Официальная страница писателя-фантаста Юлия Буркина

Русская фантастика / Юлий Буркин

Книги Юлия Буркина

Загляните в раздел


ЗВЁЗДНЫЙ ТАБОР, СЕРЕБРЯНЫЙ КЛИНОК

Страница 1 из 2 [ Следующая ]

"На свете есть только две вещи, от которых срывает крышу - космос и женщины".

Мой сын Константин

ЗВЁЗДНЫЙ ТАБОР, СЕРЕБРЯНЫЙ КЛИНОК Очень короткое, но очень нужное предисловие

Долго нудил Дядюшка Сэм, уговаривая меня описать доставшиеся на мою долю приключения, уверяя, что потомкам это крайне необходимо. Но я все отбрыкивался, сознавая, что нет, наверное, в этом мире человека более невежественного, чем я. Однако выбранная когда-то профессия и надежда на нечто, о чем я скажу позже, всё-таки заставили меня взяться за перо. В конце концов, это ведь и развлечение.
   Для собственного удобства я решил писать так, словно читать эти строки будут мои бывшие современники - жители конца двадцатого - начала двадцать первого века. И не только для удобства: соображение, о котором я обещал сообщить ниже, делают это решение еще более оправданным. (Если уж так не терпится узнать, что я имею в виду, загляните в самый конец книги.)
   Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что текст этот не имеет никакой эстетической значимости и может служить лишь своеобразным историческим документом, однако, создавая его, мне удобнее было время от времени сбиваться на откровенно беллетристический, а иногда и буквально опереточный стиль. Когда же мне надоедало это, я возвращался к стилю сухого документального отчета.
   Хочу заранее предупредить и о том, что я не имею ни малейшего понятия, что моему потенциальному читателю может быть интересно, а что нет. Потому излагаю я, прежде всего, то, что интересно мне, что запомнилось мне наиболее ярко, время от времени прибегая к помощи и свидетельствам тех, кто кроме меня был участником описываемых событий.
   Настоящим подарком стал для меня дневник Квентина, добытый и доставленный на Блиц 12XL Дядюшкой Сэмом. Без него мое повествование выглядело бы, наверное, довольно куце. А так оно даже может претендовать на некоторую законченность фабулы.
   Вот, наверное, и все, или почти все, что я хотел бы сообщить тому, кто решился начать чтение этого документа - от скуки ли, из любопытства или же по каким-то иным, неведомым мне, побуждениям. Возможно, мне следует извиниться еще за то, что сам я - человек недостаточно любопытный, я бы даже сказал "поверхностный", и совершенно не склонный вникать в глубинные причины происходившего со мной.
   Извиняет меня, пожалуй, лишь то, что мое невольное появление в данном месте и в данное время, в конце концов, положительно отразилось на течении истории целого мира. И пока что единственного известного нам мира. Этого, думаю, не станет отрицать никто. Да и, в конце концов, с какой это стати я взялся извиняться? Вас ведь никто не заставляет читать это. Так?
   Ну, а взялись, так - с Богом. Тешу себя надеждой, что текст этот принесет вам несколько приятных минут или хотя бы поможет уяснить последовательность некоторых событий, которые стали для этого мира поворотными.

   Книга первая.
   Звёздный табор.

   "Решил вести дневник. Потому что дело, похоже, выгодное..."

Игорь Иванов. "Метаморфозы, или Как я стал цыганом"

"Долблёный челн
   На лоне вод.
   За ним плывёт
   Скоблёный плот".

Владислав Куприянов

Глава 1. "Так не бывает!!!"

   - Красивые цветы. Спасибо, Рома, - сказала Ольга и помакнулась лицом в припорошенные редким снежком розы.
   Мы стояли с ней в рыхлом пятне света, падающего из круглого окна ее подъезда.
   - Фирма веников не вяжет, - сообщил я и даже почувствовал, что покраснел от сознания своей беспросветной тупости и никчемности. Придурок. Остряк-самоучка. Ну почему с ней (и только с ней!) я бываю таким идиотом?!
   Я знал, что улыбка ее вовсе не высокомерна, и понимал, что если бы не нравился ей, она не стояла бы тут со мной, время от времени стряхивая искрящиеся снежинки с упрямых волос... Но я ничего, НИЧЕГО не мог с собой поделать!
   Почти всегда, в любой компании я умел находить слова, которые делали меня "своим": шутку, байку, анекдот... Но Ольга была так красива, так неправдоподобно красива, что ее улыбка казалась мне приговором, и если я и ухитрялся что-то еще выдавливать из себя, то такие пустые и банальные фразы, что они, с картонным шорохом падая на землю, превращались в промокшие окурки "L&M" или мятые обертки из-под мороженого...
   "Есть только два пути, - решил я, наконец, - попрощаться или спросить, не могу ли я зайти к ней... Выпить чашечку кофе. Сама она меня, конечно, не пригласит, но, кто знает, может, и не прогонит... Попрощаться или спросить? Еще не известно, какой из вариантов будет для нее обиднее. Зато второй, - несомненно беспроигрышен. Если откажет, не изменится ничего, я же при этом не буду выглядеть тюфяком. А если не откажет..."
   А ведь я знал... К сожалению знал, кто из наших спал с ней. Но такое сегодня время. Никто не может оставаться ангелом. Или это даже к лучшему: не прогонит и меня. Но у нас-то с ней все будет серьезно...
   Да! Сейчас я должен поцеловать ее и спросить: "Можно, я зайду к тебе?.."
   Я приоткрыл рот, сделал короткий нервный вдох... И с ужасом услышал, как мои собственные губы внятно произносят:
   - Ну, я, пожалуй, пойду... Увидимся?
   И даже это "увидимся" было не утверждением, а обращенной к хозяину мольбой существа третьего сорта, рассчитывать которому не на что!
   - Наверное, - усмехнулась она.
   Презрительно? А может быть многообещающе? Хотя, с чего бы?.. Или все-таки?..
   Она повернулась ко мне спиной, тронула кнопки кодового замка и скользнула в подъезд. А я, костеря себя на чем свет стоит, двинулся к своему дохлому "Форду-Сиерре" с дядькиного плеча.
   Нет на свете машины нелепее моей. Даже "Ока", хотя и является ничем иным, как пылесосом на колесах, на мой взгляд, практичнее и милее. Потому что древняя иномарка - это проклятие российского автомобилиста конца второго - начала третьего тысячелетия. После августовского скачка бакса детали на иномарки подпрыгнули раз в десять, и новая коробка передач, например, стоит сейчас больше, чем вся эта колымага целиком. А "летит" все по кругу...
   Да, сам бы я такую не купил... Впрочем, нет, надо быть честным, хотя бы перед собой. Сам бы я И ТАКУЮ не купил. Откуда деньги у студента-филолога?
   "Сиерру" эту подарил мне мой дядька. Он у меня "предприниматель" (читай, "бандит"), и эту машину всучил ему какой-то "хачик" в счет погашения долга. Больше хачику отдать было нечего. Беден был хачик на мою беду. "С дурной овцы - хоть шерсти клок", - решил дядька и машину взял. Но ему-то, крутому, этот металлолом зачем? Вот мне и пожаловал, приговаривая: "Запомни Рома: не любят красивые женщины, купи крутую тачку; нет денег на тачку, заведи красивую женщину..."
   Подойдя к машине, я даже пнул ее в сердцах... Но, честно говоря, не только для того, чтобы выместить на ней разочарование от бесславного прощания с Ольгой, но и из чисто практических соображений: без этого почему-то не открывается замок водительской дверцы.
   Я уселся за руль и повернул ключ зажигания. На удивление машина завелась сразу, не успела еще, значит, остыть. А то бы я попрыгал тут. Я ведь обычно и не езжу при минусовой температуре: хрен заведешь. Сегодня же вывел ее только для того, чтобы пустить пыль в глаза Ольге. Встретить девушку не просто, а на своей собственной тачке!.. Пришлось при этом забашлять какому-то парню на нормальной "девятке" за то, что он кварталов пять тащил меня на буксире, пока моя "Сиерра" не затарахтела самостоятельно. За эти деньги я спокойно проехался бы и на такси. И на обратный путь еще осталось бы.
   А "пыль в глаза" пустить все равно не получилось. Ольга села в машину с нескрываемой опаской. Еще бы! Разве на ТАКИХ машинах возят таких девушек?! Тут только я понял, что злобными размышлениями об автомобиле я подсознательно гоню от себя мысли о своей мужской несостоятельности и позорном бегстве от ее подъезда...
   Я включил печку, и окна моментально запотели. Но ничего, скоро оттают. Я закурил и тронулся. Запустил дворники, и в тоненьком слое свежего снега образовалось два полукруга. При этом я нечаянно газанул сильнее, чем надо, нешипованная, да еще и лысая, резина секунд пять побуксовала, и машину повело в сторону. И вот так неказисто, как корова на льду, с трудом выровнявшись и взрёвывая, она, наконец, тронулась. Хорошо хоть этого Ольга не могла видеть...
   Но, в конце концов, не я ли в детстве из принципа снимал тормоза с велосипеда? За ненадобностью! Я никогда не ладил с техникой, никогда не мог ничего починить, но никогда и не жаловался. Я всегда умел приноравливаться к любым неисправностям и не боялся их.

   И вот я иду уже под девяносто. Снег стал гуще, и встречные машины видны только парами огней. С моими водительскими талантами в такую погоду следовало бы встать на обочину, включить аварийку и дождаться конца снегопада. Но если снег будет валить часа два, самостоятельно мне тогда уже не завестись, а цеплять меня ночью никто не остановится... Ладно. "Дотянем до леса, - решили друзья..."
   Мне казалось, я еду очень даже рискованно, на весьма приличной скорости... Но какие-то мудаки преспокойно меня обгоняли, и это бесило еще больше.
   Перед глазами возникло насмешливое лицо Ольги. Я нервно затянулся, и огонек сигареты обжег пальцы: оказывается, я уже курю фильтр. Я закашлялся и стал крутить ручку окна, чтобы выбросить окурок в промозглую тьму. Как раз в этот миг машина поравнялась с перекрестком, а желтый глаз светофора сменился красным.
   Выбрасывая бычок наружу, я машинально отреагировал на сигнал светофора: отжал сцепление и ударил по тормозам. Сознавая, что делаю все неправильно, совсем не так, как полгода назад учил меня инструктор по вождению... Надо было спокойно проскочить на красный "ввиду небезопасности маневра", а еще правильнее было бы плавно снизить скорость загодя... Все я знал... Но было уже поздно, и я лишь вцепился в баранку обеими руками, в то время как машина, словно на коньках, заскользила по обледеневшему шоссе, практически не замедляясь.
   Она неслась вперед, слегка разворачиваясь при этом влево. Угловым зрением я видел ряд мчащихся на меня огней. Вот так. Допрыгался... Первый удар пришелся по левому заднему поворотнику. От сотрясения у меня потемнело в глазах. Но лишь на миг. Как раз за этот миг мою "Сиерру" окончательно развернуло - мордой к потоку автомобилей, которые только что мчались позади меня. И я, придя в себя, увидел несущийся прямо на меня огромный джип "Чероки". Я даже успел разглядеть за его лобовым стеклом перекошенное лицо вцепившегося в руль "братка".
   Удар!.. Зажмурившись, я приготовился к боли, к хрусту ломающихся костей, рвущих сухожилия и кожу... Но... Почему у меня есть время представлять все это? Я приоткрыл глаза. В висках стучало. Я глубоко вздохнул, и розовая пелена ужаса в моих глазах рассеялась. И я увидел перед собой все те же вытаращенные глаза бритоголового.
   Такие, как он, в отличии от меня, страховочным ремнем не пристегиваются. Или он на подушку надеется? Ну, и где она, подушка?.. Подавшись вперед, бритоголовый уже почти касался лбом стекла, как бы готовясь выбить его. Вот, значит, почему это окно называется "лобовым".
   Но, что за чертовщина?! Почему со мной ничего не происходит?! Хотя, я много раз читал, что перед смертью течение времени словно бы останавливается. И сейчас я вспомню всю свою жизнь. Она, словно пущенное задом наперед кино, галопом пронесется перед моим внутренним взором. А затем время вновь извергнется гибельным вулканом, и бритая голова водителя джипа все-таки пробьет стекло, а моя грудная клетка лопнет, стянутая серым ремнем безопасности, и машины завертятся, закружатся нелепыми фигуристами на катке магистрали, вовлекая в аварию все новых и новых несчастных...
   Но ничего этого не совершалось. Никакого движения. И я с удивлением осознал, что даже поблескивающие в свете фар снежинки за лобовым стеклом не падают, а висят, как малюсенькие елочные игрушки, привязанные к чуть подрагивающим невидимым нитям...
   Я попробовал шевельнуться, почти уверенный, что ничего не выйдет. Раз уж весь мир застыл, словно воздух - прозрачный лёд, то и я - вмёрзший в него карась... Но ни фига подобного: двигаться мне ничего не помешало.
   Я отстегнул ремень и вышел из машины. Мир продолжал цепенеть. Самое подходящее слово, это я вам как филолог заявляю. Именно "цепенеть". Все окружающее нелепо застыло, мелко дрожа, словно изображение на видео в режиме паузы. Нормально двигаться мог только я.
   Хотя нет, не только. Теперь лишь я увидел, что на обочине дороги стоят два персонажа в нелепых светло-розовых плащах. И они делают мне руками знаки. Похоже, они зовут меня. Позади них призрачным зеленым светом мерцает прозрачный куб размером чуть больше человеческого роста.
   Я не люблю фантастику... Любил раньше, но после того, как на филфаке почитал НАСТОЯЩУЮ литературу, к фантастике стал относиться довольно прохладно. Но иногда все-таки почитываю... Так вот, картина была явно из романа какого-нибудь Головачева или Лукьяненко. То есть, неправдоподобно-глупая.
   Я хотел крикнуть "розовым": "Кто вы?", и мне казалось, я даже сделал это... Но не услышал собственного голоса, мой вопрос остался лишь мысленным. А им надоело ждать, когда я, наконец, послушаюсь их, и они сами побежали ко мне. Тогда я на подгибающихся ногах шагнул им навстречу, а затем тоже побежал, вдруг осознав, что это невероятное оцепенение мира может прекратиться так же внезапно, как началось, и тогда я погибну под колесами одной из этих машин, уже втянутых в ДТП и стоящих под самыми неестественными углами, порою касаясь друг друга. Ведь я нахожусь в самой их гуще.
   Я видел похожих на восковые куклы людей в салонах этих автомобилей. Лица у некоторых из них были перекошены испугом, у некоторых - недоумевающи, некоторые уже успели расквасить носы и лбы, а на лице девушки, вцепившейся в руль новенького белого "седана", я заметил оскал упоительного азарта...
   Я даже приостановился. Такой кадр отлично вписался бы в клип на песню Высоцкого: "... чую с гибельным восторгом: пропадаю! Пропадаю!!!" Но тут люди в розовом, встретившись со мной, схватили меня за руки и торопливо поволокли к обочине.
   Едва добравшись до зеленого куба, они, отпустив меня, окунулись в его стенку (именно "окунулись") и вытащили из него, держа под мышки, тело.
   Впервые за все время этой переделки мне стало по-настоящему дурно. То есть, меня чуть было не стошнило. Это было МОЁ тело с моим же, само-собой, лицом. Было бы странно если бы я не узнал это лицо и эту одежду. Никогда я не любил свое лицо, и мой внутренний взор рисует меня совсем другим человеком, значительно более симпатичным... Но я достаточно часто видел это лицо в зеркале, чтобы смириться и уяснить: это и есть я.
   Сглотнув и с трудом оторвав взгляд от открытых глаз мертвого двойника, я глянул на одного из "розовых". Это был усатый, слегка смахивающий на Андрея Макаревича, мужчина с припухшим, словно после вчерашней попойки, лицом, глазами чуть навыкате и вьющимися волосами. Поймав мой взгляд, он недвусмысленно показал мне жестом, что я должен помочь.
   Я подхватил своего двойника за ноги, отметив, что и полуботинки на нем такие же точно, что и на мне: потрепанные "Саламандры". Купить что-то поинтереснее или хотя бы поновее не получилось: все деньги ушли на текущий ремонт "Форда", а последняя заначка - на сегодняшний букет Ольге.
   Втроем мы доволокли тело обратно до моей машины и усадили его в кресло. Руки от вибрации чуть немели, но я, понимая уже, что мы занимаемся инсценировкой моей гибели, без каких-либо подсказок влез в салон и пристегнул тело ремнем к спинке сиденья так, как недавно был пристегнут сам. Делая это, я коснулся груди, а затем и шеи моего двойника... Меня прошиб пот, и слегка закружилась голова. Это тело не было мертвым, как показалось мне сначала, оно просто пребывало в том же оцепенении, что и всё остальное, кроме меня и "розовых".
   Но попереживать по этому поводу мне не дали и из машины выдернули рывком. Бегом мы вернулись к зеленому кубу и тут же вошли в него. Только тут вибрация прекратилась, и это принесло ощутимое облегчение. Все происходящее снаружи было прекрасно видно.
   Едва я успел обернуться, чтобы глянуть на место своей чуть было не свершившейся гибели, второй из "розовых" (был он пониже первого ростом, так же пучеглаз, но бледен и лысоват) коснулся рукой продолговатого металлически поблескивающего предмета на груди... И мир ожил. И лопнула ватная тишина.
   Завизжали тормоза, заскрежетал и загрохотал коверкающийся металл. Мой "Форд" был уже не виден под грудой наползающих на него машин-айсбергов...
   Лысоватый, прищурившись, обернулся ко мне и, скривив рот в улыбке, слегка нараспев произнес:
   - Беда-а...
   Я согласно кивнул, хотя мне и показалось, что сказал он это почему-то с иронией. Теперь ко мне обратился кудрявый, так же распевно, но с интонацией явно официальной:
   - Поздравляю вас, государь. Волею Провидения, вы спасены.
   - Спасибо, - выдавил я и не узнал собственного голоса, думая в то же время о том, с какой это стати я стал "государем". Похоже, меня с кем-то спутали. Хотя, главное то, что они вытащили меня из мясорубки, так что пусть называют, как хотят. "Хоть тушкой, хоть чучелом..."
   - Служим престолу и отечеству, - проблеяли мои спасители. Я уже перестал чему-либо удивляться, но если бы даже и не потерял эту способность, все равно не успел бы. Потому что как раз в этот миг из гибельной кучи-малы, кувыркаясь по продольной оси, прямо на нас помчался тот самый белый "Седан", за рулем которого я видел азартную девушку.
   - Эй-эй! - испуганно выдохнул я и ухватился за руку того, который напоминал Макаревича, по-видимому инстинктивно ощущая в нем большую силу, чем в лысоватом. Хотя у меня и мелькнула успокоительная мысль, что под защитой зеленого куба мы неуязвимы, ведь, наверное, это какое-нибудь сверхпрочное "силовое поле". Но мои спасители так не считали. С поспешностью, явно продиктованной боязнью, лысоватый вновь коснулся брелка...
   И все померкло.
   А очнулся я уже совсем в другом месте.

* * *

   Хотя "очнулся" - не самое точное слово, которое тут подходит. Я ведь и не терял сознания. Но и в реальности в полном смысле этого слова я тоже не оставался.
   В тот момент, когда "розовый" задействовал свой брелок, каждая моя клеточка ощутила щемящую, похожую на оргазм, блаженную боль... А еще через мгновение мне показалось, будто бы я раскололся на тысячу разноцветных искр, которые, словно трассирующие пули, растянулись в светящиеся змейки. И, вращаясь вокруг одной оси, они радужным веретеном протянулись через холодную бездонную черноту вселенной...
   Сколько длилось это болезненное счастье? Миг? Вечность? И то, и другое?.. И вот, спустя этот миг или эту вечность, я и мои спасители очутились в некоем новом месте. В ушах еще звенело и сладко посасывало под ложечкой, а я уже оглядывался по сторонам.
   Вообще-то я догадывался, что спасли меня (или похитили?) конечно же пришельцы из будущего. Прежде всего потому, что уж больно они походили на "рыцарей Джедаев" из "Звездных войн". Но это, однако, не довод... Ну, а кем еще они могли быть? Инопланетянами? Чепуха! Не верю, как Станиславский! Жителями параллельного пространства? Не верю я и ни в какие параллельные пространства. Правда, я и в пришельцев из будущего не слишком-то верю... Но будущее, оно все-таки как-то реальнее, чем параллельные миры.
   Ну, а то, что я увидел теперь, догадку мою однозначно подтверждало. Это помещение... Или скорее пейзаж... Это была как бы полянка, и не маленькая, метров двести в диаметре, покрытая темно-зеленой сочной травой, а кое-где и невысокими, причудливо изогнутыми деревцами, словно сошедшими с японских акварелей на шелке. И все же потом, когда я узнал, что это - рубка и единственное жилое помещение космического корабля, я даже не удивился сильно. Из-за прозрачного, усеянного яркими-яркими звездами полусферического купола, накрывающего эту полянку.
   Казалось бы, что такого - трава в планетарии. Пусть даже и чрезвычайно большом. Но я почти сразу заметил и то, что делало окружающее по-настоящему невозможным. По прозрачному, как мне сперва показалось, куполу туда-сюда, от звезды к звезде бегали сотни малюсеньких, но отчетливо видимых космических кораблей самых разнообразных форм. При чем, довольно часто корабли эти не ползли куда-то, а просто исчезали в одном месте, а в другом появлялись, и между двумя этими точками в тот же миг возникала и тут же исчезала светящаяся линия... И я понял, что никакой это не прозрачный купол, а огромная звездная карта.
   Все эти впечатления и мысли заняли совсем немного времени. Ситуация требовала от меня немедленной адаптации. А я еще во время службы в армии заметил, что способен на это, благодаря чему часто выходил из сложнейших переделок. И еще благодаря чувству юмора. А переживал после, когда опасность была уже далеко позади...
   Я переключил внимание на обитателей этого помещения-пейзажа. Теперь кроме меня их было трое: два моих спасителя-похитителя и седовласый с залысинами голубоглазый старик, одетый в нечто, до смешного напоминающее национальный русский наряд. Жаль, не знаю названий его деталей... Длинная белая рубаха с закрытым воротом, подпоясанная тонким пояском, темно-синие широкие штаны, лихо заправленные в черные глянцево поблескивающие полусапожки. А на шее, поверх рубахи, у него висел крестик! Неужели христианство доживет до... До каких времен? Откуда, из каких пучин времени прибыли за мной эти люди?
   Моя мысль о живучести христианской религии подтвердилась тут же.
   - Благодарение Господу, все прошло удачно, - произнес старец, перекрестился и слегка поклонился мне: - Рад приветствовать вас, государь мой.
   - Кто вы, люди добрые? - в тон ему, по-былинному, задал я, наконец, вопрос, который хотел задать еще на автостраде. И тут заметил, что ни старец, ни розовые "Джедаи" не стоят, как я, на траве, а как бы парят в сантиметре над ней.
   И мне пришло в голову, что все происходящее - все-таки какая-то загробная фантазия. Просто я разбился в аварии, а в последнее предсмертное мгновение мой мозг сумел впихнуть такое количество образов, ощущений и несуразных видений, что мне кажется, что жизнь продолжается... Говорят, звезда гаснет, а свет все летит и летит... Почему у меня возникли именно такие видения? А кто его знает?! Кто объяснит, почему нам снятся именно такие, а не иные сны? А может быть, я и в самом деле сплю? Сон - всё, в том числе и сама авария? Мысль не оригинальная, но всё объясняющая.
   Я немножко увлекаюсь техникой видения осознанных снов, читал в Интернете специальные методики и пару раз ухитрялся управлять своими сновидениями. Это, надо сказать, чертовски занятно. Итак, если это сон, я, дважды посмотрев на какие-то одинаковые мелкие детали, например, цифры или буквы, увижу совершенно разную картинку.
   Я глянул на часы. 01.23. Отвел глаза. Посмотрел еще раз. 01.24... Ну, это еще ничего не значит: просто одна минута закончилась и началась другая. Тогда я посмотрел на небольшой участок купола и запомнил расположение нескольких звезд, отвел глаза, посмотрел снова... То же самое. Не сон? Я поспешно поднес ко рту запястье и со всей силы укусил себя... Больно было нестерпимо.
   - Полно, Роман Михайлович, - замахал на меня руками старикан, улыбаясь, - не спите вы, не спите! Я сейчас вам все объясню. Возьмите-ка вот это, - подал он мне какой-то предмет.
   Машинально протянув ладонь, я принял из его рук нечто бесформенное, на ощупь похожее на кусок подтаявшей замазки... И тут же пожалел об этом. Потому что ладонь обожгло, и огонь, похожий на тот, что бывает, когда натощак или с мороза хватишь полстакана водки, пробежал по всему моему телу... А в ладони уже ничего не было! "Замазка" всосалась в неё!
   Я отшатнулся от старца... И неожиданно для себя отлетел от него метров на пять. И повис над травой под углом к земле градусов в сорок пять.
   - Успокойтесь, - пряча улыбку, сказал мне старец, - просто теперь тут, в корабле, вы сможете управлять своим телом так же, как и мы.
   С этими словами он сперва еще чуть приподнялся над поверхностью, а затем принял горизонтальное положение и, взмыв под купол, сделал кульбит. И тут же вернулся на прежнее место.
   - Попробуйте, - предложил он.
   Я послушно попробовал и к собственному удивлению без малейшего труда повторил его трюк, сам не понимая, как мне это удается.
   - Чего же они ко мне ТАМ не подлетели? - показывая на "розовых", несуразно спросил я, вернувшись к старцу. Но он понял меня.
   - Эта штуковина называется "мнемогравитат" или просто "гравитат", и действует только там, где установлены специальные генераторы, - пояснил он. - В нашем мире пользоваться им могут лишь самые высокопоставленные персоны. Всякий раз, когда вы будете входить в зоны действия подобных генераторов или выходить из них, вы будете ощущать во всем теле эдакое легкое жжение, словно... - он замешкался в поисках сравнения.
   - Словно водки выпьешь, - подсказал я.
   - Точно! - обрадовался старец и хитро прищурился. - А не желаете ли, кстати?
   Я уже привык к певучему говору моих спасителей-похитителей, и интонация, с которой седовласый и лысоватый христианин предложил мне выпить, ясно указала мне на то, что сам он это сделать никогда не прочь. Я пригляделся и заметил, как забегали его бездонные глазки...
   - Отчего же? - согласился я. - За знакомство, например. Или за мое удивительное спасение.
   - Вот-вот, - благостно подтвердил старец. - Водочки? Коньяку? Али чего другого?
   - Водки, - выбрал я. Легко.
   И тут же, прямо из земли между нами вырос ажурный столик с графинчиком, рюмочками и какими-то закусками. Я вспомнил "Мастера и Маргариту". Пробуждение Степы Лиходеева. Но на Воланда старикан не тянул. Как его зовут-то, хотя бы?
   - Меня, Роман Михайлович, Сэмюэлем зовут, - словно отвечая на мой мысленный вопрос, сказал он, разливая прозрачную жидкость в четыре рюмки. Заметив мое удивление, пояснил: - Русские имена, к сожалению, в быту совсем не сохранились. А уж тем паче традиция по отчеству величать. Отца моего, к примеру, звали Сомерсетт. Согласитесь, вряд ли можно было бы услышать что-либо глупее, чем "Сэмюэль Сомерсеттович"?
   - Да уж, - промямлил я, принимая рюмку из его рук.
   - Так что, хотя я и считаю себя чистокровным славянином и, кстати, горжусь этим, зовите меня просто "Дядюшка Сэм". Я к этому привык.
   Я подумал, стоит ли сообщать ему, что когда-то "Дядюшкой Сэмом" было принято называть Соединенные Штаты Америки, да еще и изображать этаким набитым долларами злобным толстяком с сигарой в зубах... Но решил воздержаться. Вместо этого обернулся к "розовым":
   - А вас как звать?
   В том, что они - подчиненные "Дядюшки Сэма", и в том, что субординация тут строжайшая, сомнений не возникало. Это было ясно хотя бы уже по тому, как бедолаги притихли и оцепенели. Но распивание спиртного, видно, нарушением дисциплины не считалось: оба "Джедая" уже держали в руках по рюмашке. Услышав мой вопрос, они искательно посмотрели на начальника. Тот, чуть заметно кивнув головой, заметил:
   - Подчиненных у нас принято называть по фамилиям.
   - Синицын, - представился кудрявый, слегка поклонившись. Затем назвался лысый:
   - Семецкий. Можно, Сёма, - добавил он, крякнул и виновато посмотрел на Дядюшку Сэма.
   - Так за знакомство! - протянул я рюмку, чтобы чокнуться, но никто из троих не поддержал меня. Я сперва удивился, но потом догадался, что этот обычай людям будущего не известен.
   - За знакомство, - повторил я и просто опрокинул рюмку в рот. И остальные последовали моему примеру.
   А водка-то оказалась не фонтан. Просто самогон какой-то, а не водка... Взяв с овального блюдца что-то мокрое и твердое, я сунул это в рот и похрустел. Вот это вкусно. Овощ или корешок какой-то. Какой, не понял. Вроде как, маринованный. Сойдет, короче.
   - Ну и что вы со мной собираетесь делать? - спросил я, прожевав.
   - С вами? - поднял брови старец с деланным удивлением. - Ошибаетесь, дорогой Роман Михайлович. Это вы с нами будете делать... Все, что только пожелаете. Ведь вы, Роман Михайлович, царь наш, батюшка.
   Ну вот, приехали... Вообще-то, после повторенного несколько раз обращения "государь" я был готов к чему-то подобному. Но все-таки удивился.
   - Царь? - переспросил я тупо.
   - Вот именно, - подтвердил он. - Наш символ, наше национальное знамя. Наш оплот и надежда на возрождение.
   - С какого хрена? - сбил я елейность его тона грубой интонацией.
   - Кровь у вас монаршая, вот с какого, - заявил он.
   - Поясняй, - потребовал я и вдруг заметил, что тон, с которым я это произнес, и впрямь какой-то царский. - С каких это пор опять цари появились? В мое время демократия была, президент был - Путин. Туманный, но, вроде, нормальный.
   - Поясняю, - кивнул он. - Все просто. Реставрация монархизма в России произошла еще в начале двадцать первого века. Ежели бы вы, Роман Михайлович, в автомобиле не разбились, вы бы это дело и сами застали. После долгой, почти в сто лет, паузы, царем себя провозгласил Никита Михалков...
   - Михалков?! Актер?! - не поверил я своим ушам. - Тот который "шагает по Москве"?!
   Дядюшка Сэм пожал плечами:
   - Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, я, видите ли, не историк и не в курсе всех политических интриг того времени... Знаю лишь, что избран президентом он был в основном при поддержке провинции, тогда как названная вами Москва была чуть ли не поголовно против... А царем он себя провозгласил, сложив, так сказать, судьбу свою на алтарь служения отечеству. Ибо, будучи монархистом, иного пути реставрации самодержавия он не видел. "Самодержавие, православие, народность" - вот триединый оплот России во все века ее процветания.
   Тут я вспомнил, что Михалков в одном своем фильме и в самом деле сыграл царя. "Сибирский цирюльник" фильм называется. Кто бы мог подумать?! Хотя... Другой киношник - Станислав Говорухин - тот, помню, да, выставлял свою кандидатуру на президентских выборах. Опять же, Рональд Рейган... Видно, дурной пример оказался заразительным...
   А Дядюшка Сэм продолжал:
   - Кончил он худо. Как всякий самозванец. Началась на Руси смута, и то ли на кол его посадили, то ли просто пристрелили, аки пса сбесившегося... Однако ж самодержавие на Руси с тех самых пор так и стоит незыблемо. Так что, спасибо ему, каков бы он ни был.
   - За Никиту Михалкова? - предложил я, подняв пустую рюмку, и почувствовав, что на глаза навертываются слезы. - А я ведь его живьем видел. В Доме Кино, на встрече...
   - Не может быть! - воскликнул Дядюшка Сэм, всплеснув руками. А затем, недоверчиво на меня поглядывая, стал молча разливать.
   - Да, честное слово! - даже обиделся я. - Чего особенного?! Вся группа ходила. После встречи фильм "Утомленные солнцем" показывали. Классный фильм. И мужик классный. Усатый такой, обаятельный, как кот. А еще больше на кота он в "Шерлоке Холмсе" похож. Да я его вот так, как вас видел, правда! Автограф не взял только потому, что я их не собираю.
   - Сомкнулась связь времен! - заявил Дядюшка Сэм, видно, прекратив подозревать меня во лжи. И, хоть я и не слишком прилежный студент-филолог, я все-таки узнал цитату. Это он Шекспира наизнанку вывернул.
   - Это судьба, - продолжал он. - Вы были знакомы с тем, кто восстановил на Руси монархию.
   Это конечно большое преувеличение, говорить, что я был с ним знаком. Видел, не более. Но Дядюшка продолжал:
   - Это мистическое подтверждение правильности нашего пути! Если доселе у меня и были сомнения, то отныне их больше нет! За пчеловодов! За Михалкова!
   Я не стал спрашивать при чем тут какие-то пчеловоды. Какое мне дело? Вот за Михалкова - не грех. И мы выпили, опять же не чокаясь, но тут уже с полным правом, так как, вроде бы, "за упокой". На кол, это неприятно...
   - И все-таки, я-то тут при чем? - спросил я, проглотив очередной неизвестный овощ. - Мало ли кто Михалкова видел?!
   Дядюшка Сэм строго на меня посмотрел. На щеках его играл хмельной румянец.
   - Ладно, - сказал он. - Не хотел я так сразу вводить вас в курс дела. Но раз уж есть мистические знамения... А я, знаете ли, верю в мистические знамения... Буду с вами предельно откровенен.
   - Пожалуйста, - попросил я. - Мне бы очень хотелось.
   - В Думе идет борьба фракций, - понизив голос, начал Дядюшка Сэм. - Власть нынешнего самодержца Рюрика ведет Россию в тупик. Наша фракция оппозиционна, и все идет к тому, что вскоре она будет объявлена вне закона, и представители ее подвергнутся гонениям. Самый надежный, хотя и сложнейший способ уберечь себя, а так же и спасти Россию - сделать царем своего ставленника. Но мы никогда и не подумали бы о такой возможности, если бы не появилась реальная возможность предъявить сенату истинного потомка рода Романовых.
   По его логике однозначно выходило, что потомок рода Романовых - я. Это предположение было столь нелепым, что я даже не стал пытаться его перебить, а просто промолчал и стал слушать дальше, надеясь, что объяснение прозвучит.
   - Мы сделали ставку на чудо. Мы профинансировали работу над установкой, которую в легкомысленной литературе вашей эпохи было принято называть "машиной времени". И вот результат: мы изъяли вас из вашего времени, причем так, что это никоим образом не могло повлиять на ход истории и привести к необратимым последствиям.
   - Но ведь я-то - не потомок Романовых! - не выдержав, наконец, вскричал я. - Моя фамилия Безуглов!
   - "Без-углов", - зачем-то раздельно произнес Дядюшка Сэм и хитро на меня посмотрел. - А вы никогда не слышали о том, что прадед ваш получил эту фамилию в детском приюте? Что, когда его подобрали, родителей своих он не помнил?.. "Без-углов" - это ведь значит только то, что человек не имеет своего угла, не так ли? Ваш прадед был беспризорником... Его реальная фамилия была совсем иной, опасной в те времена. И все-таки - не Романов. Он был незаконнорожденным сыном князя Романова. Генный детектор безошибочно показывает в вас прямого наследника царской династии, и ежели возжелаете, я представлю вам, милейший государь мой Роман Михайлович, ваше, до тонкостей нами восстановленное, иерархическое древо...
   - Потом, - махнул я рукой, в который уже раз за сегодняшний день чувствуя себя полным идиотом. И особый идиотизм заключался в том, что ситуация перестала казаться мне сказочной и невероятной. Она обрела плоть и логику.
   - Водочки? - неожиданно, несмотря на субординацию, обрел дар речи лысый "Джедай". Видно уж очень жалко я выглядел. Я с благодарностью посмотрел на него... Никогда раньше не замечал я в себе способностей к предчувствию, но сейчас, в миг потрясения, мне показалось, что в лице этого человека я вижу некую незримую печать. "Не жилец", - подумалось мне.
   - Налей, - согласился я. - Как твоя фамилия, подданный? - попробовал я на вкус новое для меня словечко. - Запамятовал я.
   - Семецкий я, - отозвался он, - наполняя рюмки.
   - Береги себя, Семецкий, - сказал я, поднимая рюмаху. - Хороший ты, видно, человек. И товарищ твой, вроде, тоже ничего, - решил я не обижать и второго.
   Но, похоже, их фамильярность со мной Дядюшке Сэму показалась недопустимой.
   - За государя Всея Руси Романа Михайловича Безуглова-Романова, - с нажимом произнес он, - хоть и не венчанного пока на царствование, но законного по крови!
   И именно то, что я полностью уверовал в свое царское происхождение, вызывало во мне протест по отношению к этой театральности.
   - А меня того... Как Михалкова - на кол не посадят? - поинтересовался я дурашливо. Но Дядюшка Сэм моего ёрнического тона услышать не пожелал.
   - Вся Россия возликует, когда на трон взойдет Романов, - торжественно возвестил он. - Истинно вам говорю.
   - А какая она сейчас, Россия? - спросил я. - Большая?
   - Восемнадцать планетных систем из тридцати одной освоенной человеком, - не без гордости сообщил Дядюшка Сэм, - империя включает в себя девять автономных территориальных субъектов.
   - А Земля - наша?
   - Земли нет, - покачал он головой. - Земля уничтожена в двадцать третьем столетии - двести лет назад. Наш звездолет вращается сейчас как раз по ее былой орбите.
   - Эх, - выдавил я из себя, чувствуя, как сердце сжимается жалостью. Вдруг перед глазами почему-то возникло лицо Ольги... Хотя, что тут непонятного? Она - последний человек, с которым я разговаривал в своем времени на несуществующей ныне планете... А ведь для меня с того момента прошло каких-то несколько часов!
   Может, вытащить и ее сюда - на царствование? Престол Всея Руси из восемнадцати обжитых планетных систем - это не прожженное сигаретой кресло "Форда-Сиерры" восемьдесят второго года выпуска... Но... Рано об этом. Да и вряд ли это выполнимо.
   И, не зная, что еще сказать, я просто опрокинул рюмку.

