобное должно было произойти. При всех преимуществах движения в седле - скорости и возможности везти с собой все необходимое - имели место и недостатки. Перед водоемом, ущельем или подобным этому крутым обрывом сороконоги, в отличие от своих крылатых седоков, были беспомощны.
   Именно для таких случаев путники и припасли клубок длиннющего флуонового шнура. Однако длина его была не бесконечной. Лабастьер слетал на разведку, измерил спуск и, вернувшись, сообщил, что несколько ниже середины есть небольшая ступень. Дотуда веревки хватит вполне, а дальше склон уже не столь крут, и сороконоги смогут спускаться сами.
   Обмотав один конец веревки вокруг задней части панциря Ласкового, между последней и предпоследней парами ног, Лаан дважды обернул ее вокруг ствола ближайшей, стоящей в десятке метров от края обрыва псевдокриптомерии. Затем он с клубком в руке уселся на Умника позади Лабастьера, и они двинулись вдоль обрыва, разматывая шнур по ходу.
   Когда веревка кончилась, они обвязали ее вокруг туловища Умника, и Лабастьер вернулся к Мариэль с Ракши.
   - Готово, - объявил он. - Двигаемся.
   После чего он взлетел повыше и знаками показал Лаану, что тот может приближаться.
   Мариэль, в свою очередь, взяла за повод Ласкового и, как только веревка чуть ослабла, повела его к краю обрыва. Ракши остался возле дерева следить, чтобы веревка не застряла или не зацепилась за что-нибудь.
   Добравшись до края, Ласковый остановился и недоверчиво покосился на Мариэль, вспорхнувшую и висящую над обрывом чуть впереди.
   - Ну же, - подбодрила она, - давай, не бойся... - и сильнее потянула за повод.
   И Ласковый, осторожно перебирая лапами, стал сползать по почти вертикальной плоскости вниз, едва ли не повиснув на шнуре вниз головой. Обвитая вокруг ствола флуоновая струна натянулась, но за ее прочность можно было не беспокоиться, она вполне могла бы выдержать и троих сороконогов одновременно.
   Сперва веревка скользила по стволу свободно, и Лаан изо всех сил удерживал Умника, чтобы тот шел помедленнее. Подстраховывать, держа веревку, приходилось и Ракши. Но вскоре она глубоко врезалась в ствол, вследствие чего трение усилилось, и всем стало полегче.
   Минут через десять, когда Лаан на Умнике приблизился к дереву настолько, что мог переговариваться с Ракши, веревка остановилась, и ее натяжение ослабло. Наблюдавший за всем этим процессом с воздуха Лабастьер спустился:
   - Все в порядке, - сообщил он. - Отдохните немного, а я слетаю к Мариэль.
   Вернулся он вместе с девушкой.
   - Бедняжка ужасно напуган, - сообщила она. - И так смотрит на меня, словно я его предала. Улегся и дрожит.
   - Не хотел бы я оказаться на его месте, - кивнул Ракши.
   - Тебе и не придется, - вздохнул Лаан, - а вот мне, кажется, да... А вот на его месте, - кивнул он на Умника, - мы сейчас все будем.
   С Умником они повторили в точности ту же процедуру, что и с Ласковым, разница была лишь в том, что впрячься вместо сороконога пришлось всем троим самцам. Но все обошлось, и вскоре на площадке дрожали уже оба сороконога.
   Затем, ругая последними словами свое поврежденное крыло, веревкой обмотался Лаан, а Ракши с Лабастьером спустили и его.
   Передохнув на площадке и дождавшись, когда животные успокоятся, путники продолжили спуск по менее покатому склону. Он был достаточно сложен, но еще минут через двадцать они были у подножия. И вскоре, приведя в порядок внешность, они въехали в селение.
   - Да ведь это же наш король! - завопил первый же подлетевший к ним местный житель и, вместо того, чтобы, как это полагается по этикету, опуститься на землю и поклониться правителю, выкрикнул: - Я скажу всем! - и умчался прочь.