* * *

   Столичная планета Москва, куда мы сейчас должны были направиться, находилась в центральной части галактики, но для того, чтобы добраться до нее, необходимо было, оказывается, сперва подзарядиться энергией на заправочной станции в районе Бетельгейзе. Только тогда мы сможем сделать нуль-пространственный скачок и в один миг оказаться возле Москвы. А до Бетельгейзе будем тащиться целых несколько дней в экономичном режиме "поглощения пространства", как назвал его Дядюшка Сэм.
   А энергии у нас маловато потому, оказывается, что ее здорово жрет машина времени. Особенно в тот момент, когда заставляет время остановиться. Потому-то там, на Земле, когда я в момент аварии замешкался, Синицын и Семецкий и бежали за мной, как угорелые. Каждая секунда их пребывания там влетала их фракции не то, что в копеечку, а в добрый миллиардик.
   Еще я узнал, почему всё там слегка вибрировало. Им ведь нужно было не просто попасть в прошлое, а выкрасть меня в миг катастрофы, то есть, именно остановить время. Однако по выкладкам изобретателя установки выходило, что, если в паузе не гонять время вперед и назад на коротком отрезке, а по-настоящему остановить его, то все связи между частицами реальности разрушаться, ведь движение - основа материи... И всё тогда. Хана нашему миру.
   - А давно уже люди путешествуют во времени? - поинтересовался я.
   - Это был первый и последний раз, - сообщил Дядюшка Сэм как ни в чем ни бывало, я же от этого заявления просто обалдел. - Как только вы сюда прибыли, установка отправлена в зону безвременья, а изобретатель... - он, замешкавшись, отвел взгляд. - Из его памяти будет удалено все лишнее.
   Однако я догадался, что с изобретателем будет худо.
   - А кто он? - спросил я.
   - Семецкий, - отозвался Дядюшка Сэм. "Так я и знал что этот лысый симпатяга плохо кончит", - подумал я. И дальнейшее показало, что я был прав, хотя и обернулось все совсем не так, как я предполагал... Но все-таки еще более в рассказе Дядюшки Сэма меня поразило другое:
   - И лишь ради того, чтобы вытащить меня из прошлого вы рисковали существованием всего мироздания?!
   - Нет. Мы рисковали ради будущего России, - с апломбом заявил он. - И мы выиграли.
   "Ненавижу фанатиков", - подумал я. Но промолчал. А еще решил, когда представится такая возможность, предупредить Семецкого об опасности.
   Я узнал также, почему Дядюшка Сэм не опасается, что появятся и другие претенденты на российский престол по ветви Романовых. Оказывается, еще во времена правления Михалкова и последующих монархов, разнообразные спецслужбы методично "купировали" все ветви романовского генеалогического древа. Чтобы ни у кого не возникало искушения реставрировать эту династию. В результате ни одна прямая линия не дотянула и до конца двадцать первого века.
   А меня нашли так. В режиме сканирования "машина времени", - рассказал мне Дядюшка Сэм, - работает абсолютно безопасно и энергии потребляет совсем немного. Пользуясь этим, в сочетании с генным детектором, найти и отследить жизненные пути всех потомков Романовых было хоть и трудно, но выполнимо. Благо, средств не жалели. А образцы генов получили, похитив микрочастицу мощей из соборного Храма Святого Царя-искупителя Николая Второго, канонизированного, как мученика, еще в конце двадцатого века.
   Бред. Но не я его выдумал. Выяснилось к тому же, что нашли меня уже довольно давно, дистанционно сняли мои точные генетические данные и вырастили мой клон. Его-то мы в "Форд" и запихали. Клонирование людей, по словам Дядюшки, - преступление страшнее убийства, да к тому же сложное и дорогостоящее дело, в особенности - выращивание в ускоренном режиме. Но последовательным надо быть, даже совершая криминал. "Взялся за гуж, не говори, что не дюж".
   Я, конечно же, спросил, почему им тогда было не создать клон самого Николая Второго да и не посадить на трон именно его? Но Дядюшка объяснил, что клонирование людей - дело противное Богу, это общепризнанный факт, и такого царя народ никогда бы не признал. Без смуты не обошлось бы.
   Далее Дядюшка поведал, что носителей генома Романовых, в нашем веке нашли довольно много. Почему же остановились именно на мне? Ответ и на этот вопрос был также достаточно прост. Во-первых, возраст, в котором я погиб (а забрать человека из прошлого можно было только в момент его гибели). Царь нужен был не старый, способный продолжить свой род. Но и не какой-нибудь желторотый юнец: держать в тайне его существование до достижения зрелости потомкам тоже не улыбалось. Во-вторых, не зная о своих корнях, я не испорчен сознанием своего врожденного величия, как какие-нибудь Великие Князья-седьмая вода на киселе, схоронившиеся в семнадцатом году в парижских борделях...
   Я - самый что ни на есть нормальный русский парень, ни на что особенно не претендующий. Школа, армия, университет... Отличная характеристика для соискателя престола, - это так мне Дядюшка Сэм объяснил. А сам я понял по-другому: нашли такого, у которого понтов поменьше, кем вертеть можно будет, как угодно... Посмотрим, посмотрим...
   А ведь на самом-то деле я всегда, ВСЕГДА, особенно в детстве, чувствовал, что я не такой, как все, что у меня великое будущее! Только ничто этого не подтверждало... Интересно, и вправду это кровь во мне говорила или юношеский максимализм, свойственный всем?..
   Узнал я, наконец, и то, почему за такой срок совсем не изменился русский язык... Ничего подобного! Еще как изменился. Современный мне язык они специально для меня выучили. А когда мне Дядюшка Сэм пару фраз на нынешнем русском произнес, я вообще ничего не понял... Хотя своим филологическим ухом кое-какое чисто фонетическое сходство все-таки уловил. Хуже польского, короче. Особенно раздрает обилие внедрившихся в наш язык англицизмов. Даже "здравствуйте" теперь по-русски - "хай"! Вот же гадость какая! А я, между прочим, всегда так с друзьями и здоровался. Но это же в шутку. А когда всерьез - противно...
   Так что, это даже хорошо, что нам до Бетельгейзе несколько дней лететь, хоть язык чуть-чуть подучу. И вот так, значит, мы и летели, водочку попивали, беседовали о том, о сем, порхая над тавкой и кустиками... Только обидно, не нашлось у потомков сигарет. Они мне даже во сне снились...
   Особенно много пили за моих родителей. Жалко их. Ночью, когда никто не видел, я даже всплакнул пару раз... Но ничего тут не поделаешь. Я ведь в самом деле в тот вечер насмерть разбился, никто этого не подстраивал, сам виноват. И если меня в прошлое возвращать, то только прямиком в то месиво из железа и мяса, а иначе - никак... Никакого от этого ни мне, ни папе с мамой толку не будет... Хоть бы весточку им... Но нет! И весточки нельзя.
   А Ольге каково было узнать, что по дороге от нее я погиб, что оставь она меня у себя, я бы еще жил бы да жил?.. Что ей, трудно что ли было предложить мне зайти к ней? Кофе пожалела? Причем вовсе не обязательно при этом со мной спать было... Хотя и желательно... Так ведь нет, понты не позволили. Может быть, я даже еще и женился бы на ней, детей бы нарожали... Прикидываю, как она себя казнила... Бедная.
   А дядька мой - благодетель... Он ведь мне этого "Форда" от чистого сердца подарил... Каково ему сейчас?.. Точнее, тогда... Ох, как давно это было. Пятьсот лет назад... Но вина-то моя от этого меньше не становится. Ведь вот сколько я людей несчастными сделал...
   Так я горевал и убивался... И в результате слов выучил совсем немного. Зато водки мы выпили с Дядюшкой Сэмом порядочно. Я всё расспрашивал его о нынешней жизни. Например, задал актуальный вопрос: неужели и в двадцать пятом веке люди пьют столько же, сколько и в наше время?! И получил удивительный ответ.
   Оказывается, ученые будущего пришли к выводу, что алкоголь в человеческом обществе выполняет важнейшую эволюционную функцию. Он - первостепенный фактор то ли естественного отбора. Выживать ведь стали все, кому не лень, независимо от состояния физического и психического здоровья. И человечество из-за этого могло превратиться в вид поголовно больных особей. Но на свое счастье люди наткнулись на алкоголь. Только благодаря ему слабые имеют меньше шансов продолжить свой род, и вид в целом не деградирует... А раз так, употребляя алкоголь, ты, рискуя собственным здоровьем, участвуешь в крайне важном процессе глобального оздоровления человечества.
   ... И лишь от ответа на один вопрос он все время уходил. Чем политика его фракции отличается от политики ныне правящего государя Рюрика Четвертого? Чем тот, собственно, плох? "Я обязательно открою вам это, дорогой мой друг, - говорил он. - Но не сейчас. Сейчас это было бы несколько несвоевременно. Поверьте мне. Если, конечно, вы прикажете, я не смогу вам отказать. Но я прошу: не приказывайте мне этого..." И я не приказывал. Не так уж это и важно.
   А еще Дядюшка Сэм показал мне на небесном куполе отображение нашего звездолета. На самой окраине. Полз он еле-еле, как клоп по стенке...

   ... И все ж таки мы добрались. Когда подлетали к Бетельгейзе, Дядюшка Сэм сделал так, что почва перед нами расступилась, и мы по скобам, словно в канализационный колодец, спустились с ним в какое-то подземное помещение. Внутренности мне при этом обожгло приятным огоньком, и это значило, что тут я управлять гравитацией уже не смогу. Тут генераторы искусственной силы тяжести обыкновенные, и она неуправляемая, и ходить тут нужно ножками...
   Комнатушка, в которую мы спустились, была страшно тесная, не имела ни окон, ни дверей, и освещена была более, чем скудно.
   - Придется потерпеть, - сказал Дядюшка Сэм. - Незачем вам всем и каждому на глаза попадаться. Тут ведь, бывает, и таможенный патруль случается... Посидите часика три-четыре, пока зарядимся.
   Он просочился обратно, и почва за ним сомкнулась, а я остался осматриваться.
   Боже ж мой! Да почему ж они меня сразу сюда не определили?! Тут ведь пыль есть! Представляете?! Нормальная человеческая пыль! И какие-то железяки ржавые. И, по-моему, я тут даже мышиные какашки нашел! А больше в этом склепе ничего и не было.
   Но как мне тут поначалу хорошо было! Там, наверху, и красиво, и чистенько, да знал бы кто, как мне надоело порхать над стерильной травкой под звездным небом, словно ночной мотылек какой... Только справить нужду и присаживался. А трава эта диковинная все тут же в себя поглощала, и попу еще подтирала... Блин! Ужас.
   Однако, тут, в склепе, мне, как ни странно, надоело еще быстрее. И часа через два я уже начал тосковать. А когда окончательно убедился, что кучка посередине - это и вправду мышиный помёт, я его осторожненько смёл в уголок, чтобы не наступить.
   Самым противоестественным было то, что по перегрузкам, которые я испытал дважды, я определил, что мы и садились куда-то, и потом наоборот - взлетали. Но никто за мной не пришел. Вместо этого где-то часа через четыре от начала моего заточения и минут через пятнадцать после взлета наверху раздался дикий грохот, и мне даже послышались крики. "Таможенники? - подумал я. - Только чем они там могут грохотать?"
   После этого шума я просидел еще примерно час. Ничего не менялось, и я начал беспокоиться. А что если, например, таможня по каким-то причинам задержала корабль, ссадив команду? На сутки или даже на несколько. За сутки я умом тронусь в этой камере, а за несколько могу и помереть. А Дядюшка Сэм и пальцем для моего спасения не шевельнет: пусть уж лучше я помру, чем его уличат в попытке государственного переворота.
   Разок я в темноте поднялся по скобам и уткнулся в твердый потолок. Как открыть потайное отверстие? Как пройти наверх? Этим искусством владел только Дядюшка Сэм. Он ведь объяснил мне, что все в этом звездолете слушается только его телепатических команд. И это единственный такой суперсовременный корабль. Остальные попроще.
   Я обшарил "потолок", но в гладкой поверхности не обнаружил ни единой выемки или выпуклости. Cпустился обратно и попытался выяснить, куда еще можно попасть из этой комнатушки. Оказалось - никуда. Наблюдение, что тут нет ни дверей, ни окон, подтвердилось. Ни намека.
   Тогда я поднял с пола металлическую болванку и принялся обстукивать ею стены, надеясь обнаружить пустоты, а значит, возможно, и потайные ходы. Но звук был одинаково гулок везде. Везде вокруг моей кельи была пустота. Попробовал просто колотить железякой поувесистее в стену, но не только не смог пробить ее, но не оставил ни малейшего следа, сам же чуть не глох. Так же безрезультатна была и попытка пробить "потолок"...
   Выхода не было. Нашлось, правда, узкое вентиляционное отверстие в одном из нижних углов комнатки. Но никаких шансов на спасение оно не добавило. Сунул туда руку, но нащупал только гладкие стенки трубы. Покричал туда, что есть силы, но без толку. Лишь взмок и основательно проголодался.
   Убедившись, наконец, что силиться выбраться отсюда самостоятельно бессмысленно, я решил ждать и беречь силы. Я уселся на пол, привалился спиной к прохладной стене, закрыл глаза и стал думать обо всем том невероятном, что произошло со мной за какие-то несколько дней.
   Я чудом спасен из автокатастрофы, погибнуть в которой должен был неминуемо. Я совершил путешествие во времени и попал в будущее. Я узнал, что являюсь законным наследником русского престола, и все, что мне нужно было, чтобы вступить в свои права - добраться до столицы... Которая называется Москвой, так же, как и мой родной город. И вот, вместо этого, я сижу тут, заточенный в душной и грязной темнице, и, возможно, тут-то и суждено мне подохнуть от самого пошлого голода.
   Я начал плакать. Я всегда был чересчур раним, иногда слезы навертывались мне на глаза перед телеэкраном в момент счастливой развязки самой наибанальнейшей мелодрамы. Даже индийской. Но в подобных случаях я старался прятать свою сентиментальность от окружающих. Здесь же скрываться было не от кого. Да и основания для расстройства были более, чем серьезные. Так что поревел я вволю.
   Самое ужасное, кстати, состояло в том, что я понял: оказывается, не отдавая себе отчета, я разработал для себя схему, благодаря которой мог без слез вспоминать о родителях, о друзьях, об Ольге... Она заключалась в том, что, не появись пришельцы из будущего, и не спаси они меня, я бы погиб. И никому от этого было бы не лучше. А отсюда, то, что я спасся - радость. Жаль, что об этом не знают мои близкие, но если бы узнали, это была бы радость и для них. Так что, можно считать, что живу я теперь и для них тоже, и род наш продолжу. А раз так, то и горевать - глупо. Но теперь эта схема сломана. Всё тщетно. Пусть и не по своей воле, но выходит, что я снова всех подвел...
   Я плакал навзрыд, когда почувствовал, что кто-то коснулся моей ноги. Я протер глаза. Передо мной сидела здоровенная крыса. Я брезгливо отдернул ногу. Крыса отскочила в сторону, но уходить не собиралась. И смотрела она на меня как-то нехорошо. То есть, наоборот, уж слишком радостно. Если бы она умела говорить, она бы, наверное, восклицала: "Как много еды! Как мне повезло!.."
   Тут я подумал: раз эта крыса откуда-то пришла, значит выход есть! Я схватил металлическую болванку и запустил в крысу, стараясь не упускать ее из виду. Но чуда не случилось. Крыса юркнула в ту самую отдушину в полу, о существовании которой я прекрасно знал и без нее.
   Я вновь прикрыл глаза. И понял, что хочу спать. Что ж, это хорошо. Во сне хотя бы не чувствуешь голода. Время пройдет незаметно, и, кто знает, может быть за мной все-таки придут... Но крыса!
   Я встал и заложил вход в ее нору несколькими железяками. Отодвинуть их зверюге будет не под силу. Вернувшись на место, я почти сразу уснул, отметив, что с начала моего заточения прошло уже больше двенадцати часов.

   Проснулся я от того, что почувствовал, как кто-то легонько теребит меня за плечо. Я вскочил, но, где нахожусь, сообразил не сразу. А в еще большее замешательство привело меня то, что я увидел прямо перед собой.
   Это была женщина. Похоже, молодая. Но ужасно безвкусно одетая и размалеванная. От ее цветастых юбок исходил кисловатый запах давно не мытого тела. И она прижимала к губам палец, призывая меня молчать.
   - Тс-с, - прошептала она. И добавила с сильным акцентом: - Роман Михайлович.
   При этом в моем отчестве она сделала ударение на "о".
   - Да? - так же шепотом отозвался я.
   - Роман Михайлович, - повторила она так, словно пробовала эти слова на вкус. А затем протянула мне сверток, который до этого держала подмышкой.
   Это была одежда и провизия. В первую очередь я конечно же накинулся на пищу, разрывая упаковки из тонкого пластика, доставая и жадно запихивая в рот хлеб, вареное мясо, сыр, какие-то фрукты и что-то еще, природу чего я не понял. Но это было не существенно. Главное, что это была еда!
   Утолив голод, я развернул одежду. Какой-то клоунский наряд. Мятые зеленые штаны с золотыми лампасами и черная, покрытая аляпистыми красными петухами рубаха с кружевами на рукавах и на воротнике. Женщина умоляюще свела брови, и я понял, что одеть все это необходимо, иначе она меня спасать не станет.
   Я переоделся. Но "красотка" никуда меня не повела, а присела передо мной на корточки и вновь сказала:
   - Тс-с... - показав пальцем вверх. И добавила: - Дядья Сэм.
   Это имя окончательно успокоило меня. И, если нужно подождать, то я подожду. Я опустился на пол рядом с женщиной, и некоторое время мы сидели молча, почти не шевелясь. Но время от времени она касалась меня - то руки, то щеки, словно проверяя, каков я на ощупь. Или убеждаясь, что я существую. Внезапно она положила руку мне между ног и слегка сжала. Я подпрыгнул от неожиданности, а она залилась смехом, но тут же оборвала сама себя, повторив: "Тс-с!"
   Прошло еще около получаса, как вдруг сверху раздался шорох. Женщина, которую, как я к тому времени выяснил, зовут Ляля, потянула меня за рукав к скобам лестницы. Так и есть: почва у нас над головами расступилась, и через трубу колодца засияли звезды корабельного потолка-карты.
   Она поползла вверх первой, я двинулся за ней, и вскоре мы выбрались наверх. Ощутив, как по моему телу пробежал знакомый жар, я, воспользовавшись гравитатом, слегка приподнялся над травой. Ляля испуганно охнула, но при этом крепко ухватила меня за руку и поволокла за собой. Оглядевшись вокруг, я сообразил, что идти ногами будет безопаснее.
   На лужайке, которая вчера еще была буквально стерильной, царил форменный бедлам. Тут было человек тридцать мужчин и женщин, одетых примерно так, как Ляля и я. Большинство из них валялось прямо на траве, сваленные, по-видимому, доброй дозой спиртного. Волны перегара и дружный храп подтверждали это.
   Неясно зачем неподалеку от того места, где мы, осторожно оглядываясь по сторонам, выбрались на свет, был разбит латанный-перелатанный шатёр. Что может быть нелепее, чем шатер на звездолете? Разве что костры. Они дымили. Да - костры на космическом корабле! Нелепость еще большая, чем шатры. (Позднее я узнал, что и то и другое абсолютно не функционально, что лишь дань традиции и особый шик.) Посередине поляны-пола, прямо в бесценную "умную" траву был вбит толстенный ржавый кол, и возле него, прикованный цепями на руках и на ногах, сидел Дядюшка Сэм.
   Я не верил своим глазам. Ляля обняла меня за плечи и, имитируя пьяную походку, поволокла прямиком к Дядюшке. Он нас увидел тоже, но никак не реагировал, по всей вероятности, чтобы ничем не привлечь к себе и к нам внимания окружающих. Мы подошли к нему вплотную, и Ляля усадила меня на траву спиной к пленнику и к пьяному в стельку охраннику рядом, которого я заметил только сейчас.
   - Мой государь, слушайте меня внимательно, - тихо и монотонно заговорил Дядюшка Сэм. - Мы в опасности, поэтому, чтобы не притягивать к нам излишнего интереса, не откликайтесь и не спрашивайте меня ни о чем. Я постараюсь сам объяснить вам все - исчерпывающе подробно. Делайте вид, что целуетесь с этой девушкой, а еще лучше, целуйтесь на самом деле.
   От такой перспективы меня покоробило, но я послушался его и, стараясь не дышать носом, приник лицом к густым волосам Ляли. Как ни странно, пахли они довольно приятно. Дядюшка вещал:
   - Итак, мы захвачены джипси. Это грязное бродячее племя звездокрадов, - (услышав такое словечко, я вздрогнул), - которое не имеет своей планеты и кочует по галактике на ворованных звездолетах...
   - Цыгане! - догадавшись, не удержался я.
   - Тише. Молчите. Ни слова больше. Да, правильно, теперь я вспомнил, это племя упоминается еще в литературе вашего времени и именно под этим именем... Итак, мы захвачены. Когда мы освободимся, и вы взойдете на престол, я лично подам вам прошение о том, чтобы вы со всею строгостью наказали меня за проявленную неосмотрительность. Их табор кружил вокруг заправочной станции, и это должно было насторожить меня. Но никогда доселе я не слышал, чтобы джипси нападали на звездолеты, не покинутые командой. Джипси - отъявленные воры, но не грабители... Однако в этот раз все произошло по-другому. Они напали на нас сразу после того, как мы заправились. Видно, добыча показалась им достаточно простой и лакомой...
   Семецкий убит кинжалом, Синицын сбежал на шлюпке, но и ему в открытом космосе долго не протянуть. Похоже, кто-то из персонала станции находится с джипси в сговоре, и свидетелей они не оставят. За меня они могут просить крупный выкуп, ведь мой код социальной значимости чрезвычайно высок. У вас же этого кода нет вовсе, так что, если бы я проговорился о вашем существовании, и вас нашли, они просто убили бы вас. А если бы я сумел убедить их в том, что вы наследник престола, они бы потребовали выкуп и за вас. И тогда бы, уверен, вас выкупили не наши друзья, а Рюрик, ведь он на несколько порядков богаче всей нашей фракции. В этом случае вы неминуемо будете уничтожены. Есть опасность, что и меня выкупят не друзья, а враги, но это менее вероятно.
   Дядюшка замолчал и тяжело вздохнул. Да, картину он нарисовал невеселую. Но я молчал, уверенный, что у него есть какие-то варианты выхода. И он действительно продолжил:
   - Теперь о спасении. Сейчас мы ничего сделать не можем. Но я рискнул открыться этой девушке, пообещав, что, взойдя на престол, вы женитесь на ней...
   Дядюшка заметил, как меня передернуло при этих словах и заговорил еще поспешнее:
   - Молчите. Потом что-нибудь придумаем. Сейчас джипси погонят корабль в какое-нибудь укромное местечко. А так как слушается он только меня, с требованием выкупа они пока что повременят. Искать его тоже, кстати, никто не будет, так как создан он был незаконно и тайно, специально для операции по поиску наследника трона. Он не числится ни в каких жандармских реестрах, не имеет опознавательных знаков и радиомаяка. Не будут они сильно торопиться еще и потому, что только меня слушается и синтезатор провизии, а есть и пить они хотят непрерывно. Так что я для них, как это у вас в сказках... Тише, я вспомню сам! Ага! "Скатерть-самобранка".
   Так вот. Вы должны сидеть все это время в подземелье и ждать, когда звездолет куда-нибудь прибудет, и тогда эта девушка выведет вас. До тех пор она будет кормить вас. Сидите и ждите своего часа. Эта девушка, как я уже сказал, тайно выведет вас, а затем приведет обратно, назвав своим мужем. Это нужно затем, чтобы я смог найти вас, когда освобожусь сам. Вне табора вам находится нельзя, так как в нашем мире без детектора социальной значимости вам не пройти и шага. Только в воровских притонах да тут, в племени изгоев, единственных во всей вселенной людей, не имеющих кода социальной значимости, вы можете чувствовать себя более или менее спокойно. Если, конечно, будете осторожны и осмотрительны.
   А теперь идите. Мой болван-часовой может проснуться в любой момент. Наши шансы на спасение малы. Но они есть, мой государь. Не отчаивайтесь. Да поможет нам Бог.

* * *

   Цыган я всегда недолюбливал. Нет, мне, конечно, нравился фильм "Табор уходит в небо" (Знал бы режиссер Латяну, какое пророческое название дал своей картине!..) Песни, пляски, красавцы-скакуны, любовные страсти и свободолюбие... Красота, короче. Да только все это - не более, чем кино. И даже актриса Светлана Тома, играющая главную роль, - прелестную Раду - сама и не цыганка вовсе. Я по телевизору с ней интервью видел...
   А на деле цыгане - это воровство, псевдогадание, хамство, грязь и полный рот золотых коронок. Это паленая водка и анаша в любое время года. И тогда, и сейчас. Пять веков прошло, а ничегошеньки не изменилось! Были конокрады, стали звездокрады! (Хотя, словечко это, как я понял потом, придумал для меня сам Дядюшка Сэм, пользуясь продуктивными формами русского языка моего времени. И никазисто прдумал. Правильно было бы "звездолетокрады".)
   А вот Пушкин цыган любил.

   "Цыгане шумною толпою
   Толкали жопой паровоз
   И только к вечеру узнали,
   Что паровоз был без колёс..."
   Это такая школьная переделка. Исполнялась на мелодию песни "Как много девушек хороших". Переделка эта нравится мне больше, чем оригинал. Во всяком случае, тот, кто ее сочинил, был менее безответственно сентиментален, нежели Александр Сергеевич.
   ... В своей мрачной келье я просидел около месяца, совершенно одичав. Почему так долго? Да потому, что в таборе не было больше ни одного звездолета, снабженного гиперпространственным двигателем, и все они тащились на "поглотителях". Это и многое другое я узнал из коротких записок Дядюшки. Их я находил в свертках с едой, которые Ляля раз в день сбрасывала мне.
   Пищу из свертка я растягивал на сутки, прикармливая, между прочим, и крысу, нареченную мною "Сволочью". На день я освобождал проем ее "норы", и она разгуливала по каморке, привыкнув ко мне и совершенно меня не боясь. Лишь на ночь я загонял ее обратно и вновь закрывал дыру болванками. Крыса, знаете ли, есть крыса, даже если ты с ней и подружился.
   Чуть ли не самым отвратительным в моем положении было то, что и справлять свои естественные нужды мне приходилось здесь же. Надо сказать, пища, которую спускала мне с помощью веревки Ляля была незнакомой и непривычной. А, как гласит народная мудрость, - "каков стол, таков и стул..." Потому сами собой сложились постоянно вертелись моей голове строки хокку:

   Что-то не очень
   Дружу я сегодня с жопой.
   Огурцы с молоком.

   Печаль моя была глубока, а вонь неописуема. То ли поэтому, то ли из опасения быть разоблаченной, Ляля больше ни разу не спускалась ко мне. Но меня это вполне устраивало. Зато, как я позже узнал, она часы напролет проводила возле скованного Дядюшки Сэма, обучаясь русским словам моего времени.
   Чего я только не передумал за этот месяц... Не утешало меня даже вино, недурное, кстати, которое время от времени спускала мне Ляля вместе с едой… Наконец, мы прибыли на космостанцию контрабандистов, где за умеренную плату можно было укрыть под непроницаемым для зондирования силовым колпаком все что угодно, вплоть до звездолета.
   Ночью Ляля через автоматические шлюзы станции вывела меня наружу. Несмотря на мои уговоры, крыса Сволочь со мной не пошла. Только выползла проститься. Но оно и хорошо: значит, этот корабль еще не тонет.
   - Подарок дядьи Сэма, - сказала Ляля, сунув мне в руку пачку блестящих кредиток. Как бы не оскорбляло это мое славянское самолюбие, но нынешние русские деньги называются "тугриками".
   - Как мы встретимся?
   - Завтра в десьять часов вечера, Роман Михайлович, - она все так же делала ударение на "о", но, говорила, на удивление мне, достаточно чисто и связно. - В корчме "Ганджа", в баре.
   Возможно, это слово произносится и не совсем так, как я расслышал, но вместе с деньгами Ляля сунула мне в руку пластиковую карточку, на которой печатными буквами было написано: "Gauнdжar". (Слово это цыганское и означает как раз то, что Дядюшка Сэм назвал "звездокрад". Человек, ворующий космические корабли.)
   - Не летать! - добавила она, но в тот момент я не понял, что она имеет в виду.
   А понял я это несколько позже, войдя в первый же уличный тоннель станции, когда по телу моему прошла знакомая горячая волна... Выходит, я мог бы передвигаться тут, управляя гравитационными генераторами. Но Ляля предупредила - "не летать!", и я послушно не рискнул воспользоваться своими способностями. А потом понял, почему этого не следовало делать. Ведь одет-то я был, как простой джипси, отщепенец, человек вне закона. Стоило мне воспарить, как я был бы моментально разоблачен.
   По слабо освещенным тоннелям улиц сновали приспособления, отдаленно смахивающие на автомобили, и я припомнил фильм "Пятый элемент". Примерно на таком транспорте и работал таксистом персонаж Брюса Уиллиса. Кажется, в фантастике эти штуковины называют "флаерами".
   Прежде всего мне следовало найти место ночлега. Заметив, как одну такую машину человек рядом со мной тормознул обыкновенным взмахом руки, я поступил также. Машина остановилась, я забрался в нее и обнаружил, что водителя нет. Живому шоферу я бы еще как-то объяснил, что мне надо, но киберу... Пришлось выметаться из такси обратно на тротуар. Позже я убедился, что такси бывают и автоматические и управляемые живым шофером. Но тогда-то я этого не знал.
   И я начал приставать к пешеходам, но они шарахались от меня, как когда-то шарахался и я сам, лишь услышав вкрадчивое: "Молодой человек, дай руку, всю правду скажу..."
   Наконец, какая-то доверчивая девушка с обнаженной грудью (большинство девушек тут ходило именно так), внимательно меня выслушала. Я эмоционально произносил: "Hotel! Гостиница! Спать! Sleep!.." и изображал, что я, как на подушку, прикладываюсь на свою руку, закрываю глаза, смачно похрапываю...
   Девушка, улыбнувшись, сделала недвусмысленный жест, потыкав себя большим пальцем между ног и вопросительно посмотрела на меня ясными глазами. То ли она хотела узнать, правильно ли она поняла, что я хочу спать с ней, то ли уточняла, бордель мне нужен или что-то другое... Я интенсивно замотал головой и вновь, закрыв глаза, усиленно захрапел, чтобы уж точно было ясно, что я хочу спать, именно спать и только спать.
   Когда же я открыл глаза, девушки рядом со мной не было. Наконец, до меня дошло, что Дядюшка Сэм и Ляля скорее всего предусмотрели мои сложности, и в "Гандже" наверняка есть и спальные номера. Показывая карточку тем, кто не шарахался от меня, как от прокаженного, я довольно скоро добрался до этого заведения и с грехом пополам объяснил администратору, что мне нужно.
   Это была строго одетая дама лет пятидесяти. Слушала она меня подозрительно, то и дело оглядывая с головы до ног и даже принюхиваясь. Но когда я достал пачку кредиток, она расцвела, и мы скоренько обо всем договорились.
   Апартаменты были прекрасными, постель просто роскошной. Я растянулся на ней, но совсем ненадолго. Я ведь уже знал, что лучший отдых - висение в невесомости. Повозившись с замком и уяснив, как он закрывается, я заперся, а затем завис над кроватью и уснул мертвым сном. Это вам не валяться на жестком полу тесной каморки.
   ... Чтобы оградить себя от случайностей, я не выходил из номера до самого вечера. Наконец, в половине десятого я отправился в вестибюль и нашел бар.
   Я уселся на порхающее безо всяких ножек сиденье, взял меню и ткнул пальцем в первые попавшиеся на глаза названия. Официантка, девушка в прозрачном, соблазнительно открывающем взору ажурное бельё, комбинезоне, записав заказ, почему-то продолжала стоять возле меня, натянуто улыбаясь.
   Наконец я сообразил, что она, как и давешний администратор, не доверяет мне, и протянул кредитку. Вежливо кивнув, она удалилась, и вскоре мой столик был уставлен знакомыми и незнакомыми яствами. А в качестве сдачи я получил целую гору кредиток других цветов.
   Я принялся за дегустацию. И так увлекся этим, что и не заметил, как ко мне за столик подсела девушка. Почти совсем голая. Весь ее туалет составляла узкая желтая лента, заменяющая юбку, и нечто вроде жилетика того же цвета, но с круглыми прорезями для груди...
   Хотя сперва я увидел ее ноги. И ноги эти были хороши. Потом я, сам того не желая, уткнулся взглядом в соблазнительно правильной формы отнюдь не миниатюрную грудь. Затем, не без усилия оторвав от этого предмета взгляд, я поднял голову и посмотрел девушке в лицо. И обалдел окончательно. Она была почти точной копией Ольги. Те же полные губы, те же брови дугой, те же черные с поволокой глаза... И она, поймав мой взгляд, чуть заметно улыбнулась мне.
   А что у нее творилось на голове! Это был какой-то застывший фейерверк... Хотя нет, не застывший. Что-то там порхало, переливалось и перемигивалось...
   Но, в конце концов, это первая девушка в мире будущего, которую я могу внимательно разглядеть. Наверное, все они тут не менее прекрасны. И нечего мне пялиться на нее, это, в конце концов, неприлично... Мне сейчас не до девушек должно быть. У меня здесь деловая встреча, от которой зависит вся моя дальнейшая жизнь...
   - Ты не узнавать меня, Роман Михайлович? - вдруг услышал я знакомый насмешливый голос и, подскочив как ошпаренный, принялся озираться по сторонам. Но никого, кроме юного создания в желтом, рядом не было.
   - Ляля?! - продолжал я не верить очевидному. - Ты?!
   - Я, - просто ответила она.
   Почему же она так уродовала себя до сих пор?
   - Зачем... было всё это? - продолжая стоять, я стал показывать, как будто повязываю на себя одну за другой юбки.
   Она поняла меня и не очень-то весело усмехнулась:
   - Я - джипси. Мусор. Вор. Так мне надо...
   Я понял ее и был тронут. Как часто молодые люди вынуждены подчиняться идиотским традициям своего народа... "Что же мы-то всё в заднице да в заднице?" "Там наша родина, сынок..."
   Но я действительно понял ее. Есть обычаи племени, и она не может не соблюдать их, нравится ей это или нет. Ей жить в таборе, и только в нем... А я - ее единственный шанс стать чем-то большим. Что ж, я не против. Такая девушка достойна быть царицей. А что цыганка... Так когда ж у нас царицы русские были?
   И тут я испугался, что опять, как когда-то на ольгином крыльце, не найду нужных слов, не решусь поцеловать, буду вновь выглядеть полным идиотом... И последствия могут быть не менее чудовищные... "Ну уж нет! - решил я. - Нужно брать быка за рога. Тут, в будущем, нелепые условности, похоже, отброшены. Я вспомнил давешнюю девчонку на тротуаре. И, подавив в себе робость, показал так, как показала мне она - большим пальцем между ног. А потом указал вверх, туда, где была моя комната. И предложил:
   - Пойдем?
   Ляля холодно отстранилась от меня.
   - Я джипси, а не бльядь, Роман Михайлович. Есть закон. Нет мужчин до свадьбы.
   Вот так.
   Я снова обосрался.

* * *

   В далеком двадцатом веке был у меня приятель, прекрасный поэт Макс Батурин. Он покончил с собой. Заперся в общежитской комнатке и проглотил несколько стандартов снотворного, запивая водкой... Талантлив он был до гениальности. Однажды, когда он был еще жив и здоров, мы, попивая пивко, разговорились о его стихах. И он признался, что у него есть кое-какие технические приемы, наработки, которые он скрывает от коллег по музе и пегасу. Я засмеялся, а он никак не мог понять, что я вижу в этом смешного... А это было как...
   Как если бы, мнящий себя хитрым моллюск скрывал от окружающих свои приемы изготовления больших жемчужин. Что, например, надо для этого брать не обыкновенную средненькую песчинку, а большую, не гладкую, а шершавую и обязательно белую... Но те, от кого сей наивный молюск прятал этоти приемы, просто-напросто не умели вырабатывать драгоценную перламутровую слизь, и жемчужины у них не получились бы, бери они хоть большие песчинки, хоть самые маленькие, хоть гладкие, хоть шершавые...
   А на самом деле Макс был ярым жизнелюбом, остряком и весельчаком. И было у него такое стихотворение:

   Меня повстречали Оля и Ляля
   заверещали они о-ля-ля
   меня не чая встретить гуляли
   они скучая и тихо скуля

   меня они крепко облобызали
   ведь мы не виделись с февраля
   и бросив в урну букет азалий
   который им подарил спекулянт

   мне описали свои страданья
   мол тра-ля-ля и еще тополя
   беседа в пивном закончилась зале
   попойкой на двадцать четыре рубля

   а потом мне добрые люди сказали
   что Оля блядь да и Ляля блядь
   и как мне быть теперь я не знаю
   смеяться или же хохотать

   Вот и я не знал, "смеяться мне или же хохотать". Но могу ли я на самом деле в чем-то винить Ольгу? Такие были у нас времена. А у цыган "времен" нет, у них есть только традиция. И я ощутил, что уже за одно это начал уважать столь глубоко презираемое мною доселе племя.
   ... Но она не обиделась, и мы весь вечер просидели с ней в "Гандже", болтая, "мол, тра-ля-ля и еще тополя"... Например, я поинтересовался, зачем тут, на станции принадлежащей контрабандистам, улицы оснащены специальными гравитационными генераторами.
   - Здесь что, бывают важные государственные персоны? - спросил я.
   - Нет, никогда, - отрицательно покачал она головой. - Тут есть свои большой шишки.
   - И это законно? - продолжал удивляться я.
   - Нет, тут нет закона, - развела она руками. - Свой закон. Тут порядок, - добавила она. - Он больше, чем там. - Показала она рукой в потолок. - Тут - покой.
   Я не сразу понял, что она имеет в виду. Но потом дошло. Вот как. Мы - в мире организованной преступности. И, как часто и в России моего времени, мафиози тут умеют поддерживать порядок не хуже, а, возможно, и получше, чем официальные власти.
   Хотя говорил, в основном, я. А она слушала меня, затаив дыхание. Я рассказывал ей о Земле двадцатого века, о родителях, об армии, об институте... Она, казалось, понимала почти все. Она, как выяснилось, была весьма способной к языкам и уже к концу вечера говорила на моем русском заметно лучше, чем в начале. Хотя этого следовало ожидать, ведь цыгане всегда схватывали на лету... То, что плохо лежит.
   Какой-то пожилой невысокий человек прервал наш разговор, перекинувшись с Лялей несколькими фразами.
   - Что ему нужно? - спросил я, когда он удалился.
   - Он говорил, что плохо сидеть красивая девушка с джипси. - Она засмеялась, и от звука ее смеха у меня блаженно засосало под ложечкой. Какого черта старый хрыч ходит тогда в "Ганджу", если не любит цыган? А Ляля закончила: - Сказал, сесть к нему, потом спать с ним.
   Я почувствовал, что багровею, что готов вскочить, догнать и вытрясти из старого козла душу. Ляля же продолжала тихо посмеиваться, но, похоже, уже надо мной. Что, интересно, забавного видит она в этой грязной ситуации?.. Но смех ее был таким искренним и заразительным, что я почти сразу успокоился и даже хохотнул ей в тон. И подумал, что всегда был туповат в отношениях с женщинами, принимая жеманство за скромность, а прямодушие за испорченность.
   Она спросила, умею ли я драться, и я хотел было уже расписать свои вымышленные подвиги, но вовремя осадил себя. Искренность так искренность. И я признался, что драться по-настоящему, как профессионал, не умею. Приходилось, конечно, участвовать в пьяных разборках, но ни самбо, ни боксу, ни, тем паче, восточным боевым искусствам не обучался.
   Я боялся увидеть в ее глазах презрение, но вместо этого увидел огонек радости. Оказывается, ее прабабушка по имени Аджуяр, самая уважаемая в таборе колдунья, еще в детстве нагадала ей, что ее муж не будет уметь драться в рукопашной, но принесет ей любовь и счастье. А у джипси есть такой обычай: объявив кого-то своим женихом, девушка должна предложить любому мужчине табора помериться с ее избранником силой в поединке. Вот и еще одна причина, по которой Ляля обычно так отчаянно уродовала себя одеждой и косметикой. Помня о предсказании и боясь лишиться своего счастья, она старалась выглядеть так, чтобы ни один мужчина не захотел бы добиваться ее и не укокошил бы ее бспомощного суженого.
   Лишь время от времени, оказавшись вне табора, она позволяла себе, сменив одежду и макияж, хотя бы недолго быть красивой и современной девушкой. И даже если при этом она встречала кто-то из сородичей, он все равно ее не узнавал...
   - Ты не любишь свой народ? - прямо спросил я ее, думая, что, если бы это было не так, она бы не устраивала этот маскарад.
   - Ай, Роман Михайлович, - прищурилась она. - Есть одно, за что я люблю джипси больше, чем всех других.
   - Что же это?
   - Гордость. Джипси никому не служит.
   Я не мог оторвать от нее восхищенных глаз. Заметив это, она стала еще и подначивать меня, говоря уже с откровенно цыганскими интонациями:
   - Взгляд твой - кипяток, а я - сахар, таю. Завтра поведу тебя к своим, завтра и возьмешь меня, как захочешь. А сейчас не смотри ты так. Отведи глаза, а то сердце мое из груди выскочит.
   С этими словами, она взяла мою руку и положила себе на грудь. И от этого, и от ее слов голова моя окончательно пошла кругом, но я, попытавшись взять себя в руки, срывающимся голосом спросил:
   - Как я буду говорить с твоими, я же не знаю языка?
   - Я буду говорить, - отозвалась она. - В разных таборах языки не одинаковые. Бывает, джипси из разных таборов совсем друг друга не понимают. Говори по-своему, я переводить буду. Или свое буду говорить. Я ведь знаю, что сказать надо, а ты нет... Одежду другую купи: эта - брата моего. Узнает.

   Назавтра я ждал ее в том же самом месте, в то же время. Но на этот раз в корчму вошла не вчерашняя современная девушка, а прежняя грязнуля в ворохе юбок. Однако ни грязь, ни краска не могли теперь скрыть от меня милых черт. В каждом жесте, в каждом подрагивании брови или уголка рта замечал я отблеск красоты своей возлюбленной…
   И вот мы стоим перед пёстрой цыганской толпой на обшарпанной, изгаженной, но обширной верхней палубе звездолёта, где запах табака и перегара давно уже намертво впитался в переборки. Тут были дымящие трубками старики и женщины, остервенело трясущие свертками с детьми. Тут были черноусые парни, разукрашенные побрякушками как армейские дембеля, и девушки в разноцветных юбках до пят...
   Из толпы сделал шаг человек, внешность которого надо описывать отдельно. Прежде всего в глаза бросалось кольцо из желтого металла в его мясистом, изрытом оспинами носу. Потом - толстенные прокуренные серо-лиловые губы и лихо завитый чубчик на бритой морщинистой голове. И, наконец, близко посаженные глазки-угольки - такие, какие могли бы быть у очень-очень умной свиньи. Довершали его образ армяк из грубого серого сукна с вышитыми лилиями на груди и длинная курительня трубка из материала, называемого тут "пластикат". Кстати, среди мужчин табора только он один не носил усов, словно это была его привилегия.
   Я знал, кто передо мной. Ляля заранее описала его мне. Это атаман табора, "цыганский барон", "джипси-кинг" Зельвинда Барабаш.
   - Хай, рома, - поднял он приветственно руку с трубкой. Но я не удивился, откуда он знает, как меня звать, "рома" - джипси называют себя сами, когда разговор приятен и радостен.
   - Хай, рома, - ответил я так же.
   Ляля, шагнув вперед, что-то коротко произнесла, показывая на меня рукой. Я знал: она объявляет меня своим избранником и предлагает кому-либо сразиться со мной за нее.
   Я выдернул из спрятанных под кушак ножен магнито-плазменный кинжал и угрожающе повел им из стороны в сторону. Но сражаться со мной, как и предполагалось, никто не вызвался. Зельвинда же, сунув трубку в рот, одобрительно воздел руки к небу и захохотал, точнее, заухал, не разжимая челюстей. Бурдюк его живота ходил вверх-вниз и казалось, того и гляди лопнет.
   Его смех поддержали и остальные, окружив нас кольцом и то и дело дотрагиваясь до меня. Словно желая убедиться, что на свете и впрямь существует олух, пожелавший жениться на этом пугале.
   "Ничего, ничего, - сердито думал я. - Вы еще узнаете, какую невесту отдали чужаку без боя. Еще локти кусать будете". Я был почти взбешен и чуть ли не желал, чтобы кто-нибудь все-таки вызвался драться со мной. Но этого так и не случилось.
   Просмеявшись, Зельвинда что-то коротко рыкнул. Ляля с улыбкой обернулась ко мне:
   - Деньги. Калым. Позолоти ручку, ласковый.
   Отключив кинжал, я сунул его обратно под кушак и полез в задний карман новеньких лиловых штанов. И похолодел. Кожаного портмоне, набитого кредитками, там не было. Теперь-то я уже знал, что сумма, переданная мне через Лялю Дядюшкой Сэмом была немаленькой, на нее, к примеру, вполне можно было бы купить (плохонький, правда) звездолет. И вот - ужасный миг. Тугрики похищены.

   "Мы с приятелем вдвоем
   работали на дизеле,
   Он мудак, и я мудак,
    у нас дизель спиздили..."
   Я увидел, как улыбка сползла с лица у Ляли. Я готов был разрыдаться от бессилия и обиды. Но тут позади меня раздался скрипучий глумливый смех. Я резко обернулся. Немолодая уже женщина, осклабившись, повертела моим кошельком у меня перед носом. Такие тут шутки, - понял я и вырвал портмоне из ее морщинистых рук.
   Открыл. Деньги были на месте. Похоже, старуха даже не заглянула туда, уверенная, что у такого недоумка, как я, не может водиться приличных денег.
   Со слов Ляли я знал, что в качестве калыма достаточно двух кредиток, а за нее, как за "неликвидный товар", хватит и одной. Но я отсчитал пять и протянул их Зельвинде.
   Старуха захлебнулась собственным смехом и хрипло закашлялась, осознав, какой куш она упустила. Притихли и остальные. Наверное, ни один из присутствующих мужчин не вручал табору за свою невесту такую сумму. Это было и глупо, и гордо. Как раз по-цыгански.
   Отдав кому-то подержать трубку, Зельвинда Барабаш взял кредитки из моих рук. Послюнив указательный и большой пальцы правой руки, он растер одну кредитку между ними. Затем глянул через нее на свет.
   - Ха! - сказал он, опуская руку, и ногтем другой руки щелкнул себя по кольцу в носу, извлекая тоненький мелодичный звон. - Ха-ха-ха!!!
   И племя возликовало. Кредитки были подлинными, а значит, пир сегодня будет горой. Да и не только в этом было дело, как я уже начал к тому времени понимать. Просто умели эти вольные люди радоваться, когда радостно и горевать, когда худо. Что-то еще выкрикнул атаман, и Ляля, обернувшись, развела руки:
   - Целуй же меня, яхонтовый, муж ты мне отныне.
   Стоило нам с Лялей оторваться от губ друг друга, как ее взяли под руки женщины, меня - мужчины, и, под звуки удалой скрипки, нас развели по шатрам.
   В шатре меня раздели, умыли, натерли какими-то пахучими кремами и снова одели, украсив цветами. А когда я вышел, увидел переодетую Лялю. Нет, это была не та эффектная цивилизованная девушка, с которой я беседовал в корчме, это была стопроцентная цыганка. Но какая!.. Соплеменники не сводили с нее глаз. Теперь-то, наверное, многие мужчины готовы были бы драться за нее не то, что со мной, но и с самим чертом... Но поезд ушел. Раньше надо было думать. И никто из них не решится нарушить традицию, ибо тут она - и закон, и совесть.
   И ударили бубны, и закружилась лихая цыганская свадьба: молодое вино и копченое мясо тау-китянского краба с дымком, песни под аккомпанемент чудных, напоминающих банджо, но напичканных какой-то электронной начинкой, инструментов, именуемых тут "балисетами" и самых обыкновенных сладкоголосых скрипок. И понеслось веселье, и грянули жгучие пляски, да с прыжками через костёр. Всё - до упаду! (Кроме, конечно, прыжков через костер).
   И пьет наравне с нами вино, и танцует вместе с нами невиданный мною доселе зверь на цепи - по всему вроде как медведь, да только о шести лапах. Говорят, с Альдебарана.
   И вдруг стронулся с места весь табор, все семнадцать ведомых хмельными штурманами звездолетов, и ну носиться лихо от планеты к планете системы - то наперегонки, а то и навстречу друг другу, уклоняясь от лобового столкновения в самый последний, самый рискованный момент...
   А потом была ночь любви. И сказать, что я был счастлив, значит, не сказать ничего. И я решил, что, если Дядюшка Сэм не найдет меня, то сам я никогда и вспоминать не стану, что я - какой-то там наследник... А где он, кстати, Дядюшка Сэм? Я спросил об этом у Ляли, поглаживая ее утомленное, но все такое же чуткое тело. И услышал:
   - Продали.
   И даже в темноте заметил, как многозначителен был ее взгляд. И понял: не-ет, о том, кто я такой не даст мне забыть она.

Глава 2.
Gauнdжar.

   Старательно обходя патрульные кордоны, пограничные заставы и таможенные пункты, табор Зельвинды Барабаша плелся от звезды к звезде без какой-либо цели и особой нужды. Дорога - она и цель, и нужда для джипси. Если нам все же приходилось сталкиваться с пограничниками или таможенниками, те особо не свирепствовали, ведь если табор и пересекал какие-то границы, то только внутренние между субъектами Российской империи.
   Джипси старались держаться центра обжитой зоны: в отличии от окраины тут всегда можно было чем-нибудь поживиться. Но удавалось это далеко не всегда, и порою каравану звездолетов приходилось менять направление движения на прямо противоположное.
   Несмотря на то, что за Дядюшку Сэма (вместе с его феноменальным кораблем) табор выручил достаточно кругленькую сумму, почти вся она пошла на латание многочисленных технических прорех. Каждый корабль, например, был теперь укомплектован утерянными в тех или иных передрягах космошлюпками, без коих он - потенциальная братская могила. Особенно это касается кораблей того возраста и состояния, которыми владели джипси.
   Когда меня привели в машинное отделение судна, принадлежащего лялиному семейству (или, как тут говорят, "джузу", и это нечто большее, чем просто семья), мне почудилось, что я оказался под капотом своего "Форда". Все тут, также как и там, ходило ходуном, стучало, брызгало, вибрировало, болталось и подтекало... И это было тем более невероятно, что находились мы в сердце, пусть и древнего по нынешнем временам, но все ж таки "термоядерно-фотонного двигателя-поглотителя четвертого поколения".
   Недаром новая шлюпка стоит порой больше такого, с позволения сказать, корабля. Но когда я спросил Лялю, почему бы Зельвинде было не купить на эти деньги пару современных кораблей, где вполне мог бы разместиться весь табор, она посмотрела на меня, как на маленького и, возможно даже, не совсем нормального, ребенка:
   - Никогда два джуза не поселятся на одном корабле...
   Несмотря на кажущуюся нелепость, мне нетрудно было воспринять эту идею. Многие мои товарищи по университету были уже женаты, и почти всем приходилось жить с родителями - своими или жены. И, как бы они не любили своих "предков", как бы те не помогали им, все-таки и молодым, и старым приходилось при этом нелегко. Что уж говорить о джузах, в которые входило до двухсот-двухсот пятидесяти человек.
   Я так и не сумел выяснить, кому был продан Дядюшка Сэм - товарищам по фракции или Рюрику. Скорее всего, Зельвинда и сам не знал этого, ему на это было глубоко плевать. Кто купил, тому и продал.
   Итак, мы плелись по южному (если смотреть на общепринятую здесь звездную карту) сектору галактики, находясь на территории России. Однажды мне передали, что атаман желает переговорить со мной. Надо сказать, что за несколько месяцев я довольно сносно овладел языком русских джипси, который является диалектом русского языка. Таким образом к тому времени я мог не только легко общаться с цыганом, но, пусть и с большими затруднениями, понимал и современную русскую речь.
   Я прошел в штурманскую рубку и уселся перед экраном модуля связи.
   - Я долго думал, - начал Зельвинда.
   Я сразу понял, что к добру это привести не могло.
   - Я долго думал, Рома, - повторил атаман, и было заметно, что произносить мое имя ему приятно. Он как бы обращался ко всему племени. - Я присматривался к тебе. Ты - чужак. Но наши законы мягки к чужакам, что пожелали примкнуть к табору... Особенно к мужчинам, берущим в жены наших женщин: дети их будут плоть от плоти нашего табора... И я понял. Пора тебе украсть себе корабль и создать собственный джуз.
   Примерно чего-то такого я и боялся больше всего. Предупреждала меня Ляля, что "слишком хорошо, тоже нехорошо", когда я правдами и неправдами добивался любви и уважения ее соплеменников. Сколько денег потратил я в каждом порту на подарки, сколько историй рассказал у костра, сколько произнес льстивых комплиментов... И вот, похоже, действительно перестарался. Атаман ревнует и хочет избавиться от меня. "Разделяй и властвуй".
   Или я неправильно оцениваю его побуждения? Может быть, наоборот, он действительно оказывает мне особое доверие, покровительство и поддержку? Но мне-то от этого не легче. Свой корабль мне нужен, как собаке пятая нога или, как старому еврею дыра в голову...
   От суммы, оставленной мне Дядюшкой Сэмом, осталось не более половины, но, в принципе, я мог бы подзанять, взять кредит или крутануться как-то ещё...
   - Может, мне лучше купить себе корабль?
   Лицо Зельвинды исказила презрительная гримаса:
   - Если в твоем родном таборе так принято... - он тяжело на меня посмотрел. - Тогда я не уважаю его атамана.
   Плевать я хотел на атамана своего несуществующего табора. Но я знал, что при этих словах я должен дико оскорбиться и схватиться за кинжал. И я конечно же схватился за него.
   Глаза Зельвинды одобрительно блеснули.
   - Ну, полно, полно, - сказал он. - Я не хотел тебя обидеть, Рома. (Или "рома" с маленькой буквы. Но это не имеет значения.) - Через несколько дней мы будем во владениях графа Ричарда Львовского, владельца множества грузовых звездолетов, обслуживающих государев Двор. Корабли у графа добрые. Там и займешься нашим промыслом.
   Всем своим видом Зельвинда показывал, что разговор закончен, и я поплелся восвояси. Я пересказал суть беседы с атаманом Ляле, стиравшей наше бельё в пластикатовом корыте. Утерев со лба пот, она озабоченно нахмурилась. Но мне сказала:
   - Не кручинься, сердечный мой Роман Михайлович, - теперь, хоть уже и не делая ошибки в ударении, она упорно называла меня только по имени-отчеству, но мне это даже импонировало, - что-нибудь придумаем.
   Прямо как из сказки какой-то. "Что ты, Ванечка, не весел? Что ты голову повесил?.." Как раз в этот момент к нашему шатру подошел молодцеватый чернокудрый паренек по имени Гойка, с которым я за последнее время сдружился более всего. В руках он держал балисет и явно был настроен повеселиться.
   Концы его невероятной длины усов были заброшены за плечи, а вместо трубки он курил обычные сигареты. Я же, еще на корабле Дядюшки Сэма был вынужден бросить курить и теперь уже сознательно удерживался от того, чтобы не начать снова. Хотя иногда и тянуло.
   - Хай, Рома! - помахал он мне рукой, присаживаясь к костру. - Слышал я, что скоро будет у тебя свой джуз. Прими и меня с моей Фанни. Нарожаем мы множество детей, породнятся они с твоими, то-то радость нам будет. А?
   Лихо же тут разносятся слухи. В отличии от меня он явно уверен в том, что корабль я себе добуду...
   - И на добычу возьми меня, - словно прочитав мои мысли, продолжал Гойка. - Ведь ты знаешь, нет в таборе равных мне в штурманском ремесле. А в драке - тем более. А?
   Я неопределенно пожал плечами, но Гойка словно бы и не замечал мою неуверенность.
   - А как узнал я об этом деле, так и захотелось мне спеть для тебя одну старую-старую песню, которую показал мне еще мой дед. Приготовься же слушать, это длинная песня. А называется она "Баллада о джипси Бандерасе и о том, чего у джипси нельзя отобрать".
   "С чего начинается Родина", - пронеслось у меня в голове, а он замолчал и стал, бренча по струнам и трогая клавиши темброблока на корпусе, менять окраску звука. Наконец он что-то выбрал, замер и уставился на огонь. Затем ударил украшенными дешевыми перстнями пальцами по струнам и стал мелко и ритмично перебирать их. Гнусавостью звучание его инструмента напоминало индийский ситар, а мелодикой - испанское фламенко.
   Ляля, развесив белье на веревки, подсела к нам. До сих пор я не перестаю удивляться этим кострам на корабле! Жгут древесные поленья, стоят которые безумных денег. Сжигают кислород, из-за чего регенераторам приходится работать с двойной нагрузкой... Но "красиво жить не запретишь". Без этого они, понимаешь ли, не чувствуют себя джипси!..
   Целью долгой гойкиной увертюры было не привлечение слушателей и даже не введение их в нужное эмоциональное состояние. Насколько я понимаю, а я уже не в первый раз слушал его, Гойка сейчас занимался чем-то вроде самогипноза или медитации, и только после этого он мог петь по-настоящему.
   И вот зазвучал его голос:

   - Эй, ромалы, слушайте правдивый рассказ,
   Что ветер нашептал, который бродит меж звезд,
   О том, что жил когда-то, братья, братом меж нас
   Бандерас, и глаза его не ведали слёз.

   Ой, да отсохнет пусть тогда мой подлый язык,
   Коль я солгу, когда скажу, что был он так смел,
   Как тот, кого не ранит даже плазменный штык,
   Как тот, кто и внутри звезды и то б не сгорел.

   Ни от кого не бегал и не прятался он,
   Наоборот, туда он мчал, где наверняка
   Он мог ворваться коршуном в жандармский кордон,
   Чтоб взять на абордаж там звездолет вожака...
   Это, как Гойка и обещал, действительно была чертовски длинная и крайне поучительная песня. Сперва по смыслу она напомнила мне песенку про капитана, в которой "он краснел, он бледнел, и никто ему по-дружески не спел..." Бандерас, как и тот капитан, влюбился и пропал... Нюансов дальнейшего сюжета я, отвлекшись на собственные посторонние мысли, не уловил, но к концу почему-то все умерли. Как и почему конкретно - не знаю, пропустил мимо ушей, но мораль сей басни была такова: свободу нельзя менять даже на любовь.
   Собравшиеся возле нашего костра соплеменники рыдали, как один, сраженные вдохновенным гойкиным вокалом. Я тоже, чтобы не оскорблять их чувств, сделал печальное лицо. Хотя подобный сюжет помню еще по уроку литературы седьмого класса, когда мы проходили рассказ Максима Горького "Макар Чудра". А потом по этому рассказу был поставлен упомянутый уже мной фильм "Табор уходит в небо". И так как я раза три его видел, катарсиса от песни не случилось, и я не смог выжать из себя ни одной слезинки. Это при моей-то сентиментальности. Но зато я извлек из этой ситуации некую науку: всё в этом мире меняется, кроме анархических цыганских идеалов.
   - Всё понял? - спросил Гойка, утирая слезы. Как настоящий художник он сам переживал не меньше, а то и больше публики.
   - А то! - ответил я, разведя руки.
   Хотел бы я знать, что он имел в виду.
   Но именно во время слушания его песни я замыслил и почти детально продумал дерзкий план добычи звездолета для своего будущего джуза. А куда деваться?

   ... И вот мы в засаде на захудалой геоподобной планетке, именуемой "Треугольник БГ". Я прекрасно помню альбом Бориса Гребенщикова "Треугольник", но, думаю, это все-таки чистейшее совпадение. С "Треугольника БГ" мы собираемся угнать звездолет сборщика налогов.
   Спланированная мной, дерзкая на первый взгляд, операция в сущности значительно безопаснее угона какого-нибудь частного грузовика-дальнобоя, чем промышляют джипси обычно. Дело в том, что мы вошли в сговор с губернатором планеты, и условия угона у нас будут самые благоприятные.
   Основной источник доходов в бюджет "Треугольника" - добываемое тут и только тут вещество "мудил", сырец для производства повсеместно используемого в медицине наркотического препарата "ебутина". Мудил не найден больше ни на одной обжитой планете галактики. В этом и счастье и беда треугольцев.
   Добыча подобных уникальных веществ по закону облагается налогом в размере пятидесяти процентов натурой. А после реализации - еще тридцать процентов отдается государству, как налог от продажи наркосырья. В результате две трети дохода от добычи мудила уходит государству, и лишь треть - в бюджет планеты. Само-собой, это мало устраивает ее жителей.
   Уговор между нами и губернатором состоял в том, что он поможет нам угнать уже загруженный годовой порцией мудила звездолет налогового инспектора, мы же в оплату за помощь вернем этот груз треугольцам. Груз - им, корабль - нам. Но выглядеть все должно так, как будто бы мы скрылись вместе с мудилом, и само-собой никто не станет требовать от администрации планеты платить налог снова.
   Самым трудным было убедить губернатора в том, что мы не собираемся обмануть его и вместе с кораблем присвоить так же и груз мудила... (Да какой же мудила придумал веществу такое название?! Нет, всё! Отныне буду называть его "сырец ебутина"... Тьфу, ты!.. Просто "сырец".)
   Губернатора понять нетрудно. Мало кто склонен доверять цыганам. И правильно. Если бы мы знали, куда можно сбыть сырец или как произвести из него наркотик, мы бы обязательно умыкнули и его. Но мы не знали ни того, ни другого: секрет производства принадлежит государству, охраняется им, как зеница ока, и на этот рынок еще ни разу не поступала самопальная продукция. Это убедило губернатора. Все остальное было делом техники.
   Табор раскинулся вокруг "Треугольника БГ", когда звездолет налоговой инспекции был уже загружен сырцом, а во дворце губернатора начался прощальный банкет (традиционная форма скрытой взятки). Мы же с Гойкой уже заранее находились на планете, в засаде - на пригорке возле космодрома, откуда прекрасно был виден и дворец губернатора.
   В задачу губернатора входило напоить своих непрошеных гостей - налогового инспектора и штурмана корабля - до полного беспамятства, а также позаботиться о том, чтобы дежурить на космодроме выпало в эту ночь самым бестолковым из имеющихся в штате охранникам. Тогда картина кражи будет выглядеть натурально.
   На пригорке мы проторчали больше двух часов. Наконец окна губернаторской спальни дважды мигнули. Это означало: "Готовы оба". Архаичность приемов, то, что информацию мы не доверяли современным средствам связи, работала на чистоту операции. Вот и команду на посадку звездолетов я дал, выпустив в небо три зеленых ракеты. Не заметить их через бортовые телескопы Зельвинда просто не мог.
   Максимальная загрузка единственного местного космопорта - сорок звездолетов, но он никогда не бывает загружен даже наполовину. Сейчас, например, на площадке только девять кораблей - восемь местных и один, самый навороченный, налогового инспектора - тот, на который мы нацелились. В связи с такой недозагрузкой персонал тут привык работать неспеша...
   И вдруг сразу семнадцать посудин, находящихся возле планеты, передают просьбу об экстренной посадке в связи с техническими неисправностями! Закон требует непременно удовлетворить такой запрос, если, конечно, позволяет площадь космодрома. А она позволяет!
   Персонал в замешательстве. Если бы у дежурного диспетчера хватило ума не следовать слепо букве закона, если бы он решил взять на себя ответственность и не разрешил посадку... Но за пультом - отменнейший болван. Скорее всего он почувствует какой-то подвох и, прежде чем дать "добро", он позвонит губернатору... Но тот, как и его гости, в стельку пьян...

   С ревом и грохотом повалились на площадь космодрома все семнадцать цыганских кораблей, покрытые вековой окалиной, трещинами и кое-как наляпанными заплатами. Такого металлолома тут, наверное, еще не видели. Джипси же, скорее всего, даже и не заметили когда-то, как перебрались в эти звездолеты из кибиток.
   Но - не время для лирики и философии! Выдернув из-за поясов парализаторы, я и Гойка, пригнувшись, бросились вниз по склону к воротам космопорта. На такую удачу мы даже и не рассчитывали: ворота открыты, охраны нет. Хотя, оно и понятно: сыплющиеся с неба корабли вызвали вполне естественное смятение: они восприняты как потенциальная угроза, хотя и неясно, чего от них ждать. Но уж нападения с тыла сейчас, в мирное время, предвидеть тут не мог никто.
   Внезапно из помещения диспетчерской, к которому мы, собственно, и спешили, навстречу нам выбежал человек в форме служащего космопорта. Мы увидели друг друга одновременно, но мы уже держали оружие в руках, он же только судорожно потянулся к кобуре... И получил двойной парализующий заряд.
   Вся эта операция совсем не походила на традиционные воровские вылазки джипси. Я с трудом уговорил на нее Зельвинду, нажимая на то, что времена меняются, что расчет и хитрость могут стоить сегодня не меньше смелости и удачи. Я же настоял и на применении парализаторов. Джипси не кровожадны, грабежу они предпочитают бескровное воровство и мошенничество. Но они никогда не пользуются дистанционным оружием, предпочитая всему прочему магнито-плазменные кинжалы, при необходимости легко превращающиеся в сабли или шпаги. И уж если случается рукопашная, бьют насмерть. Я же хотел заполучить корабль, не погубив ни единой души.
   Хлопки парализаторов слышались тут и там. Это, вывалив из звездолетов, "цыгане шумною толпою" убирали свидетелей будущей отгрузки сырца. Мы с Гойкой уже вбегали в диспетчерскую, когда я отчетливо услышал свист: заряд бластера прошел где-то совсем рядом с моим ухом. Гойка среагировал быстрее меня, и еще один работник космопорта на сутки превратился в неподвижный манекен.
   Мы тщательно осматрели диспетчерскую. Нельзя было оставлять ни единого свидетеля. Тут было тихо и пусто. Но дотошность, с которой мы обследовали каждый угол, оказалась нелишней. В запертой кабинке туалета мы обнаружили дрожащую женщину лет тридцати пяти, одетую все в ту же форму.
   Дверь кабинки Гойка выбил пинком, женщина завизжала, но тут же смолкла, сраженная зарядом парализатора. Гойка не был бы джипси, если бы не посчитал ее своим законным рофеем. Он внимательнейшим образом обследовал ее, затем обернулся ко мне и изобразил на лице гримасу, означавшую: "Ничего хорошего". Я сделал вид, что огорчен. Мы продолжили путь и вскоре выскочили на улицу. Вдалеке уже слышался рокот гусениц транспортеров. На то, чтобы выгрузить сырец, хватит пяти-шести часов.
   А вот и роскошный губернаторский флаер (в просторечье - "псевдолет"). Он остановился перед нами, и из него, чуть пошатываясь, выбрался хозяин - дебелый рыжий мужчина в старомодном вечернем костюме. Выглядел он довольно неважно: видно, не одну таблетку спорамина пришлось ему заглотить, чтобы нейтрализовать действие алкоголя. Хмель при этом проходит, но нагрузка на организм ужасающая.
   - Всё чисто? - спросил он меня, делая вид, что не замечает мою протянутую для рукопожатия ладонь.
   - Чисто, - отозвался я, пряча руку в карман. Мне глубоко плевать на его отношение ко мне. Я - джипси, и не мне добиваться расположения у этой рыжей государственной свиньи. - Вы сняли генный код инспектора?
   - Да, - кивнул он. - Поспешите к кораблю.
   Он хлопнул дверцей и помчался вперед. Скотина! Руку жать не обязательно, но мог бы и подвезти!

   Операция прошла, как по маслу. Треугольцы вернули свой сырец, мы заполучили судно. Новый корабль табора, корабль моего джуза, ведомый Гойкой поднялся в небо первым. За ним взметнулись и остальные семнадцать звездолетов.
   ... На борту со мной все те, кто решил встать под моё покровительство, человек, примерно, около пятидесяти. Большинство из них бродили сейчас по сдну, осматривали, ощупывали и даже обнюхивали элементы его интерьера. Им еще никогда не доводилось бывать на таком современном и комфортабельном звездолете. Но если жена Гойки, чернокудрая болтушка Фанни, непрерывно нахваливала наше новое жилище, то желчный старикан Хомук, смотрел вокруг недоверчиво и сердито. "Не будет нам удачи на этом корыте, ой, не будет..." - бубнил он, и было не ясно, зачем же тогда он попросился в мой джуз. Разве что из прежнего его выгнали...
   Есть среди этих людей, конечно же, и прабабка Ляли, старая колдунья Аджуяр. И она то и дело оказывается возле меня. И вид у нее такой, словно она только и ждет подходящего момента, чтобы что-то мне сказать. Но это ее проблема. Не дождется старая ведьма, чтобы я подошел к ней первым.
   Я и Ляля, обнявшись, стояли возле штурманского гойкиного кресла, когда застрекотал и замигал огоньками щиток модуля связи. Ткнув в кнопку пальцем, я увидел перед собой довольную рожу Зельвинды.
   - Хай, рома! - воскликнул он с жаром, поднимая перед собой объемистую посудину. - С удачей тебя! - и, как он всегда это делал в моменты наивысшего душевного подъема, щелкнул пальцем по колечку в носу, чтобы то отозвалось сиреневым - "дзин-н-нь!" - Ты еще без чарки?! И куда ж это смотрит твоя красавица-жена?!
   - Ай, атаман, моя оплошность, - улыбаясь, кивнула Ляля и, выскользнув из моих объятий, отправилась за вином, заранее ею припасенным.
   - Эх, - покачал головой Зельвинда, - а я-то с дуру собрался наречь тебя именем "Рома Чечигла". - ("Чечигла" по-цыгански - хитроумный. Прямо, как Одиссей.) - Не рано ли? Ты, как я погляжу, и жену-то воспитать как следует не можешь... Ладно. Придет девка, принесет вино, вызови меня. - И Зельвинда отключился.
   Вот тут-то, улучив момент, когда ее правнучки не было рядом, ко мне и подковыляла старуха Аджуяр. Потянув за рукав, она увела меня от гойкиного кресла и тихо спросила:
   - Она уже сказала тебе, что беременна?
   Я ошеломленно покачал головой, и Аджуяр, сверля меня ведьминским взглядом из-под мохнатых бровей, продолжала:
   - Видно, касатик, совсем я рехнулась на старости лет. Только никогда еще карты меня не обманывали. И вот, что они говорят на этот раз. Быть твоему сыну на царевом престоле, ежели только убережешь его от погибели.
   - О-о!.. - только и смог вымолвить я. Лишь бы старуха не разоблачила меня перед соплеменниками. А я-то уже успел позабыть, зачем появился в этом мире. И как не хочется мне об этом вспоминать!..
   Внимательно проследив всю череду эмоций на моем лице, старуха издала сиплый смешок и загадочно произнесла:
   - Жалко мне тебя, бриллиантовый, ох, жалко. А еще жальче правнучку мою, раскрасавицу...
   Оглядевшись по сторонам и убедившись, что на нас никто не обращает внимания, я схватил старуху за повязанную на шее выцветшую косынку и притянул к себе:
   - Говори, ведьма, что знаешь!
   - Отпусти-ка руки, - просипела старуха. - Не вводи в грех.
   Я послушался ее, вспомнив про порчу, сглаз и прочую цыганскую чертовщину. Потеревв шею и поморщившись, стауха вновь усмехнулась:
   - Кабы знала чего, так сказала б. Не чужая мне Ляля, а напротив: любимая правнучка. И сынок твой, выходит, мне праправнучком придется. Но карты - не книга. Что открыли, то лишь и ведаю... А только сыночка-то покрести, покрести. Коль не покрестишь, ой, дюже потом сокрушаться будешь...