   - Излишней вежливостью они тут не страдают, - заметил Лаан.
   - Мне это даже нравится, - отозвался Лабастьер. - С излишней вежливостью мы недавно уже сталкивались.
   Прошло совсем немного времени, и уже несколько десятков любопытных бабочек хороводом кружили над путниками. Шуму и гаму при этом было столько, что сороконоги в конце концов остановились и, озираясь, не желали двигаться дальше. Однако весь этот шум носил явно восторженный характер, и Лабастьер вместе с остальными, улыбаясь, кивал своим подданным и помахивал ручкой.
   Внезапно крики разом смолкли, уступив место пронзительным и крайне нестройным звукам оркестра деревянных духовых. Только тут Лабастьер обратил внимание на группу бабочек, приближающуюся к ним по земле. Навстречу торопливо вышагивал немолодой, но и не старый еще, во весь рот улыбающийся румяный махаон. Шел он, торжественно расправив крылья, сопровождаемый несколькими музыкантами, но чуть впереди всех. На его голове красовался желтый берет, а на теле - что-то вроде комбинезона, расписанного широкими серебристыми и золотистыми вертикальными полосами. Однако не только костюм, но и сама эта бабочка была весьма необычна. Таких Лабастьер еще не видывал. Махаон был толст. Неимоверно толст, а при более внимательном рассмотрении - еще и лыс.
   - Наконец-то! Наконец! - закричал он уже издалека, перекрывая душераздирающий рев духовых. - А я уж думал, король никогда не наведается в нашу глухомань!
   Приблизившись на предписанное этикетом расстояние, толстяк остановился и с поразительным при его габаритах изяществом совершил положенный поклон. Затем, обернувшись к трубачам, рявкнул:
   - Хватит! Чудовищно! Идите репетируйте! До вечера... Вечером - бал! Беда, да и только, - вновь обернулся махаон к королю, сложив крылья, - я непрестанно разрываюсь между долгом и желанием. То туда, то сюда, - изобразил он всем своим грузным телом. - А что в результате? В результате я не могу послушать приличной музыки. Ах да, простите, - осекся он. - Меня зовут Дент-Пиррон, и я, как вы, Ваше Величество, наверное, догадались, правитель всех этих несчастных, - обвел он рукой порхающих в воздухе и отнюдь не выглядевших несчастными жителей, а затем указал на музыкантов. - В том числе и этих бездарей. - Пошли вон! - рявкнул он, и трубачи, сунув под мышки инструменты, поспешно ретировались.
   Дент-Пиррон вновь обернулся к королю, и его лицо опять расплылось в приветливой улыбке. Он снял берет и, перевернув, принялся утирать им вспотевшую лысину. Убедившись, что толстяк закончил свою тираду, Лабастьер, сойдя на землю, как и полагается, ответил на поклон.
   - В чем же суть вашего внутреннего конфликта, любезнейший? - спросил он, тщетно пытаясь удержаться от улыбки.
   - О! Это драма всей моей жизни! - вскричал Дент-Пиррон и, бесцеремонно подхватив короля под руку, поволок его за собой. - Ваш досточтимый предок Лабастьер Второй наказал потомкам, то бишь нам, не создавать никаких сложных предметов. Так?! - Махаон остановился и испытующе уставился в лицо короля.
   - Так, - подтвердил тот.
   - А музыкальные инструменты?! - возопил махаон. - Это простые предметы или сложные?! А?!
   - Ну-у... - растерялся король.
   - То-то и оно! - не дожидаясь ответа, выкрикнул Дент-Пиррон и поволок короля дальше, не прекращая разглагольствовать. - Как-то, будучи в дурном расположении духа, в порыве верноподданнического рвения я приказал этим несчастным под страхом сурового наказания немедленно уничтожить имеющиеся у них музыкальные инструменты, как предметы недозволенно сложные. Но вскоре подоспел городской праздник. А какой же праздник без музыки? И я приказал изготовить новые инструменты. Затем это повторилось еще раз, потом еще... И вот какой нелепый выход я выдумал... Да, признаю, нелепейший! Но иного я измыслить не смог. Теперь я прячу музыкальные инструменты у себя в доме, в кладовке. И выдаю их музыкантам только в праздничные дни. Вот, например, сегодня им повезло, ведь ваш визит - это, несомненно, праздник для нас... Но им катастрофически не хватает времени на репетиции, и в итоге... Ну, вы и сами слышали... Чудовищно!
   Позади них раздался многоголосый гогот. Лабастьер оглянулся. Оказывается, вся только что окружавшая их в воздухе толпа опустилась на землю и топает теперь позади них. Жители селения с нескрываемым обожанием пялились на своего грузного правителя.
   - А вы чего уставились?! - заорал на них Дент-Пиррон. - Ну-ка летите по домам и готовьтесь к сегодняшнему балу! Я кому сказал?!
   - Подождите, - остановил его Лабастьер и обратился к подданным. - В качестве приветствия примите мой подарок, гостеприимные жители этого прекрасного селения. Королевским словом я разрешаю вам играть на музыкальных инструментах в любой день.
   - Слышали?! Наконец-то! Прекрасно! - вскричал темпераментный толстяк. - У меня просто камень с души свалился. Слава нашему королю! Все. Вперед! - махнул он бабочкам, и те, взвившись в воздух, полетели по домам. Сороконоги с Лааном, Ракши и Мариэль ускорили шаг и догнали Лабастьера с его собеседником.
   - Прекрасные зверюшки! - покосился Дент-Пиррон на сороконогов. - А я, представьте себе, запретил сельчанам разъезжать на них.
   - Почему?! - поразился Лабастьер. - Ведь это же животные, а не механизмы.
   - Так-то оно так, - часто закивал махаон, - да только мои выдумали прицеплять к ним грузовые коляски. Вы знаете, что такое коляски? - опасливо глянул он на короля.
   - Да, - кивнул Лабастьер, - конечно. Такие коляски называются "телегами", и они внесены в специальный "Реестр дозволенных приспособлений" Лабастьера Второго. В нем предписано пользоваться ими во время строительства, для перевозки камня. Очень удобная вещь.
   - Да вы что?! - всплеснул руками Дент-Пиррон. - Как бы мне заполучить этот документик?! Я и слыхом о нем не слыхивал! Коляски - очень, очень удобная вещь. Но я-то думал - противозаконная!
   - Сложность их не выходит за грань дозволенного, - уверил его Лабастьер, - как, впрочем, по-моему, и сложность музыкальных инструментов.
   - А где, где эта грань?! - страдальчески наморщился толстяк. - И где же мне взять упомянутый вами реестр?
   - К сожалению, доступ к нему имеют только члены королевской семьи. Но я собственноручно выпишу вам разрешение использовать телеги, - пообещал Лабастьер. - Мое распоряжение имеет силу указа.
   - Как вовремя вы появились! - вскричал Дент-Пиррон. - Мы как раз затеваем крупное строительство... А как насчет воздушных пузырей?
   - Чего-чего? - не понял Лабастьер.
   - Ну-у... - потупился толстяк. - Э-э...
   - Говорите, говорите, - потребовал король. - О чем вы меня спросили? Повторите.
   - О воздушных пузырях, Ваше Величество.
   - А что это такое?
   - Да, наверное, не стоит и обращать ваше драгоценное внимание на подобную ерунду, - попытался уклониться от ответа махаон. - Вот, кстати, мы и добрались. Мой дом принадлежит вам, - произнес он ритуальную фразу, указывая на небольшое, но очень симпатичное строение из зеленого с голубыми прожилками камня. Однако в устах толстяка эта формула потеряла всякий оттенок торжественности и прозвучала более чем обыденно. К тому же он сразу добавил: - Не правда ли, милый домик? Его выстроил еще мой дед, его звали так же, как меня... Точнее, меня назвали в его честь...