* * *

   О, боги! Неужели вот это косматое и бородатое чудовище с головой, повязанной кроваво-красной косынкой, что ведет через тьму галактики угнанный у властей звездолет, неужели этот неопрятный монстр и есть Роман Безуглов, то бишь я?.. Тот самый Роман Безуглов, который еще недавно был студентом-филологом. Тот самый несуразный человек, с которым там, в двадцатом веке, вечно происходили какие-то нелепые происшествия...
   Например в армии. Ну с кем, скажите с кем еще, мог случиться такой идиотизм, о котором вслух я никому и никогда не рассказывал... (Я понимаю, что этот кусок выбьется из стиля всего прочего повествования, но, надеюсь, вы простите мене это.)
   Однажды я попал в госпиталь с воспалением легких. И пока лежал, начальник госпиталя, майор, прознал, что я хорошо рисую. И предложил мне полежать еще несколько месяцев, оформить в госпитале "красный уголок". Я само-собой согласился, ведь всяко это лучше, чем служить на общих основаниях, ходить в наряды. Но загвоздка была в том, что я выздоровел. Майор сказал: "Мы тебе такую болезнь напишем, что держать у себя сможем сколько захотим". И в историю болезни написал: "геморрой". Мол, случилось обострение - положили, прошло - выписали...
   Вот, лежу я месяц, два, три, "Красный уголок" расписываю, все вокруг о нашем договоре с майором знают... И тут пришел в госпиталь новый врач, лейтенант, прямо из медицинского института. И сразу вышел на дежурство. Вечером устроил обход. Садился перед постелью больного, листал историю болезни, выяснял, как самочувствие, рекомендовал что-нибудь... Если ангина, горло смотрел, градусник ставил, а если рана какая-нибудь, осматривал ее, перевязывал... И вот добрался до меня. Заглянул в карточку... Говорит:
   - Пройдите со мной.
   Иду я за ним по коридору и размышляю: "Наверное, он знает, что никакого геморроя у меня нет. Но он-то думает, что другие больные этого не знают, а потому повел меня к себе, якобы для осмотра. А на самом деле чайку попьем, покурим, поболтаем, он меня и отпустит..."
   Потом подумал по-другому: "Или ничего он не знает? Тогда надо ему объяснить. А вдруг тогда он обо всём настучит в округ, и майора моего, благодетеля, накажут. Да и меня по головке не погладят..." Так я ничего конкретного и не решил к тому моменту, как мы до его кабинета добрались. Там он мне говорит:
   - Снимайте штаны.
   Я снял.
   - Наклоняйтесь, - говорит он и натягивает резиновую перчатку.
   Я наклонился. И решился, наконец, на откровенный разговор. Но было поздно. И уже чувствуя, как его смазанной вазелином палец входит мне в задницу, я, почему-то очень писклявым голосом, сказал:
   - Я вам сейчас все объясню...
   - Что объясните? - и палец его при этом совершает вращательное движение.
   - Поговорите с товарищем майором, - все так же пискляво продолжил я, чувствуя, что краснею.
   Уж и не знаю, что он подумал, но сразу же меня отпустил.
   Вот такие истории со мной случались... А с женщинами?! Да, они были у меня. Но в какие только нелепые ситуации я не попадал с ними, каким только унижениям не подвергался... Но к делу это не относится...
   Да. И вот этакий недотепа стал главой космического джуза, тайным претендентом на русский трон и ведет свой звездолет к Храму своего предка, святого мученика Царя-искупителя Николая Второго, к главному православному храму этого мира...
   Потому, что если уж где-то крестить сына (если конечно не врет колдунья, и у нас родится именно сын, а не дочь), то лучшего места, чем эта, одна из немногих клерикальных космостанций, и представить себе нельзя было. Покрестим, так сказать, чисто по-семейному.
   Уговорить Зельвинду направить табор именно в этом направлении мне не составило ни малейшего труда поскольку самому ему, куда лететь, было в высшей степени начхать. По моим расчетам, тащиться нам туда предстояло около десяти месяцев. В тот момент, когда мы двинулись в путь Ляля была на втором месяце беременности. То есть, когда мы доберемся до Храма, моему сыну (или все-таки дочери?) будет три месяца...
   И вот, к настоящему моменту мы преодолели уже полпути, то и дело останавливаясь на планетах, на крупных обжитых астероидах или же пристыковываясь к космическим станциям. И, где бы мы не оказывались, всюду мы устраивали торговые ярмарки.
   Далеко не одно только воровство приносит джипси средства к существованию, напротив, прежде всего это относительно честная торговля. Мы не платим налогов и пошлин, а потому наш товар несколько дешевле, чем у других торговцев, и простой люд покупает его у нас с превеликим удовольствием.
   Так что жители многих, в первую очередь отсталых, аграрных планеток души не чаяли в цыганах и встречали их с распростертыми объятиями, устраивая красочные праздничные карнавалы... Но ухо, правда, держали при этом востро. Мало ли...

   Нашей ближайшей остановкой должна была стать планета под неактуальным пока, но все-таки близким названием "Рожай резче!" Да-а, уж что-что, а названия обжитого человеком космоса совсем не похожи на те, которые представлялись фантастам двадцатого века. И ничего удивительного. Первопроходцы вкладывали в названия то, что им было по-настоящему близко. Случались, конечно и более или менее стандартные названия, но значительно чаще на звездной карте встречались такие оправданно унылые, как "Надоели Консервы", такие романтические, как "Подарок Матильде" и "Рай Котам" или такие агрессивные, как "Пшел вон!"
   В одной из обжитых звездных систем я заметил две планетки, одна из которых являлась спутником другой. Та, что крупнее называлась, "Тут-то я ее и трахну", спутник же назывался "Не вышло"... Но потом, наверное, все-таки вышло, потому что планета "Рожай резче" находилась от этой парочки как раз примерно в семи-девяти месяцах движения на поглотителях.
   Правда, было довольно много названий и земного географического происхождения - названия городов, а изредка и стран, с приставкой "новый" или без нее: Париж, Болонья, Екатеринбург, Новая Саломанка, Новый Томск, Новые Холмогоры, Новая Кастория и даже Новая Новая Гвинея...
   Я выбрал для привала именно "Рожай резче!" прежде всего, чтобы повеселить Лялю названием, Зельвинда же был не против. При условии, что мой корабль сядет первый - на разведку. Всякое ведь бывает.
   Сев, мы увидели то, о существовании чего я уже давным давно забыл. Но чего, как оказалось, мне отчаянно не хватало. Мы увидели снег.
   Мои цыгане были прекрасно знакомы с этим природным явлением, но относились к нему совсем не так, как я. Сразу после приземления ко мне подошел Гойка:
   - Чечигла Рома, летим отсюда, а?
   - Почему же?
   - Там, где даже вода стала холодной и твердой, люди не бывают добрыми и приветливыми.
   - Не спеши, рома, - возразил я. - Было дело, я жил в мире, где снег регулярно покрывал землю, и не таял по несколько месяцев. Однако люди там были не хуже, а может и лучше, чем в других местах. А как они справляли Новый год! До него осталось всего несколько дней. Возможно и тут его отмечают также весело...
   - Не думаю, - пожал плечами Гойка. - Может там, откуда ты родом, Новый год и праздник. А в России - нет. Рождество Христово - это праздник...

* * *

   Сели мы на заснеженном плато космодрома, отстоящем от города на несколько километров, и минут пятнадцать ждали, когда появится хоть кто-нибудь из официальных лиц. Никаких документов мы оформлять само-собой не собирались, а хотели просто дать взятку. Но дать ее было некому. Это было неестественно. Обычно, в надежде на наживу, мелкие чиновники, как стервятники, слетаются к прибывшему на планету кораблю.
   Так никого и не дождавшись, я решил выйти на разведку, хотя бы для того, чтобы походить по снегу, послушать под ногами его гипнотический скрип. Гойка увязался за мной. Хотела пойти и Ляля, но я не разрешил: в ее положении не до разведки.
   Одевшись потеплее, мы с Гойкой спустились по трапу вниз. И именно в тот миг, когда подошвы наших сапог коснулись снега, на горизонте показалась черная движущаяся точка. Сперва я подумал, что это что-то вроде аэросаней, но когда объект приблизился, я с удивлением обнаружил, что эта машина передвигается на мощных, по колени проваливающихся в снег, ногах. Она сильно походила на гигантского страуса, но без шеи и без головы. Мчался "страус" с невероятной скоростью, высоко задирая колени, и снег, клубами взметаемый толстыми ногами, казалось, не был для него помехой.
   Мой интерес почти не имел примеси опасения. Вряд ли местные жители настроены к нам агрессивно. Кому мы, нищие цыгане, нужны? Что с нас взять? Самое плохое, что нам могут сделать - это потребовать покинуть планету. Время от времени такое случалось. Но Гойка глянул на меня с беспокойством. Похоже, он не разделял моей уверенности в нашей безопасности. В тот момент, когда "страус" поравнялся с нашим звездолетом, из-за горизонта показалось еще несколько таких же фигур. Их было штук десять.
   Остановившаяся перед нами громадина согнула ноги и присела на корточки, словно собираясь помочиться. Передняя дверца с тонированным лобовым стеклом откинулась вверх, и на снег соскочил невысокий лысоватый человечек. Я не поверил своим глазам. Это был Семецкий. Убитый Семецкий! Он стоял передо мной в нерешительности, видно, сомневаясь, тот ли я, кого он ищет. Ведь внешность моя основательно изменилась.
   - Семецкий! Вы живы?! - шагнул я ему навстречу.
   - Приветствую вас, государь! - чуть отступив, обрадовано воскликнул он на русском языке двадцатого века и поклонился.
   - А Дядюшка Сэм сказал мне...
   - Я был серьезно ранен, но я выжил, - перебил он меня. - Товарищи по борьбе подобрали мне кое-какие б/у-шные органы на подпольном биоразборе и поставили меня на ноги. Простите, что перебил вас, но я должен немедленно вам сообщить...
   Но тут уже его прервал громкий посторонний звук - шум с напором текущей воды. Одновременно повернув головы, мы уставились на его "страуса". Тот писал. Специфический запах мочи на морозе, знакомый мне по деревянным дачным сортирам, не оставлял места для сомнения. Булькающий звук длился минуты две, и за "страусом" образовалась обширная проталина, от которой поднимались клубы пара. Чистоплотный "страус" сделал шажочек в сторону и замер вновь.
   - Беда, - сказал Семецкий. - Эти биороботы отвратительны, но другого транспорта тут не нашлось. А как они спариваются... - его лицо исказила гримаса брезгливости. - Впрочем, я тут вовсе не для того, чтобы описывать вам это. Времени у нас в обрез. За мной погоня. Я должен немедленно сообщить вам...
   - Они уже близко! - снова перебил я его. - Расскажите в корабле! Гойка, улетаем! - крикнул я по цыгански.
   Мы бросились к трапу. Первым по вертикальной лестнице поспешно лез Гойка. Вторым был я. Резко затормозив, "страусы" встали полукругом и одновременно, словно по команде, присели. Гойка стал подниматься еще быстрее, опасаясь то ли их пассажиров, то ли предстоящей вони. Дверцы откинулись, и в тот же миг морозную тишину нарушило характерное шипение, с которым воздух рассекает плазма бластеров. В нас стреляли.
   - Скорее! - заорал Гойка. - Они пробьют обшивку!
   Позднее я понял, что преследователи не решились бы поставить бластеры на столь мощный режим, ведь случись им повредить реактор, они погибли бы сами. Но в тот момент слова штурмана подстегнули нас, как хорошая плеть.
   Мы стремглав взлетели к дверной диафрагме шлюзового отсека, Гойка рухнул на пол и, откатившись подальше, вскочил на ноги. Так же поступил и я. В проеме показалась фигура Семецкого... Но именно тут ему в спину угодил плазменный заряд, предназначенный, скорее всего, мне. Я кинулся к нему, протянул руки к его вытянутым рукам... Но схватить не успел.
   - Спасайтесь! - выдохнул Семецкий и рухнул назад. Но еще до этого какой-то серый комочек, сорвавшись с его ладони, шлепнулся передо мной. Не обращая на это внимания, я, несмотря на опасность, хотел высунуться из люка, но, видно, Гойка уже нажал клавишу замка, и диафрагма моментально задраила выход.
   Обессиленный, я повалился на пол, и тут же серый комочек взбежал мне на плечо. Это крыса! Милая Сволочь! Как же я, оказывается, скучал по тебе!
   Я сгреб ее в ладонь и поднес к лицу. Уж ты-то знаешь, что хотел сообщить мне бедняга Семецкий. Но нет, ты не сможешь мне этого рассказать... Я глянул вглубь коридора, Гойка уже исчез. Раздался нарастающий гул, и корабль охватила предстартовая вибрация. Поднявшись и вернув Сволочь на плечо, я побрел в рубку.
   Гойка, мрачный, готовился к взлету. Я забрался в кресло второго пилота. Непоседливая Сволочь сбежала вниз и пропала из виду. Заснеженный пустырь космодрома на штурманском экране был как на ладони, только клубы густого пара несколько усложняли видимость. Двое наших преследователей волокли тело Семецкого к одному из переминавшихся с ноги на ногу "страусов". Его же био-машина так и оставалась неподвижной. Участь ее была решена: она будет сожжена огнем наших дюз.
   Корабль рванулся в высь, и перегрузка распластала меня по креслу. Гойка! Идиот! Трус! Я ведь строго-настрого запретил на период лялиной беременности брать с места слишком резко! Я с трудом повернул голову, но он уже и сам осознал свою ошибку:
   - Прости, Чечигла, - простонал он, снижая мощность двигателей. - Запамятовал.
   - Если с ней что-нибудь случиться, ты будешь сам рожать мне сына, - пообещал я осипшим голосом. Я переключил экран модуля связи на интерком и глянул на верхнюю палубу. Там, слабо шевелясь, вповалку валялись цыгане, захваченные перегрузкой врасплох.
   - Ляля! - позвал я.
   Одно из тел пошевелилось. Ляля приподнялась и глянула прямо в камеру. Ее глаза на бледном, как у манекена лице, казалось, смотрят сквозь меня. Мое сердце сжалось от жалости и страха.
   - Что случилось? - еле слышно проговорила она.
   - В нас стреляли, - ответил я, оправдываясь за этого идиота Гойку. - Нам нужно уносить ноги. Как ты?
   - Нормально, милый, - она вымученно улыбнулась. Тем временем и остальные джипси начали садиться, потягиваясь и разминая плечи.
   - А как... Как ребенок? - не унимался я.
   - Посмотрим... Но я ведь - джипси. Не бойся, Роман Михайлович. Вряд ли с ним случится что-то худое.
   Я вздохнул почти облегченно. Будем надеяться, что она права. Почему, все-таки, она так упорно величает меня по отчеству? Даже в такой ситуации. Возможно для того, чтобы я не забывал, кто я для этого мира? Но не скрою, это приятно.
   - Я скоро буду с тобой, - пообещал я, отключил связь и закрыл глаза.
   - Рома, прости... - опять затянул Гойка.
   - Заткнись! - огрызнулся я. - Не мешай мне думать.
   Так что же хотел передать мне Семецкий? Теперь мне это не откроет никто. Ясно лишь одно. Моя спокойная жизнь главы цыганского джуза закончилась. На меня объявлена охота. А это значит, что, скорее всего, Дядюшка Сэм все-таки попал в руки врагов, а не друзей. И они сумели выпытать у него правду о моем происхождении. И они каким-то образом следят за мной.
   Так что же я должен делать? Да понятия не имею!.. И тут до меня дошло. Нас будут преследовать. Я обернулся к Гойке:
   - Немедленно отключи все наши навигационные маяки! - приказал я, а затем вызвал корабль Зельвинды.
   - Хай, Рома, - хмурясь отозвался атаман. - Что стряслось? Кто вам на хвост наступил?
   - За нами погоня, - пропустил я мимо ушей его вопрос. - Прикажи звездолетам отключить все маяки.
   - Ты понимаешь, что говоришь?! - выпучил глаза Зельвинда. - Мы исчезнем со всех карт, и кто-нибудь выскочит из гиперпространства прямо у нас перед носом! Свобода дорога, но она бывает только у живых.
   - Не время спорить! - заорал я сердито. - Вероятность столкновения невелика, а если мы останемся видимыми, нас уничтожат точно!
   - Ай-ай-ай-ай-ай! - мотая головой, состроил свирепую гримасу Зельвинда. - Во что ты нас втягиваешь, Чечигла Рома?
   - Уже втянул. Но давай обсудим это потом! - взмолился я. - Отключите маяки, а я сейчас же переберусь к тебе в шлюпке.
   - А знаешь ли ты, что если жандармы застукают нас на этом, нам раз и навсегда запретят пилотировать звездолеты?
   Ах ты, какой законопослушный гражданин... Я молчал, подыскивая убедительн довод. Но неожиданно Зельвинда сдался сам:
   - Ладно, - сказал он. - И на какой срок?
   Если б я знал. Больше всего мне хотелось ответить, - "навсегда", - ведь когда целый табор вновь включит навигационные маяки, нас обнаружат мгновенно. Из гиперпространства звездолеты толпой не выходят. Но я не мог позволить дискуссии затягиваться.
   - Убери маяки и встречай шлюпку, - ответил я уклончиво. - Мы всё решим вместе, атаман.
   "Голова - хорошо, а два сапога пара"...

* * *

   Пристыковавшись к кораблю Зельвинды, благо, пилотируется шлюпка автоматически, я направился в рубку. Давненько же я тут не бывал. Все-таки мой и этот корабли - небо и земля. В мой джуз перешли самые дисциплинированные и чистоплотные джипси табора. А тут... Грязь, вонь и вечная атмосфера вялотекущего пьяного дебоша. Пробираясь в рубку и здороваясь с соплеменниками, я не на шутку беспокоился о том, чтобы не нахватать в бороду вшей.
   И вот я предстал перед сердитым ликом кольценосого Зельвинды Барабаша. Я уже почти решил признаться ему во всем и получить по заслугам. Но не захочет ли тогда Зельвинда купить покой своему племени, выдав меня властям. У него достаточно твердые понятия о чести, и мы - почти друзья, но я обманул его, и когда он узнает, что я - не джипси, что я - чужак... Пристав к табору, я подверг опасности всех его людей. Хотя осознал это только сейчас... К счастью, Зельвинда сам подсказал мне, как обманывать его дальше. Едва завидев меня, он взревел:
   - Говорил я тебе, Рома, что воровать корабль мытаря - опасно! Видно, рано дал я тебе имя Чечигла!
   Итак, он уверен, что преследуют нас только из-за корабля. Моя голова моментально стала работать в этом направлении.
   - Я должен отвести опасность от табора, - заявил я. - Придется вам еще некоторое время оставаться невидимыми для жандармских навигационных систем. Я же включу все маяки и поиграю с ними в кошки-мышки, пользуясь гиперпространственным приводом. Пусть попробуют поймают.
   Зельвинда моментально оттаял.
   - Ха! - сказал он и щелкнул ногтем по кольцу в носу. - Ты хитер. И ты справедлив. Но есть загвоздка. Ни один штурман нашего табора не умеет протыкать пространство. У нас никогда не было таких кораблей. - Сказав это, он сунул в рот трубку, пустил клуб дыма прямо мне в лицо и прищурился, ожидая ответа.
   - Мы доберемся до ближайшего порта и выкрадем себе штурмана, - продолжал я гнать напропалую.
   - Смелый и глупый, - сообщил мне Зельвинда сведения обо мне. Я не позволю тебе опять рисковать нашими головами. Красть корабли это одно, а красть людей - совсем другое.
   - Зельвинда, - решил я сменить тактику спора, - не надо корчить из себя ангела. Я, между прочим, знаю, что перед самым моим появлением в таборе, вы не просто угнали корабль, а захватили и продали его вместе с капитаном. А двух его помощников - прикончили.
   - Девка разболтала?! - нахмурился атаман. - Нет юбкам веры!
   - Муж и жена - одна сатана, - парировал я. - Что это за секрет, о котором знает весь табор? Что ли, только мне знать не положено? Она моя жена, и она должна рассказывать мне все, что знает.
   - Ладно, прав, - смирился Зельвинда. - Ну, прикончили. И что с того? Табор голодал, а тут подвернулся случай. Не тебе меня учить, что можно, а чего - нельзя! Так и так было помирать. Но нашелся шанс выжить, и все получилось. Как раз потому, что жандармы никогда не заподозрили бы в грабеже мирных джипси. А сейчас ты предлагаешь играть с законом в открытую.
   - Да. Но я один. Все наши корабли без маяков разлетятся в разные стороны, а потом по очереди включат их, как будто бы выныривая из гиперпространства. Это не вызовет подозрений. Ты был прав, не стоило связываться с налоговой инспекцией. Когда я уведу погоню подальше, я постараюсь украсть обычный грузовик и пересяду в него. И все мы встретимся вновь.
   - А люди твоего джуза?
   - Ты заберешь их на свои корабли. Мы все провернем вдвоем с Гойкой.
   - Не выйдет, - Зельвинда покачал головой. - Тебя воспитывал странный табор. Наши люди не покидают своего капитана в беде.
   - Но это нужно. Я прикажу.
   - Даже не пытайся. Джипси - народ вольный. Они скорее убьют тебя, нежели выполнят такой приказ.
   Вот, блин, логика! Они не покинут меня в беде, они скорее убьют меня...
   - Но табор таким образом мы спасем, - продолжал он. - Что же касается тебя и твоего джуза... План слишком сложный, чтобы сработать. Но это - дело твое и твоих людей. Что ж, рискуй. Если пропадешь, про тебя сложат новую песню, - он ударил меня по плечу.
   Наверное, последнему его высказыванию я должен был безмерно обрадоваться. И Зельвинда не был бы собой, если бы в его руках откуда ни возьмись не появился объемистый кувшин вина.
   - За риск! За свободу! За доблесть! - провозгласил он, наполнив чаши.

   В моем плане было слишком много тонких мест, готовых лопнуть в любой момент. Вот первое. Пока на моем борту не появится штурман, умеющий прыгать через гиперпространство, я не мог включить навигационные маяки. Но как без них садиться в космопорту?
   Приходилось выкручиваться. И данную проблему мы с Гойкой решили следующим образом. Мы вдвоем спустимся на планету в шлюпке, а невидимый для навигаторов корабль оставим болтаться на орбите вокруг нее. Если учитывать, что из гиперпространства звездолеты выныривают в некотором отдалении от планет, риска столкнуться с ними нет. А если к планете кто-то будет подлетать в пониженном режиме поглощения пространства, он не сможет не заметить наш корабль.
   - И он не станет никому сообщать о нас, - подмигнул мне Гойка. - Мало ли почему звездолет мытаря, отключив маяки, затаился на орбите? А?
   Хотя я и был уверен, что все будет именно так, как предсказывал атаман, я все-таки собрал своих людей на сход. Я рассказал им о том, что за кораблем охотятся власти, о нашем плане, а закончил свою речь тем, что считаю, им безопаснее было бы на некоторое время перебраться на другие корабли табора. Освещение палубы имитировало сумерки, блики костра выдергивали из толпы непроницаемые лица моих цыган. Они молчали.
   - Ну?! - не выдержал я тишины. - Чего притихли? Разве я не прав?
   На помощь мне пришла Ляля:
   - Не серчайте, ромалы, - сказала она. - Он ведь даже язык наш не знал, когда я его в табор привела, что же он может знать о наших порядках?
   Похожий на старого облезлого волка старик Хомук проскрипел:
   - Ты была бы права, девка, коли б он не был нашим джуз-атаманом. Мы доверяем ему нашу жизнь, а он до сих пор не знает наших главных законов.
   Цыгане тихонько загудели.
   - Ты считаешь, он не достоин? - с вызовом спросила Ляля.
   - Я считаю, что его надо учить, - ответил Хомук и вновь повернулся ко мне: - Только смерть может заставить джипси покинуть капитана. И еще - переход в новый джуз. Но и то, и другое может случиться только один раз.
   Я пошел ва-банк:
   - Знаю. Но прежде чем подвергнуть вас риску, я хотел узнать, готовы ли вы идти за мной, или предпочтете выбрать на мое место другого. Таков закон моего родного табора.
   - Да-а, - протянул Хомук, - из далеких краев ты прибыл к нам, Рома... Хватит болтовни. Делай то, что считаешь нужным, и пусть все будет так, как будет.
   Что ж, пора снять напряжение и закрепить удачу. Предвидев недовольство, я загодя приидумал, как это сделать. Рояль в кустах. Правда, балисет имеет только пять струн, но к этому нетрудно было приспособиться, и несколько раз я бренчал на нем Ляле, а больше никто в таборе не слышал, как я играю.
   Я убедился, что инструмент строит, потрогал клавиши темброблока, и добился того, что звук стал почти фортепианным. Затем я провел по струнам и огляделся. Цыгане замерли в ожидании. Блики костра играли на лицах... Когда-то в студенческом театре мы ставили оперетту "Мистер Икс". Ария из нее будет сейчас, пожалуй, как нельзя кстати. И я запел:

   - Снова туда, где море огней,
   Снова туда с печалью моей.

   Цыгане пооткрывали рты.

   Светит прожектор, фанфары гремят,
   Публика ждет, будь смелей аккробат...

   Тут какой-то кусок у меня вылетел из головы... Собственно, вот строчка из-за которой я вспомнил это произведение. Она актуальна:

   - ... Устал я греться у чужого огня...

   А следующая уже не актуальна:

   - ... Ну где же сердце, что полюбит меня...

   Ляля подозрительно уставилась на меня. Она ведь знает мой русский язык... Слова окончательно перепутались. "На автомате" я ещё пропел:

   - ... Да, я - шут, я - циркач, так что же?
   Пусть меня так зовут вельможи.
   Все они от меня далеки, далеки...

   И все. Следующая строчка стерлась напрочь. Как отрезало. Потому, невольно выдержав эффектную паузу, пришлось импровизировать:

   - Дураки, мудаки, говнюки!
   Я остановился и замолчал. Бедный Кальман.
   - Ты - великий менестрель, Рома! - воскликнул Гойка восхищенно. - Твоя песня странна и прекрасна!
   - И что же она означает? - поинтересовался Хомук скептически.
   Ляля, укоризненно покачав головой, опередила меня:
   - "Я одинокий. Я выступаю с номерами в балагане, богатые люди не уважают меня. Они - глупые и плохие".
   - Справедливая песня, - кивнул Хомук.
   И цыгане захлопали. Ведь на ярмарках все они ходили по канатам, жонглировали, показывали фокусы и дрессированных животных. И нельзя сказать, что они были так уж счастливы своим положением.
   Что ж. Мой подорванный было авторитет восстановлен. А моя совесть - чиста. Я предупредил их, а они сделали свой выбор.

* * *

   Ближайшая к нам планета называлась просто, но со вкусом: "Рай". И это наполнило меня самыми недобрыми предчувствиями. Наша шлюпка приземлилась в удаленном от конторы уголке космодрома. Если нас и засекли, то смылись мы раньше, чем к шлюпке кто-либо приблизился. Возможно, посудину в наше отсутствие арестуют, но тогда и будем действовать по ситуации. В конце концов, в таком рискованном предприятии, как наше, все до мелочей предугадать невозможно.
   Пока мы летели к Раю, Гойка учил меня, как следует вести себя на планете, слегка удивляясь моей неосведомленности. Главной проблемой, с которой мы могли столкнуться, было отсутствие у нас обоих кода социальной значимости. Но если мы сразу двинем в портовый кабак, заверил меня Гойка, обойти это обстоятельство будет нетрудно. Главное, чтобы при нас были тугрики. Хозяева подобных заведений редко бывают чересчур щепетильны.
   Когда шлюпка приземлилась, я испытал забытое уже ощущение: словно огонь пробежал по телу. Значит, я могу летать тут с помощью гравитата. Но делать этого снова нельзя. Провожаемые подозрительными взглядами служителей космодрома мы, воспользовавшись самодвижущимися дорожками, довольно резво добрались до ворот и соскочили на обычный тротуар. Теплый ветерок обдувал наши лица. Если такая погода держится тут всегда, происхождение названия планеты легко понять.
   За воротами меня вновь окатило огнем: зона действия антигравитационных генераторов закончилась, видно, они установлены только на космороме. Гойка моментально определил, какое из зданий является кабаком, и мы направились туда.
   Впервые за все время пребывания в двадцать пятом веке я увидел негра. Он был толст и похож на Луи Армстронга. Одет он был в коричневую ливрею с золотыми отворотами. Это был швейцар. Стоило нам приблизиться к дверям, как над ними с препротивнейшим звуком замигало табло. Негр шагнул нам навстречу, и белки его глаз угрожающе сверкнули.
   - Спокойно, - выставив вперед ладонь, остановил его Гойка. - Мы - свои. - Он сунул в карман руку и всучил швейцару одну из тех кредиток, которыми я его заранее снабдил. - Это тебе на чай. Для начала.
   Негр хмыкнул, положил карточку во внутренний карман ливреи и, коснувшись петлицы, произнес:
   - Босс, тут двое джипси. Без кодов.
   Он помолчал, по-видимому получая наставления. Затем выдал:
   - Но они дали мне пятьдесят хрустящих.
   (Я точно видел, что Гойка дал ему сотню.) Негр опять немного помолчал, закатив глаза выслушивая шефа, затем еще раз коснулся петлицы и, растянув в улыбке пухлые губы, указал нам на дверь:
   - Добро пожаловать в "Преисподнюю".
   Только тут я обратил внимание на вывеску. Заведение называлось именно так. Ад в раю. Предчувствия мои стали еще более тягостными.
   Однако, войдя в ресторан, ничего особенно адского, кроме пламени газовых горелок в форме факелов, я не заметил. Да нарочитую мрачность красно-черных костюмов официантов, которые все поголовно были неграми. Один из них, слегка пританцовывая под ритмичную музыку, провел нас через несколько комнат к свободному столику, парящему над полом.
   Итак, наша задача - сидеть и наблюдать за посетителями. Выяснить, кто из них - штурман современного гиперпространственного корабля и любым способом доставить его на наш звездолет. Купить, запугать, споить или просто связать по рукам и ногам... Решим по ходу.
   В кабаке, состоящем, словно улей, из множества небольших сообщающихся друг с другом зальчиков, было людно и шумно. Большинство присутствующих были мужчины, выглядевшие заправскими головорезами и прожженными космическими волками. Женщин было мало, но все они были полуодеты, а их вид и поведение также не оставляли сомнений в роде их деятельности. Поголовно все посетители были пьяны и болтали, стараясь переорать музыку и друг друга.
   Ловко орудуя дистанционными пультами, официанты отправляли плавающие под потолком подносы со снедью в нужные места. Но некоторых посетителей такая манера не устраивала, и к их столикам напитки и яства официанты приносили сами.
   Наши цыганские одеяния вызвали всеобщее оживление, и приковали множество глаз. Просмотрев меню, Гойка сделал заказ, и официант исчез. Тут же от соседнего столика отделилось плавающее сидение и, неся на себе грузную фигуру, пристыковалось к нашему.
   Перед нами возник здоровенный верзила со светлыми, словно выгоревшими на солнце, волосами, заплетенными в косу. Коса, в свою очередь, словно толстый ошейник, была обмотана вокруг его шеи. Верзила наклонился к нам, обвел нас пьяными красными глазами, а затем сообщил, вперившись взглядом в Гойку:
   - Джипси.
   - О, да, - подтвердил Гойка.
   - А где табор?! - с нажимом произнес наш непрошеный сотрапезник и вдруг заржал так, словно чрезвычайно удачно пошутил. Просмеявшись, он все так же безапелляционно сообщил Гойке:
   - Цыгане петь умеют. Цыганские песни. - И вновь разразился хохотом.
   "Хорошо смеется тот, кто смеется, как лошадь..." Я видел, как Гойка потянулся к кушаку, под которым был спрятан плазменный кинжал. При этом он демонстративно не смотрел на своего собеседника, а повернул застывшее лицо ко мне. Нужно было срочно вмешаться и разрядить обстановку. Я торопливо заговорил:
   - Все нормально. Нас никто не пытается оскорбить. Человек просто пьян, понимаешь? Просто пьян.
   Несмотря на то, что говорил я на диалекте русских джипси, верзила понял меня и взревел:
   - Кто пьян?! Я пьян?! - он угрожающе выпрямился... И тут же сник: - Да. Пьян. И что?
   Гойка убрал руку от кушака.
   - Нет, ничего, - сказал я примирительно. - Через полчасика мы будем такими же.
   - Хо! - слегка взбодрился верзила. - Шутка. - И, словно пытаясь удостовериться, спросил: - Шутка?
   - Да, - подтвердил я.
   - Хо-хо! - развел руками мой собеседник. - Никогда не слышал, чтобы джипси шутили. Впрочем, я вообще с джипси еще никогда не разговаривал. Джипси не ходят в наши кабаки. Как это вас занесло сюда?
   Два подноса с едой и пивом проплыли над головами и аккуратно приземлились перед нами.
   - Эй! - заорал верзила в сторону. - Фредди! Принеси-ка пива и мне. И ножками, ножками! - Он повернулся к нам: - Не люблю я эти штуковины, - сообщил он, щелкнув пальцем по моему подносу. - За мои кровные пусть меня обслуживают как следует!
   Пять минут спустя мы уже пили втроем. Выяснилось, что верзилу зовут Бенедикт, и он не звездолетчик, а портовый заправщик. И сегодня у него выходной. Мы в свою очередь назвали ему свои имена и изложили легенду, из которой следовало, что мы ищем опытного штурмана, который обучил бы нашего человека гипер-прыжкам. Это было почти правдой.
   - Украли звездолет? - простодушно спросил Бенедикт.
   - Купили, - возразил я, прекрасно понимая, что он не поверит. И правильно сделает.
   - Хо, - покачал он головой. - Опять шутишь. Никогда еще не слышал, чтобы джипси покупали корабли.
   - А что ты вообще о нас слышал, а?! - агрессивно спросил Гойка. - В кабаки мы не ходим, шутить не умеем, корабли не покупаем... Какого дьявола вы держите нас за дикарей? Если бы все наши корабли были ворованными, жандармы от нас не отставали бы. Да мы бы все уже давно по тюрьмам сидели.
   Это традиционная песенка джипси для чужаков. На самом деле они научились находить спрятанные в корпусе звездолета контрольные датчики, и им почти всегда удается перепрограммировать их, да так, что комар носа не подточит.
   - Хм-м, - выпятил губу Бенедикт. - Вообще-то, верно. Только не надо мне говорить, что вы вообще никогда не угоняете звездолеты.
   - А мы и не говорим, - пожал плечами Гойка.
   - С кем не бывает? - добавил я.
   - Хо-хо-хо! - радостно закатился Бенедикт. - И правда! С кем не бывает?..
   Мы выпили и принялись за еду.
   - Значит, репетитор вам нужен? - полувопросительно сказал Бенедикт. - Ладно. Подыщем. Я всех тут знаю. Только заплатить придется.
   - Сколько? - полез я в карман.
   - Не-е, - помотал головой Бенедикт. - Не мне. Деньги будете учителю платить.
   - А ты что, бесплатно нам поможешь? - недоверчиво усмехнулся Гойка.
   - Конечно нет, - ответил ему Бенедикт с еще более наглой ухмылкой на роже. - Вы мне петь будете. Как джипси поют, легенды ходят, а я никогда не слышал.
   - А что ты слышал? - опять завелся Гойка. - В кабаки мы не ходим, шутить не умеем...
   Я положил под столом руку на его колено, и он осекся.
   - Как мы будем петь без инструмента? - спросил я. - Да еще в таком шуме.
   - Это мы решим, - помахал ладонью Бенедикт.
   - А учителя нам точно найдешь? - прищурился Гойка.
   - Будь спокоен. Лучшего!
   - Тогда давай, решай, - согласился Гойка.
   - Будет инструмент, будут и песни, - добавил я.
   - Виолину, балисет или аккордеонус?
   - Балисет, - не задумывался Гойка.
   - Фредди! - вновь позвал Бенедикт, и перед нашим столиком вырос чернокожий юноша-официант. - Ну-ка, живо слетай к Дьяволу и скажи, что Бенедикту нужен балисет. И еще - каждому, - обвел он нас троих пальцем, - по пиву.
   Юноша рванулся к выходу, но Бенедикт остановил его:
   - Стоп! Я тебя отпускал? Правильно, не отпускал. А чего тогда ты дергаешься, словно тебя укусил кто-то? Отключи в нашем зале музыку, а выходы перекрой сайленс-полем. Все понял?
   - Всё, - торопливо кивнул официант. Но опасливо добавил: - Только другие клиенты могут быть недовольны.
   - Это моя проблема, - заявил Бенедикт. - А твоя задача состоит в том, чтобы остаться живым. Повтори, что для этого ты должен нам обеспечить?
   - Тишину, балисет и пиво.
   - Не правильно, - капризно покачал головой Бенедикт. - Все наоборот. Сначала - пиво. Потом летишь за балисетом, а потом уже и тишину делаешь. Теперь ясно? Всё. Исчез.
   Когда инструмент появился у Гойки в руках, он повертел его и неодобрительно поморщился:
   - Автомат. Терпеть не могу.
   Он нажал на клавишу автонастройки, и ослабленные до этого струны натянулись. В зале к тому времени установилась почти полная тишина. Музыка прекратилась совсем, раздавались только голоса посетителей, но теперь, чтобы их услышали, им не приходилось орать во всю глотку. Однако, это и впрямь понравилось не всем.
   - Какого черта выключили музыку?! - крикнул кто-то.
   - Успокойся! - рявкнул Бенедикт. - Раз выключили, значит надо! Сейчас нам джипси будут петь!
   Видимо, это сообщение действительно заинтересовало народ, так как возражать никто не стал. Поставив аккорд, Гойка провел по струнам ногтем. Я приготовился к очередной цыганской балладе. Но вместо этого он замолотил по струнам словно балалаечник. Аккорд был минорным, и звучание получилось тревожно-трагическим. Неожиданно для меня Гойка запел на русском (само-собой образца двадцать пятого века):

   - Распустила крылья перепончатые ночью мышь летучая,
   В небе черной тенью промелькнула между грозовыми тучами,
   Месяц на монаха беглого глаз скосил свой злой,
   Тот бежит от звездолета, по тропе лесной.

   Вымокнув до нитки, сушит рясу в кабаке, от леса в трех верстах.
   Пьяному монаху отказались наливать, и он кричит в сердцах:
   "У греховности и святости - равная цена;
   Что ж вы, суки, я пришел к вам, дайте мне вина!"

   Но все смеялись. Лишь блудница одна
   Подала с молитвой чашу вина,
   И он испил до дна...
   Пел он страстно и разливисто. Было в его исполнении что-то рок-н-рольное. Драйв. Но все-таки это был не рок-н-ролл. Иногда он приглушал струны ладонью и произносил целые фразы речитативом без аккомпанемента. Люди вокруг окончательно смолкли, и многие стали подтягиваться к нам.

   - Распустила крылья перепончатые ночью мышь летучая,
   В небе черной тенью промелькнула между грозовыми тучами,
   В свете молний путник движется по тропе лесной,
   И вертепы, и святыни - за его спиной!..
   Гойка остановился. Последний аккорд затих не сразу. Затем несколько секунд в зале царило безмолвие. А потом оно взорвалось восторженным ревом, свистом и топотом.
   - Еще! Еще! Давай еще! - кричал Бенедикт, перекрывая остальных. - Да ты, братец, умеешь! Умеешь, братец!
   Гойка снисходительно усмехнулся.
   - Спой им про Бандераса, - посоветовал я. Гойка кивнул.
   - Теперь нашу, - сказал он и запел по-цыгански в своей коронной испано-индийской манере:

   - Эй, ромалы, слушайте правдивый рассказ,
   Что ветер нашептал, который бродит меж звезд...

   И вновь, по окончании, разразилась восторженная буря.
   - Не знаю, о чем ты пел, - сказал Бенедикт, - но и не надо. И без того душа трепещет.
   Люди одобрительно кивали, били Гойку по плечам и заказывали кружку за кружкой. А Бенедикт заявил:
   - Кстати, о штурмане. Я уже приглядел тут для вас кое-кого. Брайни, поди-ка сюда. - Он потянул за руку худощавого парнишку ярко выраженной семитской наружности и выволок его к самому столу.
   - Вот, пожалуйста. Видите, какой штурман. Зовут Брайан. Из колледжа недавно, так что и теорию еще помнит. Но и на практике... Ну-ка, Брайни, перечисли-ка свои маршруты.
   - Беня, я тебя умоляю...
   - Давай, давай!..
   Парнишка поднял глаза к потолку и, загибая пальцы, затянул:
   - Москва - Новые Фермопилы, Москва - Петушки, Четвертая Альдебарана - Рай, Е-272/87 - Долгожданная Эрекция, Алмазный Край - Юпитер Гелиоса, Челябинск - Рай...
   - Ну хватит, хватит, - остановил его Бенедикт. Видали?!
   - Что-то молод он больно, - недоверчиво помотал головой Гойка.
   - Молодой, да ранний, - заверил Бенедикт. - Вам как раз подойдет.
   - А чего им надо? - поинтересовался парнишка. - Ты меня, Беня, как какую-то тварь бессловесную продаешь...
   - А ты и есть тварь, - заявил Бенедикт. И добавил, выдержав паузу: - Божья.
   Народ заржал, а парнишка, пытаясь вырвать руку из мертвой хватки Бенедикта, заявил:
   - Не, я к джипси не пойду. Если им надо корабль украсть, то я - пас.
   - Нам нужен репетитор, - вмешался я. - Обучить нашего штурмана гиперпрыжкам.
   - А-а, - протянул Брайан. - Это-то мне - раз плюнуть. Хоть и сложно. Только я все-равно не могу.
   - Как это не можешь?! - возмутился Бенедикт. - Я пообещал!
   - Ты пообещал! А меня начальник транспортной службы графа Ричарда Львовского к себе вербует, сулит немножечко деньжищ заплатить.
   А вот это видел? - показал ему Бенедикт кулак. - Сулит ему! Еще вякнешь, и будет тебе обрезание по самые уши! Ты уж лучше молчи. А вот ты - пой, - повернулся он к Гойке.
   - Пусть-ка брат мой споет, - отозвался тот, вручную перестраивая балисет для меня. - Я по этой части против него - пацан, не более. Хотите верьте, хотите - проверьте.
   Этого мне только не хватало. Хотя, с другой стороны, почему бы и не спеть? Я принял инструмент из рук Гойки и на миг задумался... И решил взять слушателей контрастом. В противовес разухабистым гойкиным песням спеть что-нибудь щемяще-грустное. Типа "Ночной птицы" Никольского или его же "Музыканта": "Повесил свой сюртук..." Интересно, смогу ли я заставить их слушать меня на русском языке двадцатого века так, как они слушали Гойку на цыганском? Я опрокинул в глотку рюмку водки, которая уже тоже появилась на нашем столике, поморщился и сказал:
   - Я знаю песни только на диалекте своего родного табора.
   И тут меня осенило. Я понял, что именно я буду петь. Когда-то давным-давно я сам положил на музыку стихи моего сокурсника Лёши Михалева. И всем нравилось.
   - В этой песне говорится о любви и смерти, - сказал я. Хотел добавить что-то еще, но не стал. Потом переведу, если попросят. И запел:

   - На город мой безмолвна и бела
   Ложится ночь, укутавшись в метели,
   Два ангела ко мне в окно влетели,
   Сложив за спинами замерзшие крыла,
   Сказали мне, что Королева умерла

   И замолчали. Я хотел уехать
   Тотчас из города, где ночь белым бела,
   Безмолвна. Где быть может, "Умерла" -
   Чуть слышно прошептало эхо
   За мною вслед и подавилось смехом.

   Им нечего мне было рассказать,
   Я понял все по их молчанью,
   Расправив крылья над плечами,
   Два ангела летели к небесам
   В свой добрый мир, из моего назад.
   Люди слушали молча, завороженно глядя мне в рот. Я чувствовал себя удавом Каа в городе обезьян. Но краем глаза я увидел, как из-за соседнего столика поднялся какой-то человек и проворно вышел из нашего зала. Все, что я успел заметить в нем - зачесанная на лоб челка и большие уши. Не всем, значит, нравится, как я пою. Ну и ладно, скатертью дорога. Я опустил глаза, чтобы больше не видеть ничего такого, что могло бы сбить меня.
   - На город мой безмолвна и бела
   Ложится ночь, укутавшись в метели
   Волшебное виденье стало тенью
   И отраженьем тени в зеркалах,

   И страхом плотским пред Господним гневом.
   Для всех живая умерла сегодня Королева
   И значит, все грехи я оплатил
   Тем, что другой такой мне не найти.
   Я замолчал и поднял глаза. Не знаю, может, я преувеличиваю или выдаю желаемое за действительное, но лица окружающих казались мне потрясенными.
   - Тебе, братец, не здесь надо петь, - сказал Бенедикт, - а в столице выступать. Бабки бы огребал немеряные.
   Я с удивлением увидел, что у него на коленях примостился молодой штурман Брайан, и по щекам его текут слезы. Надо же какой чувствительный. И это при том, что не понимает слов. Или Бенедикт так и не отпустил его руку, и бедняга плачет от боли? Но нет, руки Брайана свободны.
   - Все-равно я с вами не пойду, - хлюпнув носом, сказал тот, - хотя уже хочется...
   Бенедикт словно и не слышал его. Сделав глубокий вдох, будто бы отгоняя от горла комок, он изрек:
   - Такой странной музыки я еще не слышал. Ни на что не похоже. - (Еще бы, - подумал я, - все-таки пять столетий прошло.) - И язык... Чей, говоришь, это язык?
   - Джипси, - привычно соврал я. - Этот табор ползает по задворкам, и мало кто его знает...
   - А вот и лжете, сударь мой, Роман Михайлович, - раздался скрипучий голос неподалеку.
   Я вздрогнул. И поразило меня даже не то, что кто-то произнес мое имя. А то, что сказана эта фраза была на русском языке двадцатого века.

* * *

   Я без труда нашел глазами говорившего. Это был тот самый человек, который слинял из зала, когда я пел. Не зря мне это не понравилось. Внешность его была бы неприметной если бы не идиотская прическа и непропорционально большие уши. Он стоял совсем рядом, за спиной Бенедикта, между двух здоровенных жандармов в лиловых формах.
   - Я надеюсь, вы не будете делать глупостей? - ласково улыбнулся ушастый. - Будьте любезны, проследуйте с нами в участок. Сбежать вам не удастся, даже и не пытайтесь.
   Я обернулся к Гойке и по выражению его лица понял, что объяснять ему ничего не надо. О главном он доадался: у нас неприятности.
   - Что бормочет эта лопоухая гнида? - спросил меня Бенедикт.
   Неожиданно ему ответил Гойка:
   - Бормочит, что ты, ты и ты, - он ткнул в грудь Бенедикта и еще двоих самых грозных на вид головорезов, - пожаловались ему на то, что мы, подлые грязные джипси, обокрали вас.
   Лицо ушастого вытянулось.
   - Что?! - поднимаясь обернулся к нему Бенедикт. Указанные Гойкой парни повели себя так же грозно. Все, кто только что слушал наши песни, обернулись и, закрывая нас от шпика, сомкнулись в хмельную стенку.
   - Разойдись! - взвизгнул ушастый. - Приказываю именем Его Величества Рюрика Четвертого! Я следователь имперской прокуратуры! Вот ордер на арест! Если вы сейчас же...
   Договорить он не успел, так как получил от Бенедикта увесистейшую оплеуху. В тот же миг Гойка, вырвав у меня из рук балисет, вспрыгнул на стол и что есть силы треснул им по башке одного из жандармов. Струны взвыли, и инструмент раскололся на куски.
   И тут началось. Жандармы палили, проститутки визжали, с потолка на головы сыпались куски оплавленного пластиката, летали, ударяясь о черепа, кружки и подносы... Гойка поволок меня за руку в какой-то проем, а я, в свою очередь, потащил за собой втянувшего голову в плечи Брайана. Выбравшись на воздух, мы втроем кинулись к воротам космодрома.
   Стоило мне почувствовать приятный огонь в теле, как я, не раздумывая, воспользовался своими возможностями. Схватив за руки Гойку и Брайана, я принял горизонтальное положение и, волоча их, стремительно полетел вперед. Они мчались за мной семимильными шагами, словно маленькие дети за спешащим папашей. Мы домчались до "бегушки", и я смог увеличить скорость еще...
   Неожиданно Брайан вырвал свою руку из моей. Я отпустил и Гойку, встал на ноги. Бегущая дорожка продолжала мчать нас в сторону нашей шлюпки. И та была уже близко.
   - Куда вы меня тащите?! - взвизгнул Брайан.
   А с ним одновременно, обращаясь ко мне, воскликнул Гойка:
   - Как ты это делаешь?!
   - Потом! - ответил я ему и повернулся к Брайану: - Нам нужен репетитор, ты же слышал!
   - Это ваши небольшие проблемы. А я ни на что не соглашался. Я бежал только для того, чтобы не связываться с жандармами. И всё. Дальше с вами идти у меня нет никаких веских причин.
   - Есть! - возразил Гойка. Неуловимым движением он выдернул из-за пояса кинжал, наставил на Брайана и щелкнул переключателем режимов. Плазменный клинок в миг вытянулся до размеров сабли и коснулся кончиком здоровенного кадыка Брайана. От неожиданности тот сглотнул, и глаза его округлились.
   - Стой, молчи и не двигайся, - приказал ему Гойка. - Рома, обыщи его.
   Я старательно обшарил парнишку и, найдя бластер, передал его Гойке.
   - Теперь так, - сказал тот. - Если ты брякнешь еще хоть слово, я сделаю то же самое, только рукоятку поднесу поближе. Ты понял, а? Если понял, мигни.
   Брайан мигнул. Гойка отключил нож. Мы были уже возле шлюпки и соскочили с "бегушки". Краем глаза я увидел какое-то шевеление возле ворот, позади. Погоня? Действительно, несколько фигур мчались к нам по воздуху так, как это только что делал я, но значительно быстрее. Воздух с шипением рассекли плазменные заряды бластеров: преследователи стреляли. Но мы успели забраться в шлюпку, задраить люк, и Гойка ударил по газам.

   ... Мы пристыковались к звездолету. Непрерывно слыша требования планетной жандармерии остановиться, мы отогнали его на расстояние, безопасное для гиперпрыжка. Тут только Гойка разрешил Брайану говорить:
   - Всё, - сказал он. - Заклятие снято. Ты обретаешь дар речи. Садись на мое место, останавливай корабль и прыгай.
   Только что подоспевшая Ляля опасливо прижалась ко мне.
   Брайан сел на штурманское место, положил руки на колени и, глядя в одну точку, тихо сказал:
   - Я не умею.
   - Что?!! - вскричали мы хором.
   - Я ни разу не прыгал через гиперпространство. Я все врал. Меня выгнали с первого курса космоколледжа. Сразу после практики.
   - За что? - невпопад спросил я. Какая разница, за что?! Но Брайан с готовностью объяснил:
   - О, я учился только на "отлично"! Но на практике совсем ничего не мог сделать правильно. Я волновался... Трусил. И меня выгнали.
   Мы слушали его с открытыми ртами, а он все также нудно бубнил:
   - Я работаю продавцом средств от домашних насекомых в папашином магазинчике. А по вечерам хожу в "Преисподнюю" и вру. Мне там хорошо. Но я ничего не умею. Простите меня, - жалобно попросил он под конец.
   "Приказываем немедленно остановиться! Приказываем немедленно остановиться! - передавал модуль связи. - В случае неповиновения ровно через парсек ваш корабль будет уничтожен!.." Жандармский крейсер был уже явственно виден на экране. Он приближался.
   - Остановиться я могу, - добавил Брайан. - А вот прыгать не умею.
   - Так останавливайся, - сказал я и посмотрел на Гойку. - Им нужен только я.
   - Останавливайся, - эхом повторил за мной Гойка и отключил на модуле связи звук.
   Брайан принялся деловито манипулировать приборами управления. Мы молча следили за ним. Скорость корабля стала падать, и жандармский крейсер подошел к нему вплотную.
   "Почему они не стреляли? - подумал я. - Ах, да. Они наверное знают, что никто из джипси не умеет нырять в гиперпространство. Умные люди, если это возможно, всегда стараются взять врага живым, чтобы использовать его в каких-нибудь политических целях".
   - Всё, - сказал Брайан. - Мы стоим.
   И тут Ляля, оттолкнув меня, шагнула к штурманскому креслу и, схватив Брайана за грудки, закричала:
   - Ты! Ты учился, сукин ты сын! Ты знаешь, как это делать! Прыгай или задушу тебя! - и тут же, бессильно опустившись перед ним на колени, она заплакала. - Ну пожалуйста. Я прошу тебя, миленький мой, алмазный... - И она принялась осыпать поцелуями его руки. Отдернув их и прижав к груди, Брайан пролепетал:
   - Вообще-то я могу попробовать... Но мы тогда, наверное, погибнем.
   - Да, - подтвердил Гойка. - Крейсер уже слишком близко.
   - А вот и нет, - откликнулся Брайан, не глядя на него и лихорадочно настраивая какие-то приборы. - Это я вам, как отличник, говорю. Вы немножечко ничего не понимаете в гипер-теории. Если бы мы были рядом с телом, значительно превышающим нас по массе, отраженная сила нас маленько уничтожила бы. Если же массы примерно равны... Нас чуть-чуть тряхнет, очень сильно, и вынырнем мы не совсем там, где собирались, но взорвется только тот, кто останется. Были прецеденты.
   - Теоретик, - процедил Гойка. - Так прыгай же!
   Брайан посмотрел на него безумными глазами:
   - Прыгать?!
   - Прыгай! - рявкнул тот.
   Я же словно оцепенел. Я понимал, что они делают что-то не то, но не мог заставить себя вмешаться.
   - Куда?! - все так же истерически отозвался Брайан.
   - Куда угодно!
   - Понял, - сказал Брайан. Его руки перестали бегать по рычажкам и сенсорам. - Вообще-то все готово. Но все-таки мы, наверное, погибнем. Это я предупреждаю.
   - Спасибо, - кивнул Гойка хладнокровно.
   Я подумал, что надо все-таки остановить их. На борту - несколько десятков человек. Но в этот момент Ляля зачем-то снова включила звук модуля связи. Пластинка там сменилась. Чей-то мягкий голос вещал:
   - ... Пожалуйста, воспользуйтесь шлюпкой и перейдите к нам на борт. Роман Михайлович, у вас нет иного выхода. А ваших экзотических соратников мы не тронем...
   "Да, так и нужно сделать", - решил я окончательно, и тут почувствовал, как по моему рукаву, проворно перебирая лапками, лезет Сволочь. Она уселась мне на плечо. Сволочь, как агент Дядюшки Сэма. Сдатлся бы он или рискнул?
   Уж он-то, наверное, рискнул бы, раз для того, чтобы вытащить меня в будущее, он рискнул существованием всей вселенной... Но у меня-то нет его политических амбиций. И я уже открыл рот, чтобы сообщить всем о своем решении, как Брайан опередил меня неожиданным вопросом:
   - Никто не помнит, как сказал тот русский, в древности? Ну, который первый полетел в космос на своей консервной банке! Какое-то слово дурацкое?!
   - "Поехали", - машинально откликнулся я.
   - Точно, - кивнул Брайан. - По-е-ха-ли! - повторил он по слогам и треснул кулаком по огромной черной кнопке в центре щитка. И все потонуло в феерическом разноцветье бесшумного взрыва.

Глава 3.
Затишье и всплеск.

   Я почувствовал шевеление возле уха. "Очнулся. Я жив", - было моей первой мыслью. Я лежал на боку в неудобной позе. Пошарил рукой там, где ощалось движение. Это была Сволочь, и она тут же выползла из-под моей руки. В ушах у меня звенело, во рту пересохло, и чувствовался противный привкус железа. Я попытался оглядеться, но золотистое обморочное мерцание не позволяло мне сделать этого. Я сел, закрыл глаза ладонями, а затем открыл. Сияние стало чуть менее интенсивным. Я повторил эту нехитрую процедуру несколько раз, и мерцание окончательно рассеялось.
   Сволочь тихонечко отползала от меня в сторону трапа на верхнюю палубу. Видно ей тоже пришлось туго. Я нашел взглядом Лялю. Она как раз поднималась на ноги, цепляясь за подлокотник штурманского кресла.
   - Как ты? - спросил я и не узнал собственного голоса.
   - Нормально, - вымучено улыбнулась она. - Я давно мечтала испытать это... А вот наш мальчонка-штурман, он, похоже, не в порядке. У него кровь идет носом.
   Брайан сидел в кресле, неестественно задрав голову и прижав к лицу руку.
   - Я вас умоляю, не делайте трагедии, - заявил он, не меняя позы и не открывая глаз. - У меня всегда так, при любой нагрузке. Зато мы прыгнули! Вот я и выдержал экзамен, - и он хохотнул с истерическими нотками в голосе.
   Пошатываясь, поднялся на ноги и Гойка. Он шагнул к Брайану.
   - И где мы теперь находимся? А?
   - Сейчас посмотрю. Погоди, кровь остановится...
   - Ладно, сиди. Сам гляну.
   Гойка уселся в кресло второго штурмана, всмотрелся в экран, проверил показания приборов... Затем откинулся на спинку и покачал головой.
   - Ну? - спросил я. - Где мы?
   - В парсеке от того места, где были. Считай, Чечигла, где нырнули, там и вынырнули.
   Да. Вот так убежали... Хотя...
   - А связь включена? - спросил я, тоже поднимаясь и чувствуя, что ноги плохо слушаются меня.
   - Вот и я о том же, - кивнул Гойка. - Крейсера нет. Будто и не было.
   - Я же говорил! - воскликнул Брайан и, швыркая носом, сел в кресле прямо.
   - Одно слово - "профи", - кивнул я. - Вот что, рома, - тронул я плечо Гойки. - Давай-ка, посадим этого молодчика в шлюпку и отправим, от греха подальше, домой.
   - Это мысль, - кивнул Гойка. - Его Рай так и кишит тараканами и клопами. Должен же с ними кто-то бороться!..
   Да. Нельзя лишать планету такого солидного специалиста по уничтожению домашних насекомых и жандармских крейсеров. Тем более, что свое дело он, как мавр, сделал и может теперь удаляться: "хвоста" за нами больше нет, и вряд ли кто-нибудь станет искать нас в том самом месте, где мы нырнули.
   Гойка щелкнул тумблером "Подготовка шлюпки к вылету", но в окошечке над ним тут же замигала надпись: "Шлюпка отсутствует. Шлюпка отсутствует..."
   Та-ак... Гойка включил соответствующую камеру внешнего обзора. На креплениях стыковочного модуля, к которым была пристегнута шлюпка, виднелись только бесформенные куски искореженного металла.
   - Ай, придется, крошка Брайни, тебе полетать с нами, - сообщил Гойка.
   - Как это, с вами? - растерянно хлюпнул носом парнишка. - Папаша мне голову оторвет!
   - Могу порадовать тебя только тем, - заметил я, - что случиться это, по-видимому, не слишком скоро.
   Ляля погладила его курчавую шевелюру:
   - Не кручинься, герой. Мы отправим тебя домой, как только сможем.

   ... За табор теперь можно было не волноваться. Мы связались с Зельвиндой, и тот подтвердил, что жандармы ни разу не остановили ни один из его звездолетов. И добавил:
   - Ты рассчитал все правильно, Чечигла Рома, и ты отвел от нас беду. Теперь самое время тебе пересесть на другой корабль, и никто вас не найдет.
   - Нужно еще добыть его.
   - Ха! - воскликнул Зельвинда и щелкнул себя по колечку. - Пока ты делал свое дело, я делал свое. Подвернулся тут мне один грузовичок... Не такой роскошный, как твоя теперешняя посудина, но зато безопасный. Спрячься на какой-нибудь пустынной планете, и я подгоню его тебе.
   Я спросил Гойку, не уронит ли такой подарок мой авторитет среди людей джуза, ведь джипси, вроде бы, должен добывать себе корабль сам. Но тот ответил, что, угнав звездолет налоговой инспекции, я уже показал себя настоящим ганджа и подтвердил свое право быть джуз-атаманом. А то, что новый корабль для меня справил Зельвинда, даже поднимет мне авторитет.
   Еще я спросил его:
   - Я наверное должен объяснить тебе, почему я умею летать...
   Но он жестом остановил меня:
   - Не надо. Мне не нужна лишняя тайна. Я знаю, что ты - мой друг, а для джипси этого вполне достаточно. Ведь так, рома?
   ... В ожидании Зельвинды мы остановились на планете, не имеющей даже нормального названия, а только номер - 335/14. Собственно, "планетой" эту жалкую голую каменную глыбу можно было назвать только с натяжкой. Не выходя из корабля, мы проторчали тут больше двух недель, бездельничая, валяясь у костров на палубе, пожирая и пропивая запасы пищи и вина.
   Давненько я не отдыхал так основательно. И впервые у меня было так много времени, чтобы пообщаться с Лялей и прочими джипси, попеть песни, порассказывать друг другу разные истории. Больше всех историй из практики бравых звездных капитанов знал горе-штурман Брайан, одну невероятнее другой. Но если джипси начинали насмехаться над ним и уличать в откровенной брехне, их осаживала Ляля, как бы взявшая над ним покровительство. Ревности это во мне не вызывало, я был солидарен с ней в том, что мальчишка (и наш спаситель, между прочим) как никто другой нуждается в поддержке.
   Однако количество отнюдь не определяет качество. Самым занимательным рассказчиком оказалась старая Аджуяр. Язык у нее развязывался нечасто, но тогда она рассказывала чудесные цыганские легенды о сказочном королевстве Идзубарру, откуда якобы и вышли астроджипси. Это королевство занимало целую галактику, и разумными обитателями его были не только люди обоих полов, но и живые Корабли-самки, с которыми связывали свои жизни храбрейшие из людей мужчины-Капитаны.
   Мне послышались в этом отголоски реальной истории, когда цыгане правили не металлическими звездолетами, а живыми лошадьми. Но фантазия джипси шла значительно дальше: корабли в их легендах не были просто транспортным средством, они были женщинами, и порою прекрасными... Звучит это нелепо, но мир Идзубарру в легендах выглядел вполне стройно и даже привлекательно.
   Короче, мое филологическое прошлое взбунтовалось, и я стал втайне записывать все услышанное от этой ведьмы, которая, к тому же, стала мне родственницей. Я записал и литературно оформил несколько ее легенд. Вот одна из самых пронзительных из них, которую я так и озаглавил:

   Корабли Идзубарру.*
   1.
   Вот вам, джипси, рассказ о Ленне-Отступнике. Вот Вам история о Ленне-Предателе... Да не повторится она во веки веков и да послужит молодым в назидание, а пожилым - в размышление.
   Однажды в незапамятные времена бывший принц Идзубарру гулял по набережной королевских верфей. Звали его Ленн, и был он плохим правителем - злым, жестоким и коварным. И восстали джипси - и люди, и Корабли - и свергли его правление. Казнить, однако, не решились, а позволили ему заниматься чем угодно из того, что не связано с политикой, войной и порабощением.
   И спрятал Ленн глубоко в свою черную душу великую злобу на всех и вся, и явился с нею на Праздник Молодых Кораблей. И вот, лишенный всех привилегий и даже своего родового имени, разгуливал он по причалам верфи, подбирая себе подходящее судно.
   День стоял чудесный. Молодые Корабли были бы рады показать себя с наилучшей стороны даже если бы на море бушевали штормы и приливы, теперь же они, необъезженные еще, тем более резвились и плясали.
   Нарядная толпа джипси обтекала принца со всех сторон, на все лады обсуждая достоинства тех или иных Кораблей, результаты соревнований меж ними и ходовых испытаний.
   Почти все пространство Яхонтовой бухты, по которой уже начали разбегаться розоватые блики заката, было до отказа забито молоденькими Кораблями, будущими покорителями звездных пространств. Было им от роду лет по сто-сто пятьдесят, а росту в них было соответственно лишь метров по сто же. И только некоторые, особо крупные, достигали в длину и двухсот метров, обещая лет через триста стать хорошими скакунами через пространство, а кое-кто и через время.
   Кто-то из юных Кораблей резвился, высоко выпрыгивая из воды, демонстрируя свои скорость и маневренность, кто-то заранее радовался удачному выбору, высылая своим будущим Капитанам и повелителям прехорошеньких Посредниц, а кто-то мило беседовал на неслышимых человеческому уху частотах с более солидными Матками-родительницами или Наставницами.
   Более взрослые Матки, длинной этак метров в четыреста-пятьсот, виднелись в открытом море подальше от берега и приливных волн, окруженные эскортом из учениц и потомства. Их принаряженные экипажи прогуливались вдоль бортов, принимая самые приятные для человеческого глаза формы и посылая в людскую толпу улыбки и воздушные поцелуи.
   Именно взрослые Матки, солидно покачивающиеся на волнах, знали настоящую цену и себе, и молодняку, и заявленным Капитанам, и именно они решали вопросы о правомочности тех или иных брачных контрактов, следя за тем, чтобы не случалось при их заключении откровенных мезальянсов.
   И большинство молодых Кораблей в такие дни подыскивали себе действительно подходящую пару из числа молодых Капитанов джипси. Но немало случалось и ошибок, разочарований и трагедий. Выбор Капитана - наука, искусство и магия одновременно. Сколько тестов проводилось в дни Праздника Молодых Кораблей, сколько сжигалось жертвоприношений и возносилось молитв... А сколько шарлатанов и гадателей сделали себе целые состояния, предсказывая Маткам, будет ли их будущий Капитан заботлив, не будет ли он груб, здоров ли будет произведенный Экипаж, и окажется ли произведенное потомство способно к межзвездным перелетам...
   Всем известно, как быстро растут и совершенствуются Матки с любящими и заботливыми Капитанами, как при жизни одного лишь Капитана преодолевают они этапы Грузовоза и Исследователя, становясь полноценными Лайнерами, которых с радостью нанимают самые богатые дома. А заработанные деньги помогают им вырастить полноценный здоровый Экипаж и целое семейство новых крепеньких Маток.
   Менее же удачливые могут навсегда застрять в Грузовозах и за несколько веков так и не набрать необходимой для трансформации массы. А самые жалкие так и будут прозябать в нищете, с Экипажем из монстров, перевозя лишь грязные руды и рабов.
   К концу праздничной недели большинство сделок было уже заключено, большинство пар сформировано. Неудачники столпились у дальнего причала, еле-еле поплескивая хвостами и плавниками. Туда и направил свои стопы бывший принц и нынешний изгнанник Ленн, отыскивая себе неведомо что.
   Был он красивым, средних лет мужчиной, чуть начинающим на покое полнеть, но сохранившим свои властные замашки, капризность и высокомерие. И все же был он обаятелен и умел нравится людям и Кораблям, когда это было ему выгодно.
   Время от времени он останавливался возле того или иного до сих пор неизбранного Корабля, заглядывал в справочник, но, недовольно хмыкая, шел дальше. Ни один из Кораблей не удовлетворял его странным запросам. Да он и сам не знал точно, что ему нужно, надеясь лишь на интуицию и импровизацию.
   Но вот он остановился против одного из корабликов. Изысканные обводы и привлекательная, белая с голубым, окраска, обещающая с возрастом потемнеть, шелковистая, еще не загрубевшая от перепадов температур и жестких излучений, шкурка были очаровательны. Молодая Матка выслала на нос Посредницу, которая кротко и задумчиво вглядывалась в набегающие на берег пенные барашки. Корабль еще не имел собственного имени и значился под номером 15-23.
   Принц нашел в справочнике нужную страницу и присвистнул: Корабль показал отличные результаты во всех соревнованиях и испытаниях, в большинстве из них войдя в первую десятку. Да и происходил он от знатных родителей, являясь хоть и дальним, но родственником королевской Матки. В то же время, молодой Корабль упорно отвергал все предложения, коих ему было сделано в эту неделю немало.
   Хитрый изгнанник тут же разглядел в глазах Посредницы мятущуюся романтичную душу, ожидающую чудес, и, зная подобные натуры, понял, как следует с нею обращаться: сочетать элементы снисхождения, восхищения и садизма, манипулировать ее склонностью к авантюризму и нестандартным решениям... И, пустив в ход все свое обаяние, он приступил к обольщению невинной Матки.
   Он поднял руку в традиционном приветствии и приблизился к самой кромке причала. С настойчивым, граничащим с наглостью, вниманием начал он пристально рассматривать все формы и изгибы корпуса Корабля. Он молчал. Молчала и Посредница на носу, и только ветерок трепал ее черные волосы и белую матросскую юбочку.
   - Привет, - наконец вымолвил Ленн. - Ждешь Капитана?
   - Да, мой Господин! - звонко и отчетливо отозвалась Посредница, потупив из вежливости синие очи.
   - Меня зовут Ленн, - сообщил принц в изгнании.
   - Просто Ленн? - на всякий случай уточнила Посредница.
   - Для тебя пока просто Ленн, - гордо вскинув голову, пренебрежительно ответил мужчина. Он не намерен был объяснять каждой встречной, отчего не носит своего полного родового имени.
   Девчонка на носу чуть помешкала, пока бортовой компьютер листал справочник заявленных Капитанов, затем взметнула на него свои длинные ресницы:
   - Ты - Ленн-изгнанник? Ленн-отступник? Принц, лишенный имени?
   - Узнала... - усмехнулся Ленн. - Ну и как, очень я страшный?
   Но Посредница, словно не услышав его вопроса, низко поклонилась ему:
   - Кто же не узнал бы на моем месте Последнего-из-Древнейших?
   - Можно войти и глянуть тебя внутри? - спросил Ленн.
   - Входи, - чуть зардевшись, перекинула ему сходни Посредница.
   Некоторое время Ленн осматривал пока еще небольшие, но удобные и рационально обустроенные внутренности Корабля. Командирская рубка, навигационный отсек, ретрансляционный узел, машинный зал, двигатели, отражатели, безынерционные ускорители, инкубаторы и амниотические камеры - все содержалось тут в идеальном порядке и готово было немедленно вступить в эксплуатацию. Ленн не скрывал довольной улыбки. Девчонка нравилась ему все больше.
   Проглядев все перечисленное, Ленн отправился в каюту Капитана. Он потянул за ручку резной двери, показавшейся до боли знакомой, шагнул внутрь и... очутился в Комнатке-для-Размышлений королевского Дворца на Ригеле VIII, откуда он был с позором изгнан совсем недавно.
   Ковры, мраморные колонны и пурпурные занавеси... Конечно, это лишь копия, не золото, не дерево, не бронза, а только раскрашенный пластикат. Но цветы - живые. И вазы стоят именно там, где он сам расставлял их.
   Он взял в руки статуэтку метателя диска и, задумавшись, помолчал. Сердце его колотилось. Над ним издеваются или напротив - хотят ему угодить?
   - Когда ты все это успела? - вздрогнув, спросил он Посредницу, возникшую у него за спиной прямо из стены.
   - Только что, мой господин.
   - А что еще ты знаешь обо мне?
   - Только то, что значится в справочнике заявленных Капитанов.
   - Ну-ну... - протянул он и уселся в глубокое антикварное кресло, все в завитушках и изгибах, обитое бело-золотым узорным шелком. Он допускал, что в справочнике может быть описана обстановка всех его дворцов, он допускал, что существуют и голограммы интерьера... Но откуда она узнала, что именно эта - его любимая комната, его любимого дворца на его любимой планете?!
   Что-то еще водится в этом тихом омуте?
   Ленн откинулся в кресле и щелкнул пальцами:
   - Ну что ж... Пока ты показала себя неплохо. Пора посмотреть тебя в деле. Готова ли ты, крошка, познакомится со мной поближе?
   Посредница сверкнула на него глазами:
   - Всегда готова служить моему господину!
   - Давай-давай, - Ленн прошел в рубку управления и какое-то время ждал, пока компьютерные вводы прорастут в мозг и нервные узлы тела. - Но учти. Я задам тебе настоящую трепку, - приговаривал он, запрашивая разрешение на вылет и вводя в систему маршрут с характеристиками полета. - Я управлял Кораблями... Настоящими Кораблями.
   Он шевельнул пальцами, и чуткий Корабль откликнулся движением вперед, отчаливая от берега и беря курс в открытое море. Пилотом Ленн был отменным. Решительным, быстрым, с отличной реакцией и чувством пространства. Но и Корабль оказался под стать ему, ни уступая ни в чем.
   Ленн несколько раз менял курс, носился и над, и под водой, выходил в стратосферу... Везде юное судно уверенно выполняло его команды. Ленн умышленно гонял его на предельных скоростях и перегрузках, но ни единого стона, ни единого сбоя в механизмах выжать ему не удалось.
   Более того, Ленн испытал глубокое раздражение от того, что это судно обращалось с ним так нежно и бережно, как с собственным яйцом, гася инерцию в максимальном режиме комфорта, словно у штурвала был не закаленный в сражениях воин, а какой-нибудь придворный шаркун...
   И, несмотря на это, первым выдохся именно он, но, не показав виду, приказал Кораблю возвращаться в Яхонтовую бухту.
   После приводнения и отсоединения вводов Ленн приказал подать ему кресло и долго сидел в нем, задумчиво потирая подбородок. Наконец он вышел из транса и хлопнул в ладоши, призывая Посредницу:
   - Детка!
   Та тотчас выросла перед ним, сформировавшись из пола.
   - Ты мне замечательно подходишь, - чуть растягивая слова, начал Ленн. - Хотя ты еще очень молода и неопытна... Но, повторяю, ты мне подходишь. Осталось решить, подхожу ли тебе я. Моя единственная цель сейчас - убраться отсюда как можно дальше, чтобы меня поскорее забыли... Характер у меня тяжелый, жизнь я прожил сложную, поладить со мною будет нелегко. И я не обещаю тебе ни прекрасного общества, ни большой семьи. Я собираюсь несколько лет пожить на окраинах и не высовываться оттуда. Если ты готова годами не видеть ни людей, ни Кораблей, терпеть мою хандру и перепады настроения и заниматься при этом нудной работой картографа, поедем со мной. Будем скучать вместе.
   В синих глазах Посредницы мелькнули искры. Люди иногда называют Посредниц душами Кораблей...
   - Счастлива буду служить моему господину везде и всегда! - голос ее был ясен и чист.
   - Подумай хорошенько, не торопись. Я даю тебе время до завтрашнего утра. Похоже, ты слишком хороша для того, чтобы пропадать на окраинах. Может, ты еще встретишь кого-нибудь помоложе и из хорошей семьи, кто обеспечит тебе большой Экипаж, обильное потомство Маток и быстрый переход в класс Лайнеров... Я же не могу тебе обещать ничего, кроме приступов дисфории. Поверь, я оправдаю твои самые наихудшие догадки на мой счет... Вот только кормить тебя я буду отменно... Это да.
   - Готова дать моему господину клятву верности.
   - Ну-ну, - процедил Ленн, качая головой. - Ты делаешь плохой выбор, детка... Но если до завтра ты не передумаешь, пришли мне бумаги в номер гостиницы. Если бумаги не придут, буду искать себе что-то другое.
   - Я не меняю своих решений, мой господин.
   Юная Матка полюбила своего недостойного Капитана с первого взгляда и на всю жизнь, что и доказала всей своей последующей судьбой. Ленн же сразу понял это, и вел теперь игру лишь с тем, чтобы не он ей, а она ему была вечно признательна за этот выбор, каким бы унижениям он ее не подверг.
   - Да-да, - махнул он рукой. - Не меняешь... Все вы, бабы, одинаковы - что полтора метра длиной, что полтораста... Рано или поздно природа свое возьмет. А для меня ты - не более, чем средство. Отнюдь не цель. Заруби это себе на хвосте. Уж я-то испорчу тебе жизнь... Короче, поговорим завтра, - оборвал он себя. - Если, конечно, поговорим.
   ... Бывший принц Ленн очень плохо спал в эту решающую ночь. Он никогда бы не признался в том даже себе, но он волновался, он не находил себе места из-за девчонки, не имеющей даже имени... Какое решение она примет? А вдруг передумает? Вдруг он переиграл и впрямь отговорил ее?.. Его терзал страх, основанный на недоверии ко всем вообще, а тем более к женщинам. Да он и по себе знал, сколь низким и лживым может быть разумное существо.
   И в то же время перед его глазами то и дело возникали гармоничные линии Корабля и милое личико Посредницы. Безупречный экстерьер, мобильность и послушание в управлении... Она могла бы отлично послужить достижению его целей... И помочь ему осуществить... И тогда он вернется... Не как проситель, а как хозяин...
   Когда, наконец, он забылся, навстречу ему из тьмы подсознания выплыли многотысячные вражеские эскадры, и он стрелял и стрелял по ним, сжимая, словно гашетки, нежные руки Посредницы...
   Проснулся он рано, хмурый и разбитый. Он побродил по комнатам... Попереключал информационные каналы... Если бы не гордость наследного принца Идзубарру, он бы бегом побежал на причал... Но зашипел приемник пневмопочты и выплюнул из щели капсулу. Ленн схватил ее, вскрыл ее дрожащими руками и достал оттуда несколько свернутых в трубочку листов пластиката. Он развернул их, пробежал по строчкам глазами и в порыве страсти прижал к губам: это был подписанный Кораблем брачный контракт. Ленну оставалось только подписать его со своей стороны и заверить у нотариуса.
   Но он тут же охладил свой порыв, заставив успокоиться: "Полно, Ленн. Стоит ли так торжествовать, заполучив то, что можешь подбирать десятками? Не сегодня, так завтра. Не эта, так другая. Какая разница?.. Кобылка хороша, но клином свет на ней не сошелся..."
   Некоторое время спустя Капитан Ленн прибыл на борт судна 15-23. Развалившись в своем любимом кресле, он мечтательно и довольно разглядывал потолок каюты:
   - Имя твое будет Иннанна - Утренняя звезда. Ты не возражаешь? Очень хорошо. Это родовое имя колдуний, обучающих женщин моего рода искусству гадания. А меня, если захочешь мне понравиться, зови не просто Ленн, а Ленн-из-рода-Гилежьяр...
   Они лишили его имени, но он не забыл его.
   - Слушаюсь, мой господин, - откликнулась Посредница, хотя прекрасно знала, что имя это запрещено под страхом уничтожения.
   Ленн хлопнул по подлокотникам, поднялся и прошел к рубке:
   - Кончились игрушки! - сказал он в пустоту неба в иллюминаторе.

   2.
   Воистину Прекрасная Иннанна была прекрасна не только телом, но и душой. Всей своей безупречной службой и беспорочной верностью доказала она, что во всех отношениях являлась образцовым судном. Десять лет странствовала она со своим Капитаном по самым отдаленным уголкам вселенной, десять лет исполняла все прихоти его привередливой и ветренной натуры, десять лет усиленно росла и училась, не слыша ни слова ласки и благодарности.
   Она составляла скучные карты, выверяла координаты и выполняла привязки к местности. Но никто и никогда, даже ближайшие ее родственники, не слышали от нее ни слова жалобы или упрека. А тем более ее неблагодарный, бездушный Капитан.
   Большую часть их странствий Ленн проводил в анабиозе. Он страшно боялся постареть, заболеть или умереть. Когда же он не спал, он мечтательно смотрел в потолок своей каюты или проверял составленные Иннанной карты и требовал от своего судна, чтобы оно росло и училось еще быстрее.
   - Но как я могу обучаться, Ленн-из-рода-Гилежьяр, - робко возражала Иннанна, - если здесь на двести световых лет нет ни одной Премудрой Наставницы? За кем же мне следовать в хвосте, почтительно наблюдая и улавливая поучения?
   - Я закажу тебе любые программы, дура! - свирепел Ленн. - Учись сама! Я не могу так часто, как тебе хочется, появляться в центре!
   А Прекрасная Иннанна как раз вступала в самый расцвет своей женской красоты и силы. Жизненные соки бродили в ней, ее роскошное тело жаждало любви и материнства. Каждое неоплодотворенное яйцо, каждую пустую амниотическую камеру для вывода малышей она чувствовала в своем организме, как несостоявшуюся возможность, как разбитую мечту, но упрекала лишь себя - за то, что не умеет понравится своему Капитану.
   Он подписал с ней брачный контракт, но он не стал ей настоящим мужем, так ни разу и не коснувшись ее Посредницы. Они не обзавелись Экипажем, и о девочках-Матках он также не хотел и слышать. Могучие инстинкты бурлили в теле Иннанны нереализованными, и это заставляло ее тосковать и страдать... Она была терпелива и скромна, и она не смела вмешиваться в дела своего Капитана, но время от времени даже он замечал, что с ней твориться неладное. Тогда он сердился и оскорблял ее:
   - Ну чего тебе не хватает, ты, космическое животное?! Я что, перегружаю тебя работой или плохо кормлю?!
   Иннанна была добра и не отвечала на эти упреки. Ленн действительно хорошо кормил ее, не жалея на это средств. Откуда у него эти деньги, точно Иннанна не знала, но догадывалась, нередко замечая у своего злобного хозяина разные драгоценные безделушки. Похоже, он распродавал свои фамильные драгоценности. И он ни разу не спросил ее, не хочет ли она в подарок хотя бы одно из этих украшений.
   Изредка он все же вывозил Иннанну в центр, но лишь для того, чтобы продать составленные ею карты. Там, в укромных местах, он сдавал ее в потайные стойла доков, где обращались с ней хорошо, необычно кормили и развлекали. Иннанна помнила эти моменты смутно, но после этих передышек у нее появлялся потрясающий аппетит и по несколько дней держалось игривое настроение. Тогда, не в силах сдержать своих чувств, она открыто приставала к своему Капитану, то и дело меняя обличье своей Посредницы, надеясь угадать его вкус. Но Ленн лишь грубо осаживал ее:
   - Всем вам, галактическим сукам, только одного и надо!
   - Но мой дорогой Ленн-из-рода-Гилежьяр, - бесстыдно ласкалась к нему Посредница, - это необходимо для моего здоровья и дальнейшего развития. Когда наши ДНК сольются, я почувствую прилив новых сил и смогу приступить к опытам с гравитацией!
   - Ты успокоишься только тогда, когда я воткну свой член в твою стенку и буду трахать тебя до полного истощения!
   Иннанна не заслуживала подобных оскорблений, но она прощала, надеялась и ждала. А Капитан продолжал жалить ее словами в самые больные места:
   - Семя королей принадлежит королевам, а не служанкам. Я хочу, чтобы ты поняла это, наконец! Я не могу делать детей с кем попало. Когда я взял тебя, я объяснил тебе это. И никогда не обещал тебе большего, чем даю!
   Сестры и сверстницы Иннанны уже давно имели не только свои Экипажи, но и по несколько десятков дочерей. Но на все словесные или молчаливые призывы к Капитану она неизменно получала лишь грубости и оскорбления. Всю свою злобу, рожденную неуемной жаждой править и унижать, изливал он на беззащитную и чистую Матку.
   Так, обиженная и подавленная, Иннанна росла, набирая массу и умения для межзвездных перелетов.
   ... Ленн не мог этого не замечать, так как тщательно этот процесс контролировал. И когда Иннанна созрела, он вдруг сделался с ней мягок, почти ласков. И надежда вскружила ей голову. Нежным голосом выпытал у нее Ленн, что она уже готова к прыжкам через гиперпространство, и тут же приказал ей прыгать в указанную им межгалактическую щель.
   Прекрасная Иннанна робкими увещеваниями пыталась образумить своего сумасбродного Капитана, намекая ему на опасности неисследованных пространств. Но он был неумолим и, пользуясь какими-то подозрительными, ему одному ведомыми расчетными картами, указал ей точку выхода. Потом еще одну и еще...
   В холодном и равнодушном вакууме у Иннанны иссякли силы и ресурсы. Она умирала от голода, потеряв всякую волю к жизни. И тогда, на коленях умоляя ее собраться для последнего прыжка, Ленн поклялся ей завести самый большой Экипаж для судна ее класса, если только в точке выхода они обнаружат поселения, которые он ищет и которые там обязательно есть...
   И Иннанна, собрав остатки физических и духовных сил, прыгнула еще раз. И увидела в пределах пространственной досягаемости Звездные Города. Боясь погибнуть на пороге счастья, голося о помощи на всех частотах, обессиленная Иннанна дрейфовала к ним по световым течениям.
   Из темноты вынырнули и стали быстро приближаться к ней светящиеся точки. Это были Корабли. Иннанна пригляделась... И замерла от ужаса и омерзения. Подойдя к ней ближе, Корабли развернулись боком, и тогда она увидела в их корпусах зияющие оружейные бойницы с торчащими из них стволами... Выродки...
   Детские страхи, навеянные древними легендами, ожили в ней. Так вот чего хотел Ленн! Вот куда он стремился, не щадя себя, а тем паче ее! Он искал себе союзников, наделенных запрещенным оружием, способных противостоять мощи новых правителей Идзубарру. Вот зачем понадобилась Ленну молоденькая и неискушенная Иннанна...
   Вкус разочарования был горек. Но она сделала свой выбор, и другого пути у ней нет.
   Едва Корабли-выродки приблизились к ним на расстояние выстрела, Ленн приказал Иннанне сдаться им.
   ... За всю ее доброту и терпение, Ленн отплатил своей Иннанне черной неблагодарностью. Да и чего еще можно было ожидать от человека столь беспринципного и аморального. Желая заслужить доверие Выродков, он продал Иннанну им в рабство.
   Долгие годы бедная Иннанна терпела все невзгоды и страдания рабыни в чужой стране. Она перевозила самые грязные грузы. С ней спаривались те, кто завоевывал право на это, сражаясь с другими Выродками. Она породила ублюдочный Экипаж, зачатый без любви и брачных обещаний, молча наблюдая, как ее дочери и сыновья учатся выращивать на своих телах смертоносное оружие для войн.
   Ее физические муки были непереносимы. Но более всего страдала она от мук нравственных. Эти пытки были особенно ужасны. Но даже в неволе, пройдя череду унижений и осквернений, преданная и брошенная Иннанна не растеряла сокровищ своей души и продолжала любить только одно существо на свете, ветренное и неблагодарное, которому отдала она свое сердце раз и навсегда.
   Высокая любовь жила в ней и придавала ей сил. Она терпела все, терпела и ждала.
   Много необычного повидала она за время своего плена. Чудесные и ужасные дела творились в стране Выродков. Не люди управляли здесь Кораблями, а Корабли людьми. И все Корабли были тут мужского пола. Да-да! Звездные странники оказались там мужчинами! В легендах джипси Идзубарру говорилось, что в давние-предавние времена Корабли были и самками, и самцами, и они жили вместе. Но в один прекрасный момент Кораблям-женщинам надоели бесконечные свары и войны самцов, и они изгнали их прочь, предпочтя им людей-Капитанов...
   Выродки же рассказывали, что их женщины вымерли от некоей страшной болезни. Веками не видели они самок и размножались почкованием. Они и не ведали, что самки где-то существует, и появление Иннанны расценили, как знамение свыше, принявшись интенсивно разводить для себя женщин, не придерживаясь при этом никаких правил научной селекции. Как животные спаривались они с Иннанной не по любви, не по науке, а по велению похоти, не спрашивая ее согласия.
   Государства у Выродков не было, не было и короля. Полная анархия царила в их мире, а главной целью их жизни была война с себе подобными, захват все новых и новых территорий и размножение на них. Ничуть не смущаясь, они использовали в пищу обломки других Кораблей...
   А Ленн, попав в страну Выродков, принялся совращать их умы, расписывая им богатства и красоты Идзубарру, уговаривая прекратить междуусобные войны и направить все свои силы туда. Но один Выродок, не поверив ему и устав слушать его бредни, сделал его рабом в своем Экипаже. И бывший принц несколько лет выполнял там самую грязную работу. Но потом, получше узнав обычаи и нравы Выродков, он сумел втереться в доверие к своему владельцу, открыл ему секреты пушек и ракет нового поколения, а когда тот отрастил их, заставил с его помощью слушать себя и других Выродков.
   Тем временем подобие удачи улыбнулось и Иннанне. Некий крупный Корабль восьмисот семидесяти шести метров длиной обратился к ней сердцем и с нею познал впервые в жизни настоящую любовь. В смертельных схватках отстоял он свое право на нее и уговорил ее странствовать и спариваться только с ним. Иннанна приняла его поклонение и стала путешествовать с ним, приумножая его потомство. Армия преданных ему Кораблей неуклонно росла, росли его сила и влияние... Мимо чего никак не мог пройти в своих интригах Ленн.
   Однажды, после недолгих переговоров, экс-принц прибыл на борт нового покровителя Иннанны. Так они встретились вновь. Иннанна трепетала, ожидая объяснений и просьб о прощении, и она готова была простить снова... Но Ленн лишь лениво потрепал по щеке ее Посредницу и, как ни в чем не бывало, бросил:
   - Неплохо устроилась, детка.
   И все.
   Иннанна присутствовала на переговорах своего покровителя с Ленном, и она холодела корпусом, представляя, что будет, если его планы воплотятся в жизнь. Ведь Ленн хотел вернуть себе трон джипси. При этом его интересовала только власть над людьми, Корабли же Идзубарру он обещал отдать Выродкам в рабство.
   Он расписывал богатства и роскошь ожиревшего, а потому ослабевшего королевства, рассказывал о несправедливостях его прогнившего строя. От его лжи и коварства Иннанне становилось дурно. Но она молча стерпела все. Когда Ленн выдохся, его не слишком-то вежливо выставили с Корабля, не дав прямого ответа и пообещав связаться с ним при необходимости.
   Корабль-Выродок долго молчал, обдумывая слова чужестранца. А когда они с Иннанной отправились купаться в ультрафиолетовых лучах белого карлика и вытравить за одно расплодившихся паразитов, ее могущественный покровитель обратился к ней:
   - Что ты думаешь обо всем этом, прелестная пленница?
   - Я думаю, - сдержанно отвечала Иннанна, - что вы рискуете довериться беспринципному негодяю, желающему заманить вас в чудовищную ловушку.
   - М-да, - задумчиво произнес Корабль-выродок, переворачиваясь на другой бок и подставляя ультрафиолету свое испещренное шрамами днище.
   - Искажений в его словах не меньше, чем правды. Но не мне, самке, подсказывать вам решение.
   - И все-таки, что же ты посоветуешь мне, многоплодная? Ведь ты бывала в том мире и лучше знаешь, что там происходит.
   - Мне трудно будет объяснить вам что-либо, ведь различия между тем и этим миром слишком велики. Вы спрашиваете моего совета? Вот он. Почему бы вам самому, тайно, не слетать туда и не посмотреть на все своими глазами?
   Большой Корабль-выродок надолго замолчал, а вернулся к этому разговору только через несколько дней:
   - Где же в это время будет взбалмошный злой человечек? Я не хотел бы упускать его из виду с тем, чтобы вернувшись, договориться с ним, если он сообщал нечто близкое к правде, или же наказать, если он был чрезмерно лжив.
   - Пусть он полетит с вами.
   - Кто же сможет терпеть его у себя на борту так долго? Он суетлив, болтлив и неприятен. А уж если дорвется до пушек, бед натворит бесчисленно.
   - Если вы доверяете матери своих детей, отдайте эту корабельную крысу мне.
   - Хм. А ты уверена, что он не подговорит тебя на какие-нибудь чудные выходки? Ведь он был твоим Капитаном.
   - Я была юна и глупа. Он же предал меня и продал в рабство. Да, все кончилось хорошо: я с вами... Но он нанес мне несмываемые обиды и оскорбления. Лучшего стражника для него, чем я, и представить себе невозможно. Я же расскажу своим соплеменницам, как хорошо жить в союзе с мужчиной своего рода и племени. И, возможно, чтобы покорить их, не понадобится воевать.
   - Не соблазнит ли он тебя вновь, моя Прекрасная Иннанна? - продолжал сомневаться Корабль-выродок.
   - Неужели вы думаете, что сейчас, познав настоящую жизнь, ваше уважение и любовь, я променяю все это на дешевый суррогат?
   Так льстивыми речами хитроумная Иннанна усыпила бдительность своего могучего покровителя и заманила Выродков в ловушку, спасая тем самым прекрасный мир Идзубарру.
   Тайно введя в навигационную программу Ленна необходимые поправки, она сделала так, что экспедиция Выродков вместо отдаленных окраин вышла из гиперпространства в самом центре Идзубарру. Кроме того, еще в пути она сумела заранее отправить властям предостерегающее сообщение.
   Незваных пришельцев тут же оградили силовыми полями, поглощающими любые удары и излучения, и отправили в лаборатории для тщательного изучения. Там, в качестве подопытных экземпляров, они и трудились всю свою оставшуюся жизнь, дав Кораблям Идзубарру несколько новых генетических линий.
   Ленна же Отступника судили Капитанским Судом и приговорили к пожизненному заключению на борту Прекрасной Иннанны. Но этот плен не был тягостен для него, ведь, по настоянию Премудрых Наставниц, Иннанна, во время очередного включения Капитана в бортовую сеть, внедрилась в его психику и, разрушив ее агрессивные центры, растормозила сексуальные. Теперь ему было куда направлять излишки своей неуемной энергии.
   Прекрасная Иннанна была так добра, что охотно простила и забыла все прегрешения и преступления своего возлюбленного Капитана. Пройдя через дезинфицирующие процедуры, избавившие ее от ублюдочного Экипажа, она с радостью и удовольствием приступила к новому циклу воспроизводства.
   И Ленн сумел теперь оценить истинную любовь и самопожертвование Инанны и с превеликим усердием помогал ей в этом. Их дочери унаследовали лучшие качества матери и отца и длительное время были гордостью всего Флота. А Ленн и Прекрасная Иннанна жили долго и счастливо, пока изрядно постаревший, но еще бодрый Капитан не передал ее в руки своего ученика и преемника.
   Прекрасная Иннанна, пережив два десятка Капитанов, перестала плодоносить только лет через пятьсот и лишь чуть-чуть не доросла до размеров Королевской Барки. Но всегда в ее великом сердце жила память о ее первом Капитане, о любви, выдержавшей все испытания, и о злоключениях, выпавших на ее долю в пору молодости.

* * *

   Странная, но красивая сказка. Правда бескорыстие и непорочность главной героини оказались к концу несколько подмоченными. Но, может, в этом-то и есть некая сермяжная правда? Я спросил старую Аджуяр, верит ли она сама в то, что королевство джипси Идзубарру действительно существовало. И она твердо ответила:
   - Так оно всё и было!
   - Но как же случилось, что теперь вы скитаетесь по вселеной на таких же мертвых посудинах, что и все остальные? - спросил я, надеясь услышать очередную легенду. Но тщетно.
   - Этого не ведает никто, - отрезала Аджуяр. Видно, я задел ее за больное. - Может быть, некие страшные беды и напасти привели мир джипси к упадку и вырождению. А может быть Идзубарру живет и процветает где-то и сейчас, мы же - лишь горстка несчастных отщепенцев, потомки изгнанников или тех, кто заблудился когда-то в закоулках вселенной...
   Я не стал разубеждать старую женщину и рассказывать, кем были ее предки-цыгане пятьсот лет назад. Во-первых, я не смог бы вразумительно объяснить ей, откуда мне это известно. Во-вторых, не хотелось разрушать в ее душе любезные ей идеалы. Да она и не стала бы слушать меня. Стоило мне в очередной раз попытаться возразить ей, - "Но...", - как она, яростно сверкнув глазами, рявкнула на меня хриплым полушепотом:
   - Не спорь со мною, чужеземец, ты мне изрядно надоел! Ты еще сосал мамкину грудь, когда я уже водила многотонные звездолеты, и мне ли не знать всего, что с этим связано!
   Это заявление показалось мне невероятным, но Ляля подтвердила: в молодости Аджуяр была единственной в таборе женщиной-штурманом и была известна при этом особой лихостью и бесстрашием.

   Зельвинда подогнал украденный для меня корабль через две с половиной недели. Это была повидавшая виды колымага, а после сказок Аджуяр она и вовсе показалась мне чем-то вроде гигантского примуса. Презрительно цокая языком, Гойка прошелся по штурманской рубке раз в пять меньшей, чем на судне налогового инспектора... Но делать было нечего. Выбирать не приходилось. И вскоре, перебравшись на эту тесную посудину, мой джуз вместе с остальным табором двинулся в дорогу.
   Цель оставалась прежней - Храм Николая Второго, где я собирался покрестить своего будущего сына. Вот только сроки несколько изменились. Теперь по моим расчетам, когда мы доберемся до него, ребенку будет уже шесть месяцев. Там же я обещал оставить нашего нечаянного пленника Брайни. Священнослужители должны помочь ему вернуться домой или хотя бы передать туда весточку.
   Путь наш протекал теперь на удивление тихо и без приключений. Похоже, власти действительно потеряли мой след. Тем более, что из осторожности мы останавливались только на небольших аграрных планетках, где жители были рады всему, что хоть немного будоражило их чересчур размеренное, точнее сказать, унылое существование.
   Эти остановки, сопровождавшиеся торговыми ярмарками и балаганными представлениями, скрашивали скуку и нам. В полете же меня поддерживали только песни Гойки да предчувствие скорого отцовства. Еще на космостанции контрабандистов Ляля поразила меня своей красотой, сейчас же, в пору беременности, она, как это ни удивительно, стала еще краше, мягче и женственнее.

   Беременные женщины не спят
   Они впотьмах следят за плода ростом
   Или задумавшись лежат так просто
   За девять месяцев свой перекинув взгляд

   Ей уже стало тяжело наклоняться, но если ей надо было, к примеру, что-нибудь поднять с пола, рядом, тут как тут, оказывался ее новоявленный паж Брайни и помогал ей.
   Если бы кто-нибудь сказал мне раньше, что космический перелет - не более, чем унылая рутина, я бы, пожалуй, не поверил. Но если вдуматься, ничего в этом удивительного нет. Вид звездного неба на экране штурманской рубки мало чем отличается от зрелища в планетарии или кинотеатре на сеансе фантастического фильма, разве что несколько менее красочен.
   Сознание того, что наблюдаемые тобой звезды настоящие, могло бы, конечно, распалять воображение, но недолго: привычка возникает быстро и навсегда. Что же касается планет, где мы останавливались, то ничего особенного увидеть не приходилось и там. Ведь, обживая миры, люди "очеловечивают" их, подгоняют их под себя. Если же планета не поддается, то люди на ней и не задерживаются.
   Возможно, крупные центры и могли бы чем-то поразить меня, но как раз их мы избегали. Да, конечно же, какие-то особенности наблюдались везде - в одежде, в транспортных средствах, в чертах лиц, в говоре, в пище, в обычаях... Но я не антрополог, и вскоре я перестал обращать внимание на подобные мелочи. Людей прозрачных или бирюзовых, людей на трех ногах или людей с хоботами не было нигде. Чему же тогда удивляться?
   Хотя нет, вру. Одна штуковина на одной из планет все-таки потрясла меня. Скорее всего используется она повсеместно, но я столкнулся с ней лишь один раз - на планетке "Финиш". Как всегда джипси устроили там ярмарку, и вот однажды, когда я помогал моим соплеменникам устанавливать ширму кукольного театра, к нам подошла темноволосая девочка лет тринадцати со здоровенной собакой, похожей на сенбернара. Я бы и не обратил на них внимание, если бы, собака, глянув на меня, не обернулась к хозяйке, и я не услышал грубый хрипловатый голос:
   - Грета. Чужой. Укусить?..
   - Нет, Бобби, - отозвалась девочка. - Может быть хороший.
   Я обомлел.
   - Она говорит? - спросил я.
   - А что особенного? - удивилась девочка. - Вы что, никогда не видали мнемофон?
   - Нет, - признался я.
   - Глупый, - резюмировала собака, не открывая рта. - Укусить?
   Только тут я заметил, что ее ошейник снабжен металлической сеточкой, напоминающий стоячий воротник, на сантиметр нависающий над затылком. Это, значит, и есть "мнемофон". Но меня заинтересовало и другое.
   - А мне говорили, что собаки миролюбивы и никогда не нападают первыми.
   - Он бы и не напал, - согласилась девочка, - это Бобби передо мной выслуживается. Корчит из себя великого защитника.
   - Я - защитник, - подтвердил Бобби и строго на меня посмотрел.
   - И что, любой зверь может разговаривать? - продолжал я расспросы, думая о том, что не прочь бы был потолковать с моей подружкой Сволочь о Дядюшке Сэме.
   - Нет, - покачала головой Грета. - Только некоторые. Если мнемофон нацепить какой-нибудь корове или овце, он будет только бессмысленно бормотать. А вот слоны, обезьяны, собаки, если они долго живут с человеком, вполне могут общаться.
   - А кошки? - полюбопытствовал я.
   - Ой, вы же не слышали! - всплеснула руками Грета. - А у меня кошки как раз... - Она оборвала фразу. - Вы никуда не уйдете? Я сейчас принесу.
   - Я дождусь, - пообещал я, заинтригованный.
   Девочка со всех ног бросилась по тропинке, но вскоре явилась вновь, уже без собаки, но зато с корзинкой, из которой и достала двух кошек. Серую полосатую короткошерстую кошечку и здоровенного рыжего кота, наделенных все теми же ошейниками-сеточками, только меньшего размера.
   Девочка посадила их на траву возле меня. Животные принялись опасливо принюхиваться. Но уже через две-три минуты осмелели, и тут стало ясно, что кошка крайне озабочена потребностью продолжать потомство. Отклячив задницу и приподняв хвост, она принялась ползать возле кота, или, упав на траву, извиваться и переворачиваться с боку на бок. И вот при этом-то они... Нет, не говорили. Они пели.
   Это была чудная, но завораживающая песня. Ни рифмы в словах, ни четкого ритма в музыке. Но мелодия, неуловимая, постоянно меняющаяся была весьма красива. Время от времени они голосили вместе, беря великолепные консонантные интервалы, иногда выводили полифонический рисунок, а иногда вели диалог. Текст же наполовину состоял из прилагательных превосходной степени:
   - Пуши-и-и-стейшая, нежне-е-ейшая...
   - Ах, сильный мой, сильный, возьми меня, сильный...
   - Мягча-айшие лапки...
   - Шерша-аве-ейший язык...
   - И не только, и не то-о-олько!..
   - Твой запах меня будора-а-а-жит...
   И прочее, и прочее. Девочка Грета поглядывала на меня - то с гордым видом первооткрывателя, то смущенно. Если не вслушиваться в текст, это было действительно красиво, очарование добавляли и примешивающиеся к пению природное мяуканье и сладострастное урчание. Но когда минут через двадцать у них дошло до дела, и кот ухватил зубами кошку за шкирку, из мнемофонов стали раздаваться сплошные непристойности, а мелодия стала похожа на попурри из армейских маршей.
   - Все! Хватит! - заявила Грета и, нарушив естественный процесс, сунула своих питомцев обратно в корзину, плотно прикрыла крышкой. Ох, а какой же отборной бранью они поливали ее при этом... Но она делала вид, что ничего не слышит... Хорошая, скромная девочка.
   - А собаки поют на луны и звезды, - сообщила она прощаясь. - Только довольно противно. Не очень-то мелодично.

   Обычно женщины-джипси разрешаются от бремени прямо в космическом корабле. Есть в таборе на этот случай и опытные повитухи. Но мне все-таки хотелось, чтобы Ляля рожала в более комфортабельных условиях, учитывая, тем более, сколько тягот досталось ей за время беременности. Ожидая протеста, я заявил об этом Зельвинде, но тот только пожал плечами:
   - Мне-то что? Если тебе деньги девать некуда, это твоя проблема. Смотри только, чтобы люди твоего джуза не роптали.
   "Да пусть хоть заропщутся", - решил я, и, когда до предполагаемого срока осталось менее недели, мы остановились на ближайшей к нам планете под ироничным названием "Пуп вселенной". Тут мне даже больше обычного не хотелось каких-либо неожиданностей, и на лапу чиновникам космопорта я дал раза в полтора больше обычного. И к нам не приставали ни с какими лишними формальностями.
   Погода в той части планеты, на которой мы приземлились, была довольно пасмурной. Небо было затянуто тяжелой свинцовой пеленой, моросил промозглый дождик, а по золотистому, словно бы бронзовому покрытию космодрома текли бесконечные ручьи. Но после недельного сидения в корабельной скорлупе любое природное явление кажется благом, потому табор не стал дожидаться, пока распогодится, а принялся немедленно расставлять свои разноцветные шатры на пустыре за космопортом - там, куда определили нас власти.
   Мы успели как раз вовремя. Не прошло и трех суток нашего пребывания тут, как однажды среди ночи Ляля разбудила меня:
   - Роман Михайлович, кажется началось.

   ... Не знаю, стоит ли мне описывать те чувства, которые я испытал, когда Ляля передала мне в руки сверток с сыном. (С сыном! Аджуяр не обманула!) Наверное, не стоит, потому что никаких особых чувств, кроме беспокойства за здоровье жены, я и не испытывал. Отцовство нужно еще осознать. Нет, возможно и есть мужчины, способные на это сразу, но я к этой породе явно не отношусь.
   Кстати, о породе. На чем я себя поймал, так это на том, что про себя называю сына не иначе, как "царевич". Задумавшись над этим, я пришел к выводу, что его рождение и впрямь обязывает меня добиваться своего законного права на Российский трон. Моя жизнь - это моя жизнь, и ею я могу распоряжаться так, как заблагорассудится. Но человечек, спящий у меня на руках, родился в двадцать пятом, он полностью принадлежит этому времени, и именно я, ведь больше некому, обязан сделать все, чтобы он автоматически не оказался на самом дне сегодняшнего общества.
   При этом, еще не умея ни говорить, ни ходить, он уже заполучил целую ораву влиятельнейших врагов, которые рано или поздно обязательно достанут его. Единственная возможность избежать этого - встать на самую высокую ступеньку социальной иерархии, право на которую записано в наших генах. Лучшая защита - нападение.
   Мне всегда казалось нескромным, когда отец называл сына своим собственным именем. Однако царевича я все-таки решил назвать Романом. Роман Романович Романов - это ли не имя для наследника возрождающейся династии? К тому же мне хотелось, чтобы джипси, с которыми при любом раскладе будет так или иначе связана его судьба, называли его так же ласково, - "рома", - как и меня.
   Итак, я должен добиваться своего законного права. Решить это легко, а вот сделать? Без поддержки Дядюшки Сэма не стоит даже и пытаться. А значит, следует ждать, ждать и ждать. Типа, как ждала своего часа Прекрасная Иннанна. Ждать хотя бы какой-нибудь весточки.
   А пока нет и ее - покрестить сына, как и было задумано. Хорошо, что джипси, во всяком случае джипси нашего табора, православны и по-своему набожны. Ляля, например, крещеная. Что же касается меня... Спасибо моей деревенской бабушке по маминой линии, которая настояла на том, чтобы меня покрестили, несмотря на то, что родители были атеистами.

* * *

   Мы приближались к кафедральному Собору космического Храма Николая Романова Великомученика. Зрелище Храм представлял собой поистине величественное. Что и говорить, православная церковь всегда умела поражать воображение своих прихожан архитектурными изысками и масштабностью. Правда, издалека, Храм напомнил мне формой рыбацкий поплавок, но чем ближе мы подлетали, тем более грандиозным он становился...
   И тем более знакомыми казались мне его очертания. Наконец, я понял. Это же копия Софийского собора! Когда-то главная церковь православия - Софийский Собор - был воздвигнут в Константинополе силами шестнадцати тысяч рабочих. Затем, в пятнадцатом веке, после двухмесячной осады он был захвачен турками и превращен ими в мечеть. Такое вот поругание христианской реликвии.
   Я читал об этом и видел фотографии мечети святой Софии. Вот, значит, каким образом через десять веков вернули себе православные христиане утраченную некогда святыню. Просто построили ее в другом месте, в космосе. А отсутствие силы тяжести позволило архитекторам сделать то, что на Земле было бы невозможно. Новый Храм был двойным: он симметрично повторял себя, словно бы отражаясь в гладе воды.
   Купол с "главой" и крестом, так называемый "барабан" с витражными окнами, базилик с примыкающими к нему полукуполами и сводчатой аркой, а затем - все в обратном порядке: полукупола и сводчатая арка, барабан и вновь купол с главой и крестом... Как игрушка-перевертыш. Длиной, правда, не менее пяти километров. А Софийский собор, насколько я помню, был семидесяти семи метров высотой, но и он потрясал при этом своей грандиозностью и великолепием.
   Храм был хорошо подсвечен десятками вращающихся вокруг него спутников-прожекторами. Но, в отличии от прочих космостанций, он не мигал соблазнительными рекламными огнями, не привлекал к себе внимание радиопеленгами на всех волнах. И его величественная скромность являлась напоминанием людям о Боге. Который есть, независимо от того, верят в Него или не верят, поклоняются Ему или нет, любят Его или не любят...
   Рядом с этим колоссом грузовик моего джуза выглядел примерно, как муравей возле большого лесного муравейника. И чем ближе мы подлетали к Храму, тем большее восхищение он у меня вызывал. Теперь мне уже стало видно, что его стены снаружи маскированы под кирпич, а в огромных цветных витражах уже с расстояния нескольких километров можно было разобрать изображения библейских сцен.
   Церковь осталась церковью: взяв на вооружение все достижения науки и техники, она старательно стилизовала их в своем консервативном духе, подчеркивая этим незыблемость древней веры. Резко бросалось в глаза лишь одно внешние отличие каждой из половинок этого исполина от их стамбульского прообраза: на барабанах, в промежутках между витражами, в специальных углублениях, плотно прижавшись друг к другу, таилось множество стандартных космошлюпок. Но это объяснялось соображениями безопасности.
   Все-таки и своеобразный радиопеленг имел место: из модуля связи доносились торжественные звуки литургии. Цыгане, затаив дыхание, толпились в штурманской рубке, Ляля прижалась щекой к моему плечу, а Гойка уверенно повел корабль к одному из сотни стыковочных модулей. Замолчал даже непрерывно лопочущий что-то Ромка, когда Брайни, с успехом выполняющий обязанности няньки, взяв его под мышки, вынул из манежика и повернул лицом к экрану. Сперва замолчал, а потом засмеялся.
   - Хороший знак, сродственничек, - заметила Аджуяр, оказавшаяся рядом как всегда незаметно и всем своим видом показывающая, что от нее нет и не может быть тайн.
   - Домик, - пояснил Брайан Ромке. - Красивый домик? - его глаза возбужденно блестели. Еще бы, с каждым метром он приближался и к собственному освобождению. Его родители, скорее всего, уже потеряли всякую надежду когда-нибудь еще лицезреть свое чадо живым, послать же о себе известие мы ему не разрешали: власти могли быть в курсе истории с его похищением и без особого труда сумели бы тогда вычислить нас.
   - Так. Внимание, ромалы, - нарушая благоговение, объявил Гойка. - Приготовьтесь, сейчас тряхнет.

   ... Крещение тут оказалось делом безумно дорогим. Но обижаться не приходится, все ж таки центр православия, самый роскошный его Храм. Только свечей для того, чтобы осветить гигантский залище, надо было несколько тысяч... Пришлось раскошелиться, и я отдал почти все, что оставалось у меня от денег Дядюшки Сэма. Припрятал только пару кредиток - на самый черный день.
   Но был в этой дороговизне и плюс: никакой очереди, никакой волокиты. Крещение назначили на тот самый день, когда мы прибыли. Огни свечей заставляли сиять золотые образа икон и отбрасывать блики на пышное убранство Храма.
   Странно было сознавать, что и прямо под нами идет сейчас служба, и прихожане стоят там по отношению к нам вниз головами. Таким образом тут установлены гравитационные генераторы. Кстати говоря, судя по моим ощущениям, управляемые.
   Крестным отцом Ромке вызвался быть Зельвинда Барабаш, и я был польщен этим. Он перебрался ко мне, и к Храму пристыковался только мой корабль, так как каждая стыковка стоила тут бешеных денег. Хотя бесплатно прибыть в Храм можно было тоже, но только в шлюпке, оставив свой корабль вращаться на орбите вокруг. Остальной табор так и поступил: семнадцать звездолетов остались ждать нас на орбите, а единицы, самые любопытные, спустились сюда в шлюпках.
   Священник, паря в полуметре от мраморного пола (мои ощущения не подвели меня), подлетел к нам, опустился вниз и троекратно осенил Ромку крестным знаменем, распевая что-то о вечном блаженстве. Затем он взял моего пацана на руки и взмыл с ним под купол, а опустился возле купели, которая тоже вылетела откуда ни возьмись, сделала круг под куполом и приземлилась в центре Храма. "Что-то это уже слишком, - подумал я. - Режиссер этого спектакля чересчур увлечен техническими возможностями сценографии..." Батюшка тем временем возгласил:
   - ... Да изгони из этого человека всякого лукавого и нечистаго духа, скрытаго и гнездящегося в сердце его...
   После чего трижды, на каждое "аминь", окунул Ромку в воду, приговаривая:
   - Крещается рабъ Божий Роман во имя Отца, аминь; Сына, аминь; и Святаго Духа, аминь...
   Я и джипси моего джуза при этих словах крестились и кланялись. Честно говоря, на религиозном обряде я присутствовал впервые. Есть Бог, нету Бога... В прошлом меня это не волновало. Сейчас же я с любопытством оглядывался по сторонам. Красиво. И, скорее всего, все происходит точно так же, как и сотни лет назад. В консерватизме - сила церкви. А что священник и купель летают... Если привыкнуть, это, наверное, выглядит даже естественно. Все ж таки божий человек, божья утварь...
   Когда Ромку окунули в воду, он замер от неожиданности и делал только судорожные вздохи. Но вот он пришел в себя и захныкал. И правильно. Кому бы такое понравилось: ни с того, ни с сего - в воду? И все же слезы умиления навернулись на моих глазах. А священник тем временем завернул моего наследника в белую простынку и нацепил ему на шею крестик.
   В этот миг Сволочь, которую я захватил с собой, выползла из кармана и, по своему обыкновению, забралась мне на плечо. Совсем не кстати. Я хотел запечатлеть обряд в памяти. Осторожно снял ее с плеча и сунул Брайану:
   - Подержи. Надоела.
   Тот брезгливо сморщился, но послушно взял зверюгу на руку и, положив сверху ладонь другой руки, прижал ее к груди.
   Завороженный монотонным песнопением и огненными бликами Ромка замолк. Священник мазал его миром, а он таращился по сторонам. А тут действительно было на что взглянуть. Особенно хороши были мозаичные фрески. Я поискал глазами и без труда нашел среди прочих ликов портрет Николая II. "Привет, дедуля", - сказал я про себя и ухмыльнулся.
   - Роман Михайлович, - совсем некстати зашептал мне на ухо Брайни. Манеру называть меня по имени и отчеству он перенял у Ляли. - А что это у нее такое? - держа Сволочь одной рукой, он пальцем другой показывал мне что-то на ее брюхе.
   - Тс-с, - раздраженно приложил я к губам палец. - Потом.
   Но тут же любопытство взяло во мне верх над умилением.
   - Ну, что там? Нашел время!..
   - Так ведь дело-то немножко поразительное, - шепнул он и передал крысу обратно мне. И я увидел, что к ее животу приклеена круглая металлическая пластинка величиной с небольшую монету. Ну надо же! Сколько раз эта Сволочь ползала по мне, и я ничего не замечал, а Брайни взял ее в руки впервые, и - пожалуйста...
   - Я пробовал отколупнуть, - продолжал шептать Брайан, - не отколупывается...
   Я попробовал тоже. Но стоило мне лишь коснуться пластинки, как она тут же отклеилась от крысиного живота и осталась у меня в пальцах.
   - Клей с генным кодом! - восхищенно сообщил мне Брайан. - Я читал про такое!..
   Я уже догадался, что у меня в руках. Послание от Дядюшки Сэма! Это не крыса - Сволочь, это я - сволочь, тупая, рассеянная и невнимательная! Ну на кой бы еще Дядюшка Сэм передал бы мне с Семецким эту крысу?! Надо было сразу догадаться искать на ее теле письмо!
   Приговаривая: - "Ах ты крыска моя почтовая..." - я сунул ее в карман и в крайнем возбуждении огляделся. Стоящий рядом Гойка истово крестился.
   - Эй, - сбил я его религиозный экстаз, ткнув в бок кулаком. - На корабле есть на чем это прочесть? - я показал ему диск.
   - Конечно, Чечигла, - недовольно пожал он плечами. - Стандартный сетевой носитель. У меня в рубке дисководов под него штук десять.
   - Сколько еще будет длиться церемония?
   - Ну... Само-то крещение уже закончилось. Обычно еще минут двадцать - пока облетят вокруг купели, пока локон отстригут... А тут, тем более, все на полную катушку, наверное, еще дольше будет. Минут сорок или час.
   Я сгорал от нетерпения.
   - Ляля и Ромка на твоей ответственности, - шепнул я Брайану. - А мы скоро вернемся. Проследишь?
   - Я вас умоляю!.. - всплеснул он руками. - Со мной они в полной безопасности, - и встал на мое место рядом с Лялей.
   - Пойдем, - потянул я за собой Гойку, протискиваясь через толпу джипси и неизвестных нам прихожан. - Надо быстрее прочесть.
   Мы выскочили в притвор, Гойка вызвал скоростной лифт, и несколько из десятков расположенных по периметру дверей тут же отворилось. Мы вскочили в кабинку и вскоре стояли на круговой балюстраде с выходами к стыковочным модулям. Но именно наш модуль оказался на противоположной стороне, и к нему нужно было идти по кругу.
   - Стой так, - сказал я Гойке, ухватил его сзади за талию и, взмыв в воздух, перенес его по диаметру через пропасть, прямиком к нашему выходу.
   - Уф-ф, - перевел дух Гойка. - Я никогда не смогу привыкнуть к этому...
   - И не надо, - отозвался я. - Я не нанимался таскать тебя по воздуху. Я не Карлсон, а ты не Малыш.
   Гойка непонимающе глянул на меня, но мне не было ни времени, ни желания растолковывать ему смысл своих дурацких шуток.

   В корабле Гойка вставил пластинку в один из дисководов, что-то нажал, и на экране возникло изображение. Это был дядюшка Сэм. Но, Боже мой! Что они сделали с ним?! Я не сразу его узнал. Потому что на голове у него росли огромные, похожие на заячьи, уши...
   "Что за идиотизм!" - подумали вы, прочитав это. Я, когда увидел эти ушки, подумал точно так же. Но в отличии от вас, я не мог отложить в сторону книгу. Не советую это и вам.
   Уши Дядюшки Сэма были настоящими, живыми... Он был абсолютно гол и сидел на травке, в одной руке сжимая погрызенную морковь.
   - Мой государь. Слусайте меня внимательно, - взволнованно заговорил он, сильно шепелявя. - У меня появилась возмозность передать вам эту запись, но времени у меня в обрез. Итак, как вы, думаю, узе поняли, я попал в руки врагов. Запрессенным медикаментозным воздействием они без труда выпытали у меня всё, сто я знаю. И, уверенные в своей полной безнаказанности, продолзают ставить на мне бесцеловецные генетисесские опыты. Вот, - скосив глаза, он помахал своими гигантскими ушами, - дазе если бы я и безал, разве смог бы я скрыться в таком виде?
   Гойка захихикал, но увидев на моем лице грозное выражение, смолк.
   - К тому зе я совсем не могу обходиться без этой гадости, - продолжал Дядюшка Сэм, показывая нам морковку. - Зависимость буквально наркотисесская. - Смачно хрустнув, он откусил от нее. Задумчиво пожевал. Мечтательно возвел очи... Но, с видимым усилием взяв себя в руки, встрепенулся и заговорил опять:
   - Но дело не во мне, мой государь, а в вас. Вы - в велицяйсей опасности. Постарайтесь выйти на насых друзей. Это рискованно, но иной возмозности я не визу. Наса секретная стаб-квартира находится на подмосковной планете Петуски, город Ерофеев, угол улиц Путина и Распутина, двести тридцать три, дробь один, корпус восемь. Предъявив пароль, вы найдете там убезыссе и помось. Пока я не могу сказать, цто это за пароль, но позднее вы узнаете об этом сами...
   В этом месте Дядюшка Сэм примолк, а за кадром что-то то ли хрустнуло, то ли пискнуло. Доблестный подпольщик опасливо навострил ушки, но тут же успокоился и продолжил:
   - И просу вас, показыте им эту запись, возмозно, они сумеют установить, где я нахозусь, и вызволить меня. Тот, кто меня снимает, не говорит мне этого, видно у него есть на это свои присины... - Невидимый нам оператор поводил объективом вокруг. Но ничего кроме лесной полянки, лубяной избушки и корзинки с морковью мы не увидели. Было в этом что-то издевательское. - Цтос, спасибо ему и за то, цто он делает для меня, хотя он и не последователен в своей помосси... - Продолжал Дядюшка. - Так вот. Пусть найдут меня, но пусть запасутся этой гадостью. - Показал он на морковь, вновь хрустнул ею, впал при этом в кратковременный стопор, но встряхнулся:
   - Да! Цють не забыл! Насы враги уверены, сто рано или поздно вы обязательно долзны появиться в Храме Николая Романова. Это логисьно. Так вот. Храм заминирован. У Рюрика и его прихвостней он узе давно, как бельмо на глазу. Я слысал разговор. Если вы появитесь там, эти мерзавцы взорвут великий Храм, избавивсись, так сказать, от двух зайцев сразу... - Дядюшка Сэм примолк. Лицо его приняло скорбное выражение, и я понял, кого он остро напоминает мне: персонаж из мультфильма, в котором на оперной сцене играли детскую считалочку - "раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять..."
   - От двух зайцев сразу... - повторил он печально и задумчиво... Поднес к лицу огрызок морковки... Но вдруг зарычал и, вскочив на ноги, что есть силы отбросил его в сторону. Воля гордого оппозиционера была не сломлена. - Храм опасен! - Выкрикнул он. - Облетайте его стороной! Насы сансы на спасение малы. Но они есть, мой государь. Не отцяивайтесь. Да помозет нам Бог!
   Экран погас.
   - Живо в Храм! - вскочил я. - Ты слышал?!
   Но Гойка остановил меня:
   - Подожди, Рома. Пока ты доберешься, пока объяснишь... А людей в храме множество. Одних священников не меньше тысячи. Что будет с ними?
   - Плевать! Мне нужно спасать жену и сына! - возразил я, но слова Гойки о том, что я могу опоздать, звучали убедительно. - А что предлагаешь ты?!
   Он уже связывался с информаторием Храма. На экране возникло длинноносое лицо молодого человека с усиками, бородкой и скуфейкой на голове.
   - Слушаю вас, дети мои, - обратился он к нам.
   - В Храме - бомба! - выпалил Гойка, одновременно с этим готовя корабль к вылету.
   Юноша сделал короткое движение рукой, и тут же с экрана душераздирающе взвыла аварийная сирена.
   - Эвакуация уже началась, - сообщил он, на лице его была написана тщательно скрываемая растерянность. - И откуда у вас эта информация?
   - Мы не можем сообщить это, - отозвался я.
   - Но, надеюсь, в курсе, что за ложное сообщение вы несете административную и уголовную ответственность, да простит вас Господь? - поинтересовался священник-диспетчер.
   - Да, - кивнул Гойка, - я передаю свои позывные и скрываться не собираюсь.
   - Уже записаны, - кивнул юноша. - И все же я молю Отца нашего Вседержателя о том, чтобы сообщение ваше было ложным, а за одно и за спасение ваших душ. - Он перекрестился.
   - Не молиться надо, - заорал я, - а людей выручать!
   - Одно другому не мешает, - мягко улыбнулся юноша. - Я вижу на своих мониторах, что уже стартует первая партия эвакуированных во главе с архиепископом Арсением. При нем и капсула со святыми мощами.
   - Во главе с архиепископом!.. - передразнил я. - Не с того начинаете! О людях надо думать! В Храме идет крещение младенца. Я надеюсь, он и его мать будут эвакуированы первыми?!
   - Нет никаких сомнений, - кивнул диспетчер. - У нас семьсот пятиместных шлюпок. По тревожному расчету первыми усаживаются и отстреливаются прихожане, а уж затем духовенство, - он перекрестился. - Дети и женщины, само-собой, первыми из первых. Исключением является лишь архиепископ, так как он сопровождает святыню - мощи царя-великомученника...
   Я услышал гул двигателей и понял, что Гойка уже закончил расстыковку и корабль стартует.
   - Если вам больше нечего сообщить нам, дети мои, - заметил священнослужитель, - я отключаюсь, ибо пора позаботиться и о собственной бренной оболочке.
   - Валяй, - кивнул Гойка.
   - Правду вы сообщили или не правду, - заметил юноша, прежде чем отключиться, - но следственные органы встретятся с вами.
   Его лицо с экрана исчезло. Спасибо на добром слове.
   - Гойка, - преодолевая перегрузку, повернулся я к другу. - Что-то мы делаем не так. Мы убегаем, а наши люди - там...
   - Уже не там. Посмотри на экран.
   И я увидел, что, действительно, шлюпки уже вылетают из под купола Храма.
   - А пристыковаться к нам они смогут, - продолжал он, - только если мы будем в открытом космосе. Ты же слышал, твои Ляля и Ромка уже в одной из шлюпок. Не забывай, Чечигла, моя Фанни тоже там. И если я поступаю так, значит именно так я надеюсь еще встретиться с ней.
   - Дай-то Бог, - закрыл я глаза, остро осознавая собственное бессилие. - Ты представляешь, какой там сейчас переполох?
   - Не думаю, - отозвался Гойка. - У церковников дисциплина жестче армейской... - Шум разбуженных двигателей уже мешал нам говорить. Он нацепил наушники. - Я попытаюсь связаться с нашими.
   Шлюпки на экране так и сыпались в открытый космос из под обеих куполов Храма, и мне вновь пришла на ум нехитрая метафора о муравейнике и муравьях.
   - Ляля пока не отзывается, - сообщил Гойка. - Может, не разобрались еще со средствами связи? А?
   - Конечно, - согласился я. - Ведь с ней крошка Брайни...
   Мы переглянулись и, несмотря на отчаянность ситуации, обменялись улыбками. Я почувствовал облегчение. Наверное, Гойка прав. Наверное, мои близкие уже вне опасности.
   - От Ляли пока ничего нет, - повторил Гойка, - но некоторые наши уже летят к нам. Скоро нам, между прочим, будет не до смеха. Когда православная епархия предъявит нам счет за ложную тревогу. Тут одного горючего ушло... Чем платить-то будем, Рома? О! - внезапно сменил он тему. - Есть! Вот она! - Он переключил звук с наушников на внешнее вещание, и я услышал встревоженный голос Ляли:
   - Роман Михайлович! Ты слышишь меня?! Что случилось?
   - Вы в шлюпке?! - выкрикнул я вместо ответа.
   - Да! - откликнулась она.
   - Уже летите?!
   - Да, да, - мы уже довольно далеко от Храма, вас видим и двигаемся к вам, так что приготовьтесь нас принять. Но что все-таки стряслось? Почему нас выпихнули оттуда, едва закончив обряд?
   Я облегченно откинулся на спинку кресла и отозвался:
   - Есть вероятность, что Храм заминирован. Но не беспокойся, милая. Опасность позади. Как Ромка?
   Вместо лялиного мы услышали голос Брайана:
   - С ним все довольно прекрасно. Окрещенный жует мой палец. Ты чего, Тела Господня не наелся?.. - это он, по-видимому, уже к Ромке обращался.
   - Фанни с вами? - спросил наконец Гойка, и я оценил его выдержанность. Но она-то его и подвела. Вместо ответа послышалось шипение помех. Связь прервалась. И тут я увидел, что Гойкины глаза становятся огромными, как полтинники. Я перевел взгляд с его лица на экран.
   Храм менял свою форму. Купола покосились, словно съехавшие набекрень береты с крестами вместо хвостиков. Полукупола отделялись друг от друга. Ажурное сооружение, как бы раздуваясь изнутри, превращалось в шар. А затем этот шар треснул, лопнул и превратился в огромный огненный сгусток.
   Наш звездолет тряхнуло так, что я подумал, голова у меня слетит с шеи. Но страшнее этой встряски была мысль о той опасности, которой подвергаются сейчас Ляля и Ромка.
   - Ой-йо!!! - вскричал Гойка, пытаясь увильнуть от несущегося прямо на нас колокола размером с наш звездолет, а может и больше. И мне показалось, что от напряжения его усы при этом встали торчком.
   Увернуться Гойка сумел, и гигантская хреновина, болтая языком, пролетела мимо. Нас и самих взрывной волной неотвратимо тащило прочь от того места, где только что парил прекрасный и величественный Храм. И слава Богу, что нас уносит оттуда. Несмотря на работу кондиционеров, в корабле заметно поднялась температура. Скорее всего, обшивка снаружи корабля плавится.
   - Вы заплатите за это, собаки! - оскалившись, погрозил Гойка кулаком в экран. И я был солидарен с ним. Внезапно сквозь шум помех пробился голос Брайана:
   - Роман Михайлович!
   Я вцепился в подлокотники кресла и заорал:
   - Да?! Слушаю!
   - Наша шлюпка немножко повреждена. Вынуждены пристыковаться к ближайшему кораблю. Это жандармский крейсер... Уже пристыковались! Вы слышите меня?!
   - Да, я понял! - закричал я в ответ. Но не знаю, слышал ли он меня в прошлый раз, услышал ли сейчас. Его голос вновь захлебнулся в треске статических разрядов.
    Глава 4.
Кошки-мышки и крыска.

   Меня лихорадило. Слова Брайана принесли мне одновременно и облегчение, и новую тревогу. Облегчение от того, что Ляля и Ромка живы и защищены от последствий взрыва. Тревогу от того, что они в руках властей, в руках Рюрика, моего лютого врага... Имеют ли обитатели жандармского крейсера отношение к взрыву?
   Нет, вряд ли эта изуверская акция могла быть проведена настолько открыто. Любой правитель ратует о популярности в народе... А там, где в силе церковь, популярность правителей зиждется на ее поддержке. Так что скорее всего Рюрик еще устроит розыск виновников взрыва, и я не удивлюсь, если им буду объявлен именно я.
   С другой стороны, что я смыслю в нынешней политике? Вдруг в крейсере все-таки те, кто охотится на меня? Тогда в курсе ли они, что в их руки попала не простая цыганка и не простой мальчуган, а моя жена с моим прямым наследником? Надеюсь, что нет...
   Тем временем последствия взрыва стали уже почти незаметны. Во всяком случае, на том расстоянии от его эпицентра, на которое отбросило наш звездолет. Лишь мелкие обломки, судя по датчикам, ударяли в нашу обшивку несколько чаще, чем обычные метеориты.
   Мне не терпелось связаться с крейсером, но канал связи был плотно загружен, а на непрерывное сканирование не было времени, приходилось заниматься более насущным делом: нужно было спасать людей. Мы непрерывно ловили сигналы бедствия. Оба стыковочных модуля работали без остановки, принимая со шлюпок на борт и своих, и чужих.
   Среди спасенных были и наши джипси, и прихожане, но больше всего было представителей духовенства. Сперва, пока Гойка был с головой занят маневрированием, нехитрое управление модулями пришлось взять на себя мне, затем, когда ситуация несколько стабилизировалась, и стало возможным довериться автопилоту, стыковками мы занялись вместе.
   Из семнадцати (без нашего) кораблей табора нам удалось связаться только с четырнадцатью. Еще три звездолета не отвечали. В лучшем случае были повреждены их системы связи, в худшем - они погибли. Гойкина Фанни нашлась. Ее не было с Лялей, но она покинула Храм в другой шлюпке и сейчас, живая и невредимая, находилась на одном из наших кораблей. А вот о Зельвинде Барабаше никаких сведений не было.
   На мой грузовик, где было тесновато и полусотне людей моего джуза, сейчас набилось больше ста человек. Понятно, что это была вынужденная мера. Так что джипси, хоть и поглядывали на чужаков неприязненно, занимались их обустройством, а раненым оказывали необходимую медицинскую помощь. Люди проникли уже и в рубку, но мы с Гойкой не обращали на них внимания...
   Наконец, с удалением от эпицентра и просто со временем, интенсивность спасательных работ несколько спала: сигналы бедствия стали редкими, и ближе оказывались не мы, а кто-нибудь другой. Это позволило мне вернуться к мыслям о Ляле и Ромке.
   - Попробуй вызвать жандармов, - велел я Гойке.
   Но тот лишь помотал головой:
   - Не стоит, Чечигла Рома, - сказал он. - Я хоть и джипси, но кое-что понимаю. Ты умеешь управлять гравитацией, за тобой охотятся спецслужбы, ради того, чтобы избавиться от тебя, взорвали Храм... А этот зайчик, - кивнул он на пустой экран, - называет тебя государем... На что лично мне наплевать, - добавил он, гордо выпятив подбородок. - Не лезь сам в ловушку, которую на тебя поставили.
   - Но не могу же я сидеть, сложа руки!
   - Потерпи немного. Только самую чуточку. Они не уверены, что убили тебя. Увидишь, они обязательно попытаются сами связаться с тобой. Но стоит тебе откликнуться, как тебя тут же вычислят.
   Внезапно меня осенило, и я похолодел:
   - Если они узнают, что Ромка - мой сын, они убьют его!
   В глазах Гойки отразилась моя тревога, но длилось это лишь мгновение. Его лицо просветлело:
   - Э-э, нет, Чечигла Рома. Они сделали бы это только если бы убедились, что мертв ты сам. Ведь тогда он - единственный наследник. А пока они будут трястись над ним и сдувать с него пылинки, боясь твоего гнева. Ты еще не знаешь этих трусов. Они всегда работают на два фронта и стараются угодить всем, от кого хоть что-нибудь зависит. А значит сейчас, рома, остынь и хорошенько подумай, как убедить жандармов, что ты жив, но и не выдать при этом, где ты находишься. А? Хороша задачка?
   - А может быть, все-таки?.. - потянулся я к модулю связи.
   - Нет, - вновь осадил меня Гойка. - То, что твои враги не могут связаться с тобой, спасает твоих родных от беды. Кто знает этих идиотов? А вдруг, как только им станет ясно, что ты их слышишь, твою жену и ребенка начнут пытать? Ты же видел, в средствах они не разбираются. А если это стучится, ты помчишься выручать их. И вас убьют. Всех троих. Так что думай, думай. Подумаю и я.
   Сказав это, он закурил и, полуприкрыв веки, откинул голову на спинку кресла. Я тоже закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться… Сказанное Гойкой заключало в себе противоречие. С одной стороны, "они будут сдувать с него пылинки", с другой - "будут пытать"... Но он прав в том, что нужно надеяться на лучшее, но быть готовым к худшему.
   Итак, я должен поставить в известность своих врагов о том, что уцелел, но так, чтобы они не могли определить мое местонахождение. К тому же они должны считать, что сам я их слышать не могу. Это залог того, что они не тронут Лялю и Ромку... Нет. Слишком много противоречащих друг другу условий... Слишком сложно...
   Но, допустим, мне это удастся. Что я должен делать потом? Достигнуть планеты Петушки и найти там соратников Дядюшки Сэма. И уже с ними решать, как вызволить моих родных, а за одно и их доблестного патрона... Вряд ли у этой головоломки есть решение...
   Надо, кстати, в любом случае не потерять диск с письмом. Ведь там адрес, который не должен знать никто, и только по этой видеозаписи можно попытаться определить, где находится лубяная тюрьма-избушка моего горе-спасителя, чтобы вытащить его оттуда... В какую противоестественную игру играет наш неведомый помощник, сделавший эту запись...
   Проклятье! Я упорно думаю о чем угодно, только не о сформулированной Гойкой задачей. А вот еще и моя почтовая Сволочь. Мешать пришла. Как всегда по-хозяйски лезет по моей ноге. Я привычно наклонился и сунул зверя в карман. Выпустив клуб дыма, заговорил Гойка:
   - Только что к нам пристыковался четырехместный скутер, - сообщил он. - Хорошая, брат, посудина. Хоть и без гиперпривода, но раза в четыре быстроходнее нашего корабля. Если бы среди спасенных на нашем борту нашелся опытный штурман, мы могли бы посадить его на мое место...
   Он смолк. Но я понял, что он хотел сказать, и почему, не договорив, осекся. Да, мы могли бы угнать скутер и направиться по названному Дядюшкой Сэмом адресу. Но мы не можем этого сделать, пока я не буду уверен в безопасности моей семьи... И вдруг за нашими спинами раздался скрипучий голос:
   - Штурман есть.
   Я подпрыгнул от неожиданности. Я совсем забыл, что мы тут не одни, и нас могут подслушивать. Между нашими креслами, чуть позади, стояла старая Аджуяр, подкравшаяся, как всегда, незаметно.
   - Похоже, настала уже пора МНЕ решать ваши проблемы, бестолковые щенки, - продолжала она, поглаживая седые космы. - Вызывайте жандармский крейсер.
   - Нельзя, - возразил я. - Они узнают...
   Помотал головой и Гойка. Но Аджуяр сверкнула на него угольками глаз и сделала такой жест рукой, словно что-то в него кидает. И Гойка с сомнамбулическим выражением лица потянулся к приборному щитку. Я хотел остановить его, но Аджуяр коротко глянула на меня, и я словно наткнулся на какую-то невидимую преграду. Мои ноги стали ватными, руки безвольно повисли, а язык онемел. Я не мог даже выругаться. Я мог только думать: "Проклятые ведьминские штучки!.."
   А Гойка уже настроил модуль связи, и на экране появились два жандармских офицера в пилотских креслах. Один из них уже приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но Аджуяр, опередив его, вновь махнула рукой, и он не проронил ни звука:
   - Спите, - сказала она.
   Фигуры в лиловых формах обмякли. Глаза офицеров затуманились.
   - Что вы намерены делать с молодой джипси и ее ребенком? - ровным голосом спросила старуха. Я недооценивал ее. Она явно была в курсе всех происходящих событий.
   - Мы должны убедиться, что ее мужа, самозванца, претендующего на трон, нет в живых, - ("Проклятье! Они все-таки в знают!.."), - и тогда инсценировать несчастный случай, в котором наши пленники погибнут, - послушно отозвался офицер, который, судя по большему числу нашивок на форме, был старше по званию. От его слов у меня перехватило дыхание. А он продолжал:
   - Затем по престольному каналу связи доложить о выполненении задания в департамент национальной безопасности имперской прокуратуры.
   - А если тот, кого вы называете самозванцем, жив? - кивнула Аджуяр.
   - Беречь пленников, как зеницу ока.
   - Вот и берегите, - проскрипела ведьма. - Пуще себя самих берегите. Государь жив, и он - не самозванец! И ежели с головы его жены или сына упадет хотя бы один волосок, вы пожалеете, что появились на этот свет! Истинно толкую вам, дуралеи казенные: жив Государь. Вот он. Смотрите внимательно.
   И она сделала пасс руками в мою сторону. Взгляды жандармов на миг просветлели и они жадно впились в меня. Старуха махнула рукой, и загипнотизированные вновь обмякли.
   - И об этом должен знать Рюрик... - добавила она. - Когда вы очнетесь от дрёмы, вы будете помнить все, что я сказала вам. Но вы не вспомните, откуда у вас это знание. А сейчас отключайте связь, затем - просыпайтесь. Ну!
   Офицеры дернулись и одновременно потянулись к щитку. Экран погас. Аджуяр обернулась ко мне и провела рукой по моему лицу. В тот же миг я вновь стал хозяином своего тела и обрел дар речи:
   - Почему ты не приказала им вернуть Лялю?! - воскликнул я тут же.
   - Потому что у них она будет в большей безопасности, чем с тобой, - отозвалась та, усмехаясь и проводя рукой по лицу Гойки точно так же, как прежде она сняла чары с меня. Гойка потряс головой и тоже накинулся на ведьму:
   - Это ненадолго! Хорошие специалисты-психологи выудят из сознания жандармов все, что угодно!
   - Но нас тут уже не будет, рома, - спокойно ответила она. - Придержи четырехместку, на ней-то мы и уберемся.
   - А кто поведет корабль джуза? - не понял Гойка, думая, что под словом "мы" она подразумевает нас троих.
   - Ты, кто же еще?! А мы с этим, - ткнула она в меня пальцем, - покинем его. Ляля - моя правнучка, плоть от плоти моей, кому ж, как не мне спасать ее? Не доверять же это дело таким олухам, как вы!
   Я вспомнил, что по приданию Аджуяр когда-то была самым лихим штурманом табора. Но когда это было?! Да и было ли? Она словно бы прочитала мои мысли:
   - Если ты бестолочь, ты никогда не научишься водить звездолет. А если нет - никогда не разучишься. В управлении кораблями уже лет пятьдесят, как ничего не менялось, кроме того, что появился гиперпривод. Им я пользоваться не умею, это правда, но на Скутере его и нет.
   - Но... - начал было я, однако она по своему обыкновению прервала меня.
   - Нет у нас времени на то, чтобы препираться. Поспеши-ка лучше, родственничек. Пора. - И, повернувшись к нам с Гойкой спиной, заковыляла вон из рубки.
   Чувствуя себя чуть ли не предателем, я обернулся к другу:
   - Ничего не поделаешь, Гойка. Придется ее послушаться...
   Он неохотно кивнул.
   Дай-ка мне диск, - попросил я, поднимаясь.
   Гойка вынул пластинку из дисковода и протянул ее мне:
   - Береги себя, Чечигла Рома, - сказал он.
   - А ты береги джуз, - откликнулся я, пряча письмо в нагрудный карман. - Ты теперь тут главный. А если не найдется Зельвинда...
   - Тогда мы выберем нового атамана, - не дал он мне закончить. - Но, я думаю, он найдется. Пока же я сделаю все, что от меня зависит. Обещаю.
   Неожиданно, совершенно несвойственным джипси жестом, он поклонился мне:
   - Обещайте же и вы, государь, что, как только появится такая возможность, вы немедленно свяжетесь со мной.
   Я шагнул к нему и крепко обнял:
   - Обязательно. Сразу, как только это станет возможным. И запомни. Для тебя я - не "государь", а Чечигла Рома. Так будет всегда, как бы не сложились обстоятельства в дальнейшем.
   - Ай, Чечигла, - сказал он мне на ухо горестно. - Как я буду жить без твоих песен?
   Отстранившись, я подмигнул ему:
   - Ты их еще услышишь.
   Сказав это, я бегом бросился вслед за колдуньей. И спешил я не только потому, что боялся ее не догнать. Но и для того, чтобы Гойка не заметил, как я не уверен в своем показном оптимизме...

* * *

   Завладеть скутером нам большого труда не составило. Точнее, не "нам", а Аджуяр, моя же роль в этом процессе была сугубо пассивной.
   - Какого черта?! - взревел здоровенный верзила, встретивший непрошенных визитеров на пороге тесной, но уютной рубки. - Почему ваш штурман не отпускает нас?! И почему он не отвечает на мои запросы?!
   Наш вид явно не внушал ему доверия, и в течении всей этой тирады он держал ладонь на рукояти плазменного кинжала.
   - Мы взяли на борт семерых потерпевших, а вы согласились принять их к себе! - продолжал он. - Но дело, я вижу, не чисто. Не знаю, что у вас на уме, но плевать я на вас хотел!.. Если еще через десять минут вы не разблокируете стыковочный контур, я дам старт и разворочу вам бок! Так и передайте своему капитану! - он явно не догадывался, что мы сюда не в гости, а надолго.
   В кресле помощника сидела молодая рыжеволосая женщина с утонченными чертами не знавшего загара лица и, так же как и капитан, неприязненно нас рассматривала. До сих пор ничего не могу с собой поделать: стоит мне увидеть неприкрытую женскую грудь, как я не в силах оторвать от нее взгляд. Наши-то цыганки ходят по старинке, и "иммунитета" на это зрелище у меня не выработалось. И это тем неприятнее, что джипси-мужчины, и я в их числе, не носят нижнего белья, а традиционные шальвары не могут скрыть внезапную эррекцию. Верзила заметил мой... взгляд.
   - И какого черта, - рявкнул он, - ты, грязная цыганская рожа, пялишься на мою жену так, словно...
   Что "словно", он договорить не успел. Аджуяр вскинула руки ладонями вперед:
   - Идите в наш корабль, - сказала она. - Вам ничего не угрожает. Вы спасены. - И добавила мне: - Отведи глаза, бесстыжий, у тебя жена в опасности...

   ... Уже в рубке опустевшего скутера, сидя в кресле помошника штурмана, я обратился к ней:
   - Старуха, почему ты не пользовалась своим даром раньше? Мы могли бы избегнуть многих неприятностей.
   - Я могу делать это только во имя спасения кровного родственника, - отозвалась она, внимательно разглядывая пульт и с диковатой улыбкой поглаживая его ладонями. - Да и за это мне еще придется платить.
   Кому ей придется платить, было не ясно, но уточнять я не стал. В конце концов, это ее личные заморочки. Наверное, судьбе или карме или чему-нибудь типа того... Перекинувшись по связи парой фраз с Гойкой, Аджуяр перекрестилась.
   - Значит, говоришь, планета Петушки? - глянула она на меня. - Что ж, с Богом. - И добавила: - Пристегнись.
   Но выполнить эту команду я не успел, зачарованный быстрыми и точными движениями ее сухих, похожих на куриные лапки, рук... Даже Гойка не позволял себе таких крутых стартов и виражей. Мой затылок вдавило в спинку кресла, в глазах потемнело, дыхание перехватило, и я запаниковал, осознав, что мне грозит удушье.
   Но через несколько секунд корабль остановился так же резко, как тронулся. Меня выбросило из кресла, и я больно ударился грудью и лицом о щиток, с хрипом втягивая в легкие воздух. Старуха издала несколько коротких, похожих на лай, смешков и с неприкрытым ехидством проскрипела:
   - Научись выполнять мои приказы проворно... Государь мой.
   Облизывая кровь с разбитых губ, я понял, что путь к друзьям дядюшки Сэма, обещает быть не самым веселым в моей жизни. Скорость звездолета вновь, хотя уже и плавно, начала нарастать, и я поспешно потянулся к ремням. Но Аджуяр тут же осадила этот мой порыв:
   - Да уж, голубчик мой, опоздал теперь. Отправляйся-ка лучше на камбуз и поищи чего-нибудь спиртного.
   Стало ясно, что рывок, стоивший мне расквашенной губы, преследовал сугубо воспитательные цели. Я почувствовал, как ярость вскипает в моей душе, но проглотил все созревшие в ней эпитеты и поплелся исследовать корабль. И камбуз, как было велено, - прежде всего.
   ... Запасы провизии и спиртного были сделаны хозяевами скутера основательно и со вкусом. Чего тут только не было. В обнаруженную на камбузе тележку я сложил бутылку какого-то вина, бутылку джина, кое-что из снеди и покатил все это по коридору в сторону капитанской рубки. Однако на полпути из моего кармана вылезла позабытая мною Сволочь, перебралась по руке в тележку, по-хозяйски исследовала её содержимое и, ухватив кусок сыра, спрыгнула на пол. И тут же юркнула в какую-то дыру, которую я никогда и не заметил бы.
   Я наблюдал за ее действиями с умилением. Вот ведь какая независимая тварь. "Не то что я", - пришло мне в голову внезапно, и я, пораженный этой мыслью, продолжал стоять на месте, хотя Сволочи уже простыл и след. Да какого дьявола?! С какой это стати я послушно взялся выполнять обязанности стюарда и обслуживать сумасшедшую старуху?! Словно некая пелена спала с моих глаз.
   И вообще, почему я безропотно согласился лететь куда-то к черту на кулички, в то время, как Ляля и Ромка находятся в плену свирепого врага?.. Я должен быть рядом. Я должен спасать их! Похоже, Аджуяр при помощи своих гипнотических чар подавила мою волю, и рассеиваться эти чары начали только сейчас. Так оно и есть! Проклятая колдунья!
   Прежде чем вновь встретиться с ней, нужно окончательно прийти в себя и собраться с мыслями. Я понимал, что времени на это у меня немного - минут десять-пятнадцать. Если я задержусь дольше, старуха заподозрит неладное. Я огляделся. Толкнул боковую дверь и вкатил тележку в какое-то темное помещение. Но свет в нем тут же вспыхнул. Это была небольшая гостиная с прозрачным столиком в центре и четырьмя креслами вокруг него. В одном из которых восседала Аджуяр.
   - Входи, входи, - ехидно и одновременно загадочно усмехаясь, глядела она на мое ошарашенное лицо. - Пора уже нам поговорить начистоту, иначе толку не будет.
   Как я мог забыть об автопилоте? Расстыковка произведена, сложный участок пройден, направление задано, и теперь штурман может полностью положиться на автоматику, лишь для порядка время от времени проверяя верность курса. Но как старуха догадалась, что я отправлюсь именно сюда, именно в эту комнату, я ведь и сам еще минуту назад не знал этого?..
   - Это я тебя сюда направила, - ответила она на невысказанный мной вслух вопрос. - Садись же, не стой, как столб, на пороге. Примета дурная.
   Что мне оставалось делать? Я подкатил тележку к столику и плюхнулся в кресло.
   - Вижу, норов у тебя настырный, так и метишь бунтовать. Запросто под чужую дудку плясать не желаешь.
   - С чего ради? - выдавил я из себя.
   - Раз так, будем договариваться.
   - Зачем тебе договариваться со мной, если ты можешь влезать мне в мозги и приказывать, что угодно?
   - Так-то оно так. Но не раб мне нужен. Раб только о том и думает, как воли достичь. С таким каши не сваришь.
   - Я к тебе в друзья и не набивался.
   - Вот и толкую тебе: пора уже нам договор заключить. Может, все-таки, по своей воле помогать мне будешь. Цель-то у нас одна.
   - Чего ж раньше силком заставляла?
   - Рассуждать некогда было, вот я тебя и околдовала. А ежели договоримся, никогда больше свои чары против тебя не применю. Если уж прямо сказать, был бы ты попроще, я бы чары и не снимала, а ты бы их не чувствовал и не сопротивлялся бы. Но с твоим упрямым характером, вижу, толку от тебя при таком раскладе никакого не будет. Ну что? Успокоился? Готов? - она испытующе прищурилась.
   Я, не зная, что сказать, только пожал плечами, Аджуяр же тем временем, как Веллина из "Волшебника Изумрудного города", вынула из складок своей обширной юбки колоду карт.
   - Но посмотрим сперва, что нам ОНИ скажут, - пояснила старуха, тасуя карты. - А ты покамест разлей, чего покрепче. Долгий будет разговор, взбодриться бы надо.
   ... - Да-а, - протянула старуха, ловко перекладывая карты с места на место. Такого я еще не видывала. Все в твоей судьбе перепутано, словно ты и не человек вовсе. Никогда еще мне карты не лгали, а по ним судя, выходит, что твой смертный час уже давным-давно пробил. Как это понимать прикажешь, любезный мой?.. - Глянула она на меня. - Не хочешь объясняться? А не хочешь, не надо, сама разберусь.
   - Не разберешься, - возразил я, чувствуя, как джин приятным теплом разливается по внутренностям. В конце концов, придется, наверное, играть с ней в открытую. - Я из прошлого.
   - Это как? - не отрывая глаз от карт, спросила она.
   - Меня вытащили из прошлого враги нынешнего царя... - начал я, но она закончила за меня:
   - Чтобы на трон посадить. Так выходит?
   - Так, - подтвердил я, выуживая из банки то ли малюсенький фрукт, то ли ягоду, то ли даже какой-то бутон. Сунул его в рот и сморщился: - Что за гадость?!
   - Каперсы, - глянув на банку, пояснила Аджуяр. - Деликатес, слышала. Не вкусно, что ли?
   - Сама попробуй, - мстительно посоветовал я.
   Она поднесла банку к лицу, понюхала и, передернув плечами, возвратила ее на столик:
   - Благодарствую. Сам притащил, сам и ешь.
   Вернувшись к картам, она поцокала языком и сказала:
   - Из прошлого, говоришь. Вот, значит, как. А не видать тебе, милый, престола, как собственных ушей. Вот, что я тебе скажу.
   - Плевать я хотел и на престол, и на твои пророчества, - покривив душой, сообщил я. - Но те, кто меня сюда вытащил, спасли, меня от смерти. А я обещал им...
   - А я и не отговариваю, - перебила она. - Потому как дальше карты показывают два пути. Коли по одному дело пойдет, страшное станется: и правнучка моя и праправнук погибель найдут. Коли по другому, быть твоему сыну царем, а ей - царевой матерью. А про тебя карты больше ничего не говорят. - Но в ее последних словах мне послышалось еле заметная неуверенность. И я глупо поинтересовался:
   - Совсем?
   - Да не то, чтобы совсем... - покачала Аджуяр головой и подняла на меня глаза. - Только непонятно мне что-то. По картам выходит, диковинная у тебя судьба: коли предашь кого, бросишь, тем его и спасешь. А коли не предашь, упрешься - наоборот, погубишь.
   - Что это ты несешь, старая! - повысил я голос, угрожающе наклоняясь к ней.
   - Говорю же я тебе, сама не пойму! - не отводя едкого взгляда, процедила она. - Все ведь у тебя не по-людски. Только запомни эти слова мои. Пригодиться могут.
   Залпом осушив свой сосуд с джином, она смешала карты и продолжила:
   - Но выбор этот тебе не скоро предстоит. А пока - спасать надо Лялю с чадом. Не с нашими силенками за такое дело браться, вот и летим к приятелям твоим. Ну так что, будем вместе это делать или же будем дальше мешать друг дружке?
   Что я мог ответить?
   - А ты точно знаешь, что сейчас Ляля и Ромка в безопасности? - спросил я примирительно. Но тут же получил оплеуху:
   - В безопасности? - переспросила ведьма. - Глуповат ты, братец, как я погляжу. У вас все там, в прошлом, такие олухи были?
   - Ты по существу говори! - вновь сменил я тон на враждебный. И со злости даже кинул в рот несколько каперсов. Как ни странно, на этот раз они показались мне вполне съедобными, даже вкусными.
   - С жандармского корабля идет непрерывный сигнал о том, что, в случае, если ты не сдашься, твоей жене и сыну грозит гибель... Но раз грозит, значит пока еще все не так плохо. Они не уверены, что ты их слышишь, и не будут зря уничтожать свой единственный против тебя козырь... Ну так что? Будем действовать сообща? - вновь насела она.
   Положение бесило меня. Меня злило, что эта неприятная старуха вновь заставляет меня плясать под свою дудку. Но логика ее слов меня убедила. В конце концов, мы и вправду союзники.
   - Ладно, - махнул я рукой. - Уговорила. Чего делать-то?
   - А не догадываешься? - старуха хихикнула. - Лететь, чего ж еще?..

* * *

   Как бы то ни было, я почти успокоился. И даже нашел способ, как искусственно приглушать свою тревогу о близких. Отнюдь не спиртным: такой путь почему-то казался мне нечестным. Я сумел найти иной, не столь физиологичный способ отвлечься. Нечто вроде кино.
   Тут, на скутере, я дорвался, наконец, до того, с чем стоило бы познакомиться с самого начала моего пребывания в двадцать пятом веке. Хотя "дорвался", пожалуй, сказано громко. Не шибко-то я и рвался. Я уже так привык к стилю жизни "перекати-поле", что о самообразовании или хотя бы об интеллектуальных развлечениях даже и не помышлял.
   Но сейчас я с головой окунулся в то, что, по-видимому, заменяет тут беллетристику. Вообще-то, слово "кино" довольно точно определяет суть данного развлечения. Но есть и основательные технические отличия. Элементы компьютерной игры, интерактивного телевидения... Нет, все не то! Больше всего это походило на грезы на заданную тему.
   Когда я, завалившись на кровать, включал то, что Аджуяр назвала "мнемопроектором", я просто-напросто становился участником неких событий. Редко, но ведь бывают такие сны, которые и по насыщенности, и по сюжету ничем не уступают яви. Именно в такие сновидения я и попадал. Вот только содержание большинства этих "мнемофильмов", к сожалению, оставляло желать лучшего.
   Сперва меня изрядно раздражало, что в бортовой мнемотеке совсем нет просветительных, учебных или хотя бы исторических записей. Но, если вдуматься, часто ли "серьезные" ленты подобной тематики занимали место на полках наших домашних видеотек двадцатого века? А что там обычно стояло? Боевики, эротика, детективы, плохая фантастика...
   Поставив в мнемопроектор диск из коробочки с надписью "Гигант", я превратился в несчастного грудного младенца, которого терпящие бедствие родители-косморазведчики вынуждены были засунуть в капсулу и отстрелить куда глаза глядят - в пространство.
   ... Хныча и агукая мчался я с околосветовой скоростью через вселенную и неминуемо помер бы с голоду (благо осознать опасность и испугаться я еще способен не был), если бы не счастливая случайность: на пути мне встретилась некая планета. И не простая, а живая. Типа, как у Лема в "Солярисе". Только это сравнение не совсем удачно, потому что в отличии от Соляриса ни черта эта планета не соображала и никаких "гостей" не создавала.
   Все, что она умела - с помощью гравитационных ловушек схватывать и пожирать метеориты, коих в этом секторе космоса летало превеликое множество, затем - переваривать их и удрученно, с треском, испражняться. Тем и жила. Так что, если Солярис был чем-то вроде гигантского мозга, то эта планетка - соответственно, была чем-то вроде гигантской задницы.
   Мою капсулу она само-собой приняла за очередной метеорит, мягко подтянула к себе... Так бы мне и быть перемолотым в дерьмо в ее недрах, но, к счастью, на планете имелись разумные обитатели - ленточные паразиты-симбиоты. Они-то меня и приютили, пригрели и даже по-своему приласкали. Хотя, правду сказать, это им было не так-то легко, ведь размером они были миллиметров по пять длиной, не более... Да и вся эта планетка в диаметре была не больше десятка километров.
   Чтобы я выжил, мои спасители кое-что во мне переделали, и я стал питаться случайными грозовыми электроразрядами. Еще они обучили меня своей философии. Мастурбировать я научился сам, чем поверг своих спасителей и учителей в недоумение близкое к коме.
   И жил бы я себе поживал припеваючи, буквально, как Маленький принц в теплой заднице, но тут, как водится, как раз в период моего полового созревания на планету прибыл исследовательский корабль, конечно же с девушкой на борту. Тут, естественно, любовь... Но довольно странная. Просто-таки несчастная.
   Девушку я (по сиськам) ассоциировал с единственной женщиной, которую когда-либо видел - с матерью. А психические механизмы, внедренные в мое сознание друзьями-паразитами, срабатывали так, что мать я ассоциировал с Задницей. Потому я постоянно стремился залезть бедной девушке именно туда. Но я ведь прекрасно осознавал, что слишком велик для этого!
   Как я страдал! Каким уродом ощущал я себя! Проклятый, проклятый гигант!.. Да по сравнению с моим - эдипов комплекс показался бы вам легкой грустью о сорванном ветром цветке... Да к тому же еще я время от времени бился током, как добрый электрический скат. Девушка страдала не меньше меня, но любовь не позволяла нам расстаться.
   Душераздирающим был и последний эпизод мнемофильма. Я на что-то решился. Я еще и сам не осознал, что собираюсь сделать. Я откинул одеяло со своей спящей возлюбленной. Она лежала на животе. Ее формы были прекрасны...
   И всё. Фильм оборвался, и я снова стал самим собой. Финал - в худших традициях триллеров моей юности, когда зритель так и не знает, закончилась ли история, а если да, то хорошо или плохо...
   Самое ужасное, что с момента включения мнемозаписи я полностью забывал себя, как личность, а значит, не мог остановить процесс, не дойдя до запрограммированного создателями фильма окончания. Сила воздействия мнемофильмов на мой неподготовленный разум была столь велика, что после "Гиганта" я ловил себя на том, что меня то и дело тянет забраться в какое-нибудь узкое отверстие. А дважды я просыпался по утрам под дверью каюты Аджуяр.
   Вторым мнемофильмом, оказавшим на меня пагубное воздействие, был фильм "Весенние уходы", в котором я сперва был сразу пятнадцатью или шестнадцатью персонажами (сосчитать я все время не успевал), так как сюжет имел полифоническую структуру романа. Но потом автору показалось и этого мало, и каждому персонажу он создал по двойнику. И ими всеми опять же был я. Потом некоторые персонажи довольно болезненно погибали, зато появлялись новые.
   А идея этого произведения состояла в том, что во вселенной сработал какой-то механизм, какой-то новый закон, и из ничего стали появляться двойники людей, олицетворявших собой те или иные стороны мирового бытия: Любовь, Надежду, Стыд, Срам, Голод, Холод, Эйфорию Сытости, Тягу К Насилию, Стремление К Мировой Гармонии, Желание Поссать, Стремление К Познанию Истины, Ненависть К Бурчанию В Животе Соседа, Веру В Идеалы, Удивление Птицы При Виде Того, Как Кукушка Подсовывает Ей В Гнездо Свое Яйцо и т.д., и т.п.
   И вот новоявленные двойники, еще более усиленно олицетворявшие все это, должны были (по второму пункту придуманного умным автором вселенского закона) лупить друг друга чем не попадя, ибо, кто останется, по образу и подобию того двинется мир в своем дальнейшем развитии.
   Персонажи быстренько поделились на "хороших" и "плохих", но почти все они по одиночке и группами периодически перебегали из лагеря в лагерь, отчаянно интригуя против своих вчерашних друзей, так как добро то и дело оборачивалось злом, а зло - добром.
   Лично я сразу понял обреченность заданной ситуации. На самом деле, разницы, кто останется, нет ни малейшей. В любом случае останется самый сильный или, скорее, самый удачливый убийца, "крысиный король". У Любви с руками по локти в крови с Подлостью с руками по локти в крови общего значительно больше, чем различий...
   Однако, раз уж автор замутил такую кровавую кашу, то и старательно делал вид, что не замечает ее внутреннюю порочность, и Добро наравне со Злом, Радость наравне с Печалью и прочие персонажи месили друг друга бластерами, кидали в домны, зафуговывали в черные дыры, а иногда и по старинке бесхитростно кроили друг другу черепа молотками и небольшими кувалдами. Как у многих душевнобольных желание убивать обострялось у них по весне. Отсюда и название.
   В результате я пережил столько агоний, что, когда из всех персонажей остался один, то есть Я в единственном числе, я так и не понял, что оставшийся образ олицетворяет. Сложный какой-то букет. То ли Праведный Огонь Бушующий В Сердце Поборника Идей Вертикального Прогресса, то ли Неприятное Предчувствие, Что Скоро Разболится Заусенец Указательного Пальца Левой Ноги, то ли что-то среднее между тем и тем.
   После участия в этом фильме я не мог оклематься почти неделю, страдая множественным раздвоением личности... И вновь дважды просыпался я под дверью Аджуяр. Но теперь - не с голыми руками. Первый раз я обнаружил у себя в руках невесть откуда взявшиеся чугунные каминные щипцы, и по моему настоянию Аджуяр выбросила их в открытый космос. Во второй раз я сжимал в ладони пилочку для ногтей.
   ... Старуха стала сторониться меня. И не мудрено. Я и сам стал за себя побаиваться. Потому, в очередной раз выбирая мнемодиск - носитель записи для мнемопроектора, я взял тот, что назывался "Драма любви". Уж тут-то никаких противоестественных фантастических вывертов сюжета не случится, и мой рассудок останется в полном здравии, - решил я...
   Сеанс начался, и я превратился в маленького мальчика, коротающего свое счастливое детство в прекрасном, огромном, почти в полпланеты, экзотическом саду своего отца. Но счастье было недолгим. Некий высокопоставленный злодей по имени Клайд Хабаров цинично пристрелил моего папашу, оставив меня, тем самым, круглым сиротой, и завладел нашими фамильными драгоценностями, домом и садом.
   А меня, несчастного, голодного и холодного отправили на голую, ветренную, покрытую серым лишайником планету-приют, где я и рос, словно волчонок в такой же стае волчат, как и я сам. И единственным светом в моей жизни были вынашиваемые мною планы мести.
   Я знал, что богатство - главное для моего врага. А значит, чтобы убить его, чтобы умер он в страшных душевных муках, нужно лишить его этого богатства.
   Я вырос. За годы созрел план мести. Я устроился работать ночным оператором некоей компании, занимающейся клонированием сельскохозяйственных видов животных. Клонирование людей запрещено, но время от времени подобные прецеденты все же случаются. Тогда закон, кроме наказывания виновных, регламентирует и права клонов. При этом неукоснительно соблюдаются три основных принципа.
   Первое: "Клон не виноват в том, что его создали, ибо создали его без его ведома и согласия".
   Второе: "Клон - такой же человек, как и любой другой, его жизнь и свобода неприкосновенны".
   Наконец, третье: "Клон обладает всеми теми правами, что и его матрица (за исключением наследования дворянских титулов), материальные блага в момент возникновения клона делятся между ним и его матрицей поровну".
   Все это я и решил использовать для того, чтобы уничтожить своего лютого врага.
   Я подкупил личного врача-косметолога единственной дочери Хабарова - юной Долорес. Та, прокалывая девушке мочки ушей, под подаренные папашей бриллиантовые сережки, незаметно припрятала в колбу клочочек ее кожи. А позже принесла эту колбу мне. Я сумел отыскать в содержимом сосуда жизнеспособную клетку, вырастил достаточное количество "клеточной субстанции" и заложил ее в инкубатор.
   И вот в один прекрасный день в автоклавах инкубатора вместо очередной партии в пять тысяч овец появилось пять тысяч Долорес Хабаровых. При чем дело это я сумел обставить так, что сам остался вне подозрения.
   Это был сокрушительный удар. Мало того, что Хабаров должен был теперь содержать всю эту ораву наравне с дочерью, но и поделить впоследствии поровну между ними свое наследство. Подавленный случившимся Клайд Хабаров свел счеты с жизнью.
   Но это была только первая половина душещипательной истории. Дальше события развивались следующим образом. Когда я, давясь злорадным, смехом смотрел телевизионную сводку новостей, я увидел в ней заплаканную Долорес. Впервые я видел эту девушку собственными глазами и... влюбился.
   Я потерял покой и сон. В конце концов, я отправился в тот самый обширный сад, в котором провел детство, и который теперь стал прибежищем всего выводка Долорес. Вид пяти тысяч и одной (первоначальной) возлюбленных, слоняющихся по райском саду моего счастливого младенчества потряс меня. А все пять тысяч и одна дева по уши влюбились в меня с первого взгляда. Иначе и не могло случиться, ведь мы были просто созданы друг для друга.
   Что я мог сделать? Что я должен был предпринять? Выбрать одну, оставив несчастными пять тысяч остальных? Я не мог поступить так жестоко. И суд совести приговорил меня. Я вновь подложил в инкубатор "клеточную субстанцию" человека. Но на этот раз - выращенную из моей собственной клетки.
   Причем запрограммировал инкубатор так, что сейчас он породил на один клон больше, чем в прошлый раз. Потому что я знал, что теперь-то от руки закона мне уже не уйти, и пожизненное заключение - минимальное наказание, которое мне грозит. А оставить несчастной, обделенной парой, хотя бы одну из Долорес я не мог и помыслить...
   Меня приговорили к смертной казни, правда, самой гуманной: в камере специальной установки лишили молекулы моего тела сил притяжения... В последний путь меня провожали пять тысяч и одна абсолютно одинаковых рыдающих влюбленных пар. И в лужицу помоев я превратился со счастливой улыбкой на устах.
   Бред! Полнейший бред! Но когда ты внутри, тебе так не кажется, и трезвую оценку ты способен дать только по окончании сеанса. Подобный эффект наблюдается и при просматривании обычного кино, но там отвлечься все-таки можно. Тут - никак.
   Чем-то вышеописанный сюжет напомнил мне индийскую двухсерийку. Но самым ужасным было другое. Видно, чисто технический момент, когда "зритель" становится одновременно двумя или несколькими людьми - непременный атрибут мнемофильмов, или есть в этом какой-то особый форс, обойтись без которого киношнику стыдно. Типа, как звук "диджитл саунд" или компьютерная графика в конце двадцатого столетия...
   На протяжении сеанса все было спокойно, и я, было, уже расслабился, наслаждаясь остротой ощущений... Но когда повылупились мои клоны, я стал одновременно пятью тысячами двумя человеками, и мне стало не до смеха. Голова у меня после этого трещала неделю.
   Честно говоря, среди дисков я наткнулся-таки на одну "историческую драму". Более того, в рекламной аннотации на футляре было сказано, что мнемофильм посвящен "нелегкому быту и политическим каверзам наших предков-россиян начала ХХ столетия..."
   Дико обрадовавшись, я чуть было не принялся за "просмотр", но меня несколько насторожило продолжение фразы: "... начала ХХ столетия, когда техническим чудом считались паровые машины, когда паровоз был символом мощи, а в подпольных лабораториях гонимого официальной наукой профессора-генетика Вавилова создавалось существо, способное передвигаться по рельсам и призванное беспощадно бороться с тоталитаризмом..."
   Обескураженный, я перевернул футляр и прочел название. "Ж/д-монстроид или Человек-дрезина против Сталина". Я осторожненько поставил диск обратно на полку...
   Немного посомневавшись, я взял мнемофильм с шаловливым названием "Попрыгунья" и подписью "эротика". И совершил ужасную ошибку. Так как оказалось, что "Попрыгунья" - это вовсе не прозвище какой-нибудь суперсексапильной крошки. Нет. С начала сеанса я стал просто-напросто мандовошкой! Или "лобковой вошью", если так вам кажется более благопристойно.
   Я не буду подробно пересказывать сюжет "Попрыгуньи". Ни к чему это. Скажу лишь, что от этого мнемофильма оправиться труднее, чем от всех предыдущих, вместе взятых. И именно в этот раз моя престарелая спутница подвергалась, пожалуй, максимальной опасности, находясь в одном помещении со мной.
   ... Короче, если говорить честно, из прожитых нескольких десятков мнемофильмов только один мне понравился по-настоящему - своею простотой, непритязательностью и похожестью на привычные мне американские фильмы. Это был фантастический триллер под названием "Загадочный паук".
   Включив его, я превратился в некоего молодого ученого, мечтающего вывести суперприспособленную разумную форму жизни, которая могла бы существовать в космическом пространстве, то есть прямо в пустоте. Да еще и перемещаться при этом, куда ей вздумается.
   И вот, благодаря генной инженерии и еще кое-каким запрещенным методам я (опять из своей собственной клетки) сумел создать разумного паука размером эдак с крупную собаку, с биологическим гиперпространственным приводом в брюхе. Паук был довольно-таки неприятным существом, неумным, злобным, трусливым и ленивым. Он позволял мне себя исследовать за то, что я его сытно кормил синтезированным мясом, и, в принципе, такое положение вещей вполне устраивало нас обоих.
   Но, наверное, от того, что кое-что в биологии у нас с ним было общим, он конкретно положил глаз на мою невесту - красавицу-лаборантку Кимберли. Чтобы не мешать эксперименту, Ким мужественно скрывала от меня грязные приставания паука. Но, когда однажды этот гад перешел все пределы дозволенного, она со слезами призналась мне в этом. Я, само-собой, хотел паука изничтожить, но он, почуяв недоброе, из лаборатории сбежал.
   Все перечисленное уместилось минуты в четыре. Последующие два часа паук носился по вселенной, нападал на различные планеты и пожирал всех подряд. Власти устраивали облавы на него, но он без труда прятался в гиперпространство, чтобы выскочить оттуда в противоположном уголке космоса и, мерзко хихикая, сожрать кого-нибудь и там. Я и Ким таскались за ним по пятам, но угнаться никак не могли.
   Надо сказать, что мы синтезировали порошок, который должен был убить его, проблемой было только заставить его этот порошок сожрать. Но в конце концов, мы, почти отчаявшись изловить паука, взяли тайм-аут для свадьбы и вернулись домой. Однако ревнивый паук каким-то образом прознал о готовящейся свадьбе и явился к нам сам.
   Звонок раздался среди ночи. Я подошел к двери. "Кто там?" - спросил я. "Свои", - ответил паук загадочно. Я все понял. Взяв с полки приготовленную заранее коробочку с отравой, я распахнул дверь. Злобно хохотнув, паук разинул пасть. Я кинул туда коробочку. Паук, клацнув зубами, захлопнул пасть и удивленно сглотнул.
   В животе у него забурчало. Паук приподнял бровь. Задумчиво вслушиваясь в то, что происходит у него внутри, он, забыв обо мне, прошел в дом, в гостиную, и, зайдя за большой антикварный стол, принялся там чихать и покашливать. Он чихал и кашлял, время от времени укоризненно поглядывая на меня из-за стола... В конце концов, он сдох.
   Тут как раз подоспела разбуженная его предсмертным кашлем прелестная Кимберли в полупрозрачном пеньюаре, не способном скрыть аппетитные формы и ажурное белье. Увидев на полу дохлого паука, она моментально поняла, какой опасности я только что подвергался, и со слезами радости оттого, что все это наконец-то закончилось, заключила меня в свои страстные объятия.
   Всё. Конец.

* * *

   ... Крыша съезжает окончательно. Поймал себя на том, что совершенно серьезно раздумываю, не является ли вся моя история с переносом из прошлого в будущее да еще с перспективой стать царем Всея Руси, таким же мнемофильмом, как и просмотренные мной.
   А что? Сюжетец не менее идиотский. "Занимательный". Есть стрельба, эротика, есть воплощение стремления "маленького человека" к власти; и никакой "общегуманистической идеи". Все это свойственно тому, что называется "массовая культура".
   То, что у меня есть многолетняя память, ничего не доказывает: подобная память персонажа "пристегивается" зрителю почти с каждым мнемофильмом. То, что я не помню, кто я на самом деле? Есть и такой эффект. То, что я имею свободу воли? Ощущение наличия свободы воли испытываешь и в мнемофильмах.
   А как проверить? Покончить жизнь самоубийством? Но вдруг это все-таки настоящая жизнь? Обидно получится. А если и нет, то ведь все равно суицид я совершу только если он задуман режиссером, и именно тогда, когда это предписано сценарием... Да и то, что я обо всем этом догадался - тоже тогда не более, чем "режиссерская находка".
   В конце концов, я остановился на мысли, что даже если моё нынешнее существование и является мнемофильмом, то это ничего не меняет. Подобные догадки приходили в голову людям и до меня. Солипсисты, например, расценивают свою жизнь, как собственные фантазии. А буддисты считают, что мир есть сон Будды. Так что я не одинок. А жить как-то надо.
   Но, как бы то ни было, благодаря мнемозаписям я и не заметил, как промчалась большая часть нашего пути. А тоска по Ляле и Ромке, страх за них, хоть и были загнаны в самый дальний уголок моего сознания, все же не прекращали отзываться в груди тупой ноющей болью.

   Время от времени мы останавливались на той или иной заштатной планетке или искусственной космостанции для того, чтобы пополнить запасы провизии и горючего. Иногда нас и инспектировали - то таможенники, то жандармы. Но решение всех сложностей, пользуясь своим даром, брала на себя Аджуяр, и мы преспокойно двигались дальше.
   Лишь однажды столкнуться с властями вынужден был непосредственно я. И событие это чуть было не закончилось весьма плачевно, но обернулось внезапной радостью. Дело было так.
   Аджуяр заболела. На время мне пришлось оставить бесконечное участие в бредовых мнемофильмах. Старуху знобило, она не могла подняться, а порой впадала в забытье или бредила. Мне приходилось одновременно и ухаживать за ней, и следить за показаниями приборов в штурманской рубке.
   Страшно было даже представить, что будет со мной, с Лялей и с Ромкой, если Аджуяр умрет. А как прикажете ее лечить? Подобие индивидуальных аптечек, а точнее, автоматические универсальные диагностико-лечащие приборы, космолетчики (кроме, конечно же, моих джипси) носят на теле и не расстаются с ними. Хозяева скутера унесли свои экземпляры на себе, а мы не додумались отобрать их.
   И вот тут-то нас и настиг очередной жандармский патруль. Махина крейсера зависла неподалеку от нашего суденышка, двигаясь параллельно с ним, и модуль связи требовательно заверещал. Я отозвался, предварительно отключив передающую видеосистему. О такой необходимости предупредила меня Аджуяр, так как мой портрет скорее всего введен в реестр разыскиваемых лиц, и жандармский бортовой компьютер безошибочно распознал бы меня.
   На экране появился пухлое рыжеусое лицо в обрамлении форменного воротничка:
   - Эй, там, на скутере, - позвал офицер с явственным раздражением в голосе, - я не понял, ты меня видишь или нет?
   - Да, конечно, - отозвался я. - Я прекрасно вас вижу.
   По выражению лица рыжеусого было понятно, что его обладатель - из породы людей вечно недовольных, но не злых. Такие любят вас нудно поучать - к месту и не к месту.
   - Какого же дьявола ты отключил изображение?! - повысил голос жандарм. - Это, брат, тебе не частная беседа. С девкой своей в прятки играй. А с нами играть нечего. Мы - представители Его Величества. Или ты Его Величество не уважаешь?
   - У нас поломка, - уклоняясь от ответа, соврал я. - Похоже, метеорит попал куда-то не туда.
   - А то, что с неисправной системой связи движение запрещено, ты не знаешь, болван ты разэтакий?
   - Виноват, прошу прощения, - смиренно откликнулся я. - Но это случилось совсем недавно, и с тех пор мы еще не встречали пунктов ремонта.
   - Чует мое сердце, что-то ты, брат, темнишь, - покачал головой офицер. - Должна была сработать аварийная система, а соответствующих сигналов ваш корабль не подает. Сколько вас на борту?
   - Двое.
   - Ладно. Готовьтесь принимать гостей. Мы спускаем шлюпку. И учти: малейшее замешательство расценивается, как сопротивление властям, и мы открываем огонь.
   - В курсе, - ответил я, как только мог спокойно, - я себе не враг. - И, отключив связь, опрометью кинулся в спальню Аджуяр.
   - Жандармы! - выкрикнул я, влетев к ней. - Они направили к нам шлюпку!
   - Успокойся и не дергайся, - вымученно усмехнулась старуха, приподнимаясь. - Встреть их. А когда они потребуют документы, скажи, что все бумаги у матери.
   - У кого? - вырвалось у меня.
   - У меня! - рявкнула старуха, сверкнув на меня глазами, и ее голова без сил опустилась обратно на подушку. - Туповат ты у меня, сынок. В кого только уродился... Твоя задача заманить их ко мне в комнату, а уж остальное предоставь мне.
   Кивнув, я помчался обратно в рубку, чтобы помочь жандармам пристыковаться. Не хватало еще мне показаться им недостаточно вежливым и насторожить чем-то, кроме отключенной видеосистемы.

   ... Когда давление выровнялось, в шлюз из шлюпки ввалилось трое в лиловых формах. Я открыл дверную диафрагму и встретил гостей на пороге. Я уже давно сбрил бороду и таскал одежду из гардероба бывшего хозяина скутера, так что на джипси похож не был. Но это не уменьшило подозрительности рыжеусого офицера.
   - Что-то мне твоя рожа знакома, - нахмурился он, оглядев меня с головы до ног. - Мы тебя случайно раньше не арестовывали?
   Я замотал головой.
   - Чего трясешься? И чего глаза выпучил? Где путевой лист, где корабельный паспорт? Тебя, что учить надо, как представителей власти встречать? И где второй астронавт?
   Хотя и не видно было, чтобы жандармы впрямь почуяли недоброе, но двое сопровождавших офицера младших чина, стоя на шаг позади него, демонстративно поигрывали бластерами.
   - Вторая, - уточнил я, чувствуя, как предательски дрожит мой голос.
   - Что "вторая"? - передразнил рыжеусый.
   - Астронавт, - пояснил я. - Вторая, а не второй. Я лечу с матерью, и все документы у неё. Но она больна, и не может выйти...
   - А ты их вынести не можешь?
   - Она спала, я не хотел ее будить...
   - Темнишь, ох, темнишь, - покачал головой рыжеусый. - Да только зря темнишь, вот, что я тебе скажу. Выкладывай-ка лучше сразу, что скрываешь от слуг Его Величества? - внезапно он приблизил свое лицо вплотную к моему и рявкнул: - Груз мудила?!
   Я не успел сообразить, что меня приняли за контрабандиста, и речь идет о сырце наркотика, и от словечка этого подпрыгнул, словно ударенный током. А какой русский, рожденный в двадцатом веке, не подпрыгнул бы на моем месте, услышав такое?
   - Я так и знал, - ухмыльнулся офицер. - От меня, брат, ничего не скроешь... Значит так, - повернулся он к одному из подчиненных. - Ты, Дэзра, останься тут, держи этого молодчика на мушке и не позволяй приблизиться к себе ближе двух шагов. А попытается, стреляй без предупреждения. А мы пока осмотрим корабль и пообщаемся с его матушкой, ежели таковая и в правду тут имеется.
   Рыжеусый офицер с помощником углубились в недра скутера, а я остался на пороге шлюза, чувствуя себя под стволом бластера крайне неуютно...
   Я с трудом оторвал от него взгляд и поднял глаза на его владельца. Лицо жандарма было блеклым, словно у альбиноса и похожим на маску. Мне стало страшно. Я даже ощутил легкое головокружение и тошноту. Только бы Аджуяр справилась, только бы болезнь не уменьшила ее гипнотическую силу...
   Неожиданно блеклолицый Дэзра свободной рукой достал что-то из нагрудного кармана кителя и шагнул ко мне. Я отпрыгнул от него, как ошпаренный и прижался спиной к стене. "Два шага, сказал офицер, - пронеслось у меня в голове. - Неужели мой страж хочет инсценировать неповиновение с моей стороны и пристрелить меня?!"
   - Тс-с, - приложил Дэзра палец к губам, и я увидел, что в руке он сжимает сложенный листок пластиката. - Тихо, - продолжил он шепотом, - это вам, Роман Михайлович. - С этими словами он протянул листок мне.
   "Провокация!" - подумал я, но рука машинально потянулась к записке.
   - Спрячьте, - так же шепотом велел блеклолиций и с видимым усилием изобразил на лице улыбку. И я понял, что он напуган не меньше моего.
   Я поспешно сунул листок за пазуху, а физиономия жандарма вновь превратилось в безжизненную личину. И тут же из коридора вывалили его коллеги. Смотрелись они слегка ошарашенными.
   - Что ж ты, брат, сразу не сказал, что такое дело? - неестественно хохотнув, спросил меня рыжеусый. - Сказал бы сразу, мы бы и не пикнули. - В его глазах мелькнул сумасшедший огонёк. - Убери пушку, Дэзра, - кивнул он альбиносу. - Тут такое дело, а ты пушкой тычешь!.. Пойдем-ка отсюда. У нас и у самих проблем навалом. Хватит нам здесь... Когда такое дело... Тут уж хочешь, не хочешь... - совсем уже невразумительно закончил он и полез через диафрагму в шлюз.
   Я глянул на Дэзру, но его непроницаемое лицо не выражало ни малейшего удивления от происшедшей в офицере метаморфозы. Чертовски выдержанный молодой человек. Прирожденный конспиратор. Не обронив в мою сторону и полвзгляда, он последовал за старшим в шлюз.
   Диафрагма затянулась, и я без сил сполз по стенке на пол. Пронесло! Ай, да старуха!.. Что это она, интересно, им внушила?... "Но какого рожна я расселся тут? - встрепенулся я. - Конечно, отстыковаться шлюпка может и без моей помощи, но на всякий случай нужно продолжать быть предельно вежливым".
   Я поспешил в рубку и, произведя все необходимые манипуляции, вскоре наблюдал, как маленький кораблик поплыл в сторону гигантского судна. И только тут, окончательно придя в себя, я позволил себе вспомнить о записке.

* * *

   Я достал листок из-за пазухи и чуть не порвал его, разворачивая дрожащими, непослушными пальцами. Нет, не порвал бы, ведь это не бумага, а только имитирующий ее шершавый пластикат-заменитель... Необычный, какой-то угловатый и неуверенный, совсем незнакомый мне почерк... Ощущение такое, что каждую буковку рисовали отдельно. Но написано на русском. На МОЁМ русском! Некоторое время я не мог сосредоточиться, но в конце концов, смысл слов, в которые складывались буквы, стал до меня доходить.
   "РМ, милый РМ. Надежды, что ты прочтешь это письмо, почти нет, но добрый и честный человек, который взялся переправить его, сказал мне, что и среди ж. немало людей готовых помочь тебе. Они будут переписывать это письмо друг у друга с тем, чтобы кто-то из них, столкнувшись с тобою, передал его тебе. Они называют его "Письмо счастья", веря, что всякий, переписавший его 33 раза и тайно раздавший коллегам, будет счастлив. Хоть это и опасно. Надежды почти нет, но почему-то я уверена, что ты его прочтешь. РР растет не по дням, а по часам. Нам безумно повезло, что с нами вместе оказался Б. РР души в нем не чает, а тот отвечает ему взаимностью. Одно только беспокоит меня: иногда, хоть я и прикрикиваю на него, РР называет Б "папой"... Поскорей бы он снова встретился с настоящим. Поскорей бы он снова привык к тебе..."
   Я оторвал взгляд от бумаги, так как слезы замутили изображение, и строчки разбежались в разные стороны. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что эту записку отправила мне Ляля... Да, это действительно "Письмо счастья"! Ведь РМ - это я, Роман Михайлович. Ж. - жандармы. РР - Ромка, Роман Романович... Он уже говорит! А Б. - стало быть, Брайни. "Папа"... Я покажу ему "папу", попадется он мне только под руку!.. Хотя, с другой стороны, ему еще спасибо надо сказать... И БОЛЬШОЕ спасибо. Учитывая, что он-то вообще ни при чем и силой втянут мною в этот переплет...
   Записка изобиловала орфографическими и синтаксическими ошибками, но я опускаю их. Еще бы не появиться ошибкам, ведь те, кто переписывал это послание, делали это, не зная языка, сугубо механически. Швыркнув носом и утерев глаза рукавом, я вернулся к чтению:
   "... Обращаются с нами сносно. Кормят нормально и не обижают. Вот только из корабля не позволяют и шагу шагнуть, даже в космопортах. Я боюсь, как бы это не отразилось на развитии РР. Но, когда я думаю об этом, я понимаю, что при той опасности, в которой находится его жизнь, беспокоиться о таких мелочах глупо. Нет смысла писать тебе, где мы сейчас находимся, так как нас таскают по всей галактике без всякой видимой системы. Ж., который предложил мне написать это письмо, объяснил мне, что мы до сих пор целы и невредимы только благодаря твоему уму. Все знают, что ты жив, но никто не знает, где ты. И еще, он сказал, благодаря тому, что при взрыве храма удалось уберечь мощи, а значит, доказать, что ты Р-в, осталось возможным. Милый, дорогой мой, яхонтовый РМ. Не поддавайся на угрозы, если они будут пугать, что убьют нас или, что сделают больно РР или мне. Не посмели раньше, не посмеют и впредь. Знал бы ты, как они тебя боятся. Тебя и Зайца..."
   Зайца! Выходит, она знает и о Дядюшке Сэме!
   "... Так что не беспокойся за нас, а делай все так, как ты считаешь нужным. И все обязательно будет хорошо. Целую и надеюсь встретиться с тобой как можно скорее. Вечно