   Лабастьер, по достоинству оценив красоту дома, не позволил сбить себя с толку и стал настаивать:
   - Любезный, объясните же мне, что это за "пузыри" вы имели в виду.
   - Одну минуту, я только распоряжусь о том, чтобы поухаживали за вашими сороконогами, - бросил Дент-Пиррон и, не без затруднений протиснувшись в дверной проем, исчез в доме.
   - Мне он нравится, - заявил Лаан. - Только толст он просто неприлично.
   - Он, наверное, и летать-то не может, - заметил Ракши. - Никакие крылья не выдержат такой вес.
   - А мне его жалко, - добавила Мариэль. - Наверное, он болен. Но он очень милый.
   - Вы слышали весь наш разговор? - спросил Лабастьер. - Боюсь, и тут нас ожидает какая-то тайна....
   В этот миг из дома высунулась голова Дент-Пиррона:
   - Никаких тайн, - заявила она. Вслед за головой протиснулся и ее хозяин: - Если вам показались подозрительными мои слова про воздушные пузыри, то я немедленно развею ваши подозрения.
   С верхнего этажа слетели двое самцов маака и, приняв поводы сороконогов из рук Ракши и Лаана, повели животных прочь.
   - Так вот, достопочтенные, - продолжил махаон. - Вы, я думаю, не оставили без внимания мои несуразные размеры? - произнеся это, он нелепо растопырил руки и повернулся вокруг себя. - Вы, наверное, решили, что я болен?
   Лабастьер заподозрил было, что толстяк "случайно" уловил не только последнюю фразу его разговора с друзьями, а подслушивал и всю их беседу, но тут же эту мысль отбросил.
   - Вовсе нет, - продолжал Дент-Пиррон. - Я просто люблю есть. Сам не знаю, почему. Люблю до непристойности. Я ем буквально каждый день и ничего не могу с собой поделать. Но ведь в этом же нет преступления? - посмотрел он на короля с надеждой.
   - Нет, - успокоил его тот. - Хотя это и странно. Так при чем же тут "пузыри"?
   - Сейчас, сейчас, вы все поймете. И вот однажды я обнаружил, что вешу уже так много, что больше не могу летать. Я собрал в кулак всю свою волю и прекратил есть. И примерно через полгода снова начал летать. Но что это были за полгода! - Толстяк страдальчески возвел глаза к небу. - Я испытывал муки. Я потерял сон! Мое настроение было отвратительным, и я начал изводить соплеменников строгими распоряжениями! Да я и чувствовал себя при этом отвратительно. Тогда я плюнул на все и снова стал есть столько, сколько мне нравится. И снова потерял способность летать. Это продолжается уже несколько лет.
   И вот тогда один из моих, э-э-э... подчиненных придумал штуковину, которая бы очень мне помогла, если бы только я не посчитал невозможным ею воспользоваться. Он выдул из флуона большой пузырь, а затем наполнил его газом, который выкачал из наловленных им для этой цели шар-птиц. Он даже сумел не причинить бедняжкам никакого вреда и отпустил их на волю. В результате он получил пузырь, который так и тянет вверх любой груз. Сам по себе этот пузырь поднять меня не смог бы, но когда я немного помогал себе крыльями... Я снова летал!
   Две ночи я забавлялся этим давно забытым ощущением... - Дент-Пиррон виновато заморгал. - Да, признаюсь, я не смог удержаться от того, чтобы не попробовать... Но потом выяснилось, что кое-какие негодяи подглядывали за мной. Устроили, понимаете ли, себе развлечение... И тогда я взял себя в руки и... и спрятал этот пузырь туда же, где держу музыкальные инструменты. Казните меня, мой король. Я виноват и вину свою признаю полностью.
   - Да, это занятная история, - признал Лабастьер, представив толстяка болтающимся в небе на флуоновом пузыре и пряча улыбку. - Но, думаю, большой вины за вами нет...
   - Да? Я очень рад, - торопливо согласился толстяк. - А как насчет водопровода?
   - А это еще что такое? - нахмурился король. - Впрочем, я, кажется, понял, что тут у вас творится. Выкладывайте уж сразу все, что вы тут напридумали...
   В разговор вмешалась Мариэль:
   - Кстати, что это за симпатичные любопытные лица постоянно выглядывают из ваших окон? Наверное, это ваши домашние?
   - Совершенно верно, милая девушка, - обрадовался смене темы городской владыка.
   - Так что же вы их нам не представите?
   - Я попросил их не мешать нашему разговору.
   - Это не совсем прилично, - заметил Лабастьер. - Давайте-ка познакомимся с ними. А обо всех ваших преступных изобретениях мы поговорим позже.
   - Все мои домашние - маака, - продолжал без умолку болтать Дент-Пиррон, ведя гостей наверх по винтовой лестнице. Лицо его стало печальным. - Моя любимая женушка Дипт-Рууйни скончалась при родах, а жениться во второй раз я не пожелал. В нашей семье осталась самка-маака, так что я не обделен теплом, а Рууйни мне все равно никто не заменит, да и продолжать свой род с кем-то другим я не стал бы... И ничего. В нашей семье множество детей - маака. Кстати, и есть-то без всякой меры я начал именно тогда. Я и раньше, возможно, любил покушать несколько больше других, а тут уж и вовсе потерял голову. Тосковал и ел. Ел и тосковал...
   Они добрались до второго этажа и прошли через потолочное отверстие. С напольных ковриков поднялись и поклонились гостям трое маака - супружеская пара и юный самец, очевидно, их младший, еще живущий с родителями, сын. Цвета их одежды были те же, что и у Дент-Пиррона, - серебро и золото. По-видимому, это были фамильные цвета.
   Не успели гости и хозяева обменяться приветствиями и представиться, как Дент-Пиррон вскричал:
   - Кстати! А не пора ли нам перекусить?!
   - Нашим гостям, пожалуй, пора, - отозвалась самка, назвавшаяся Айнией. - Они потратили в дороге много сил. А вот нам это не обязательно. Особенно тебе, дорогой. И, думаю, надо распорядиться о том, чтобы кто-то позаботился о поврежденном крыле, - указала она на Лаана.
   В тот момент, когда самка произнесла слово "дорогой", Лабастьер бросил взгляд на самца маака и по умиротворенному выражению его лица убедился, что в этой, хоть и неполной, семье царят мир и согласие.
   - Айния, - укоризненно покачал головой Дент-Пиррон. - Неужели ты думаешь, я не заметил, что наш многоуважаемый гость нуждается в лечении? Но есть тут один щекотливый момент... С одной стороны, крыло можно починить традиционным способом, но тогда оно не будет складываться полностью, будет доставлять неудобство на земле, да и в полете будет недостаточно гибким... С другой стороны, есть у меня один умелец... Э-э... Если возьмется он, крыло будет как новое... Но... Боюсь, его методы несколько не соответствуют... Инструменты и приспособления, которыми он пользуется...
   - Непозволительно сложны, - догадался Лабастьер.
   - Вот именно, вот именно, - подтвердил махаон и удрученно потупился.
   - А долго он будет возиться, этот ваш умелец? - поинтересовался Лаан.
   - Если возьмется прямо сейчас, к началу сегодняшнего бала вы уже могли бы летать, - с воодушевлением заверил Дент-Пиррон, но тут же стушевался и, осторожно глянув на короля, добавил: - Только уважение к вашему другу заставило меня сделать это предложение. Не сомневайтесь, упомянутые инструменты и приспособления я держу все в той же кладовке...
   - Вместе с музыкальными инструментами, воздушным пузырем, - продолжил за него Лабастьер, - и этим, как его...
   - Водопроводом? - поспешил на помощь махаон.
   - Вот-вот.
   - Нет, мой король, водопровод, к несчастью, в кладовую не спрячешь, это довольно громоздкий предмет...
   - Мой господин, - вмешался Лаан, обращаясь к королю, - мне бы хотелось починить крыло так быстро и качественно, как он обещает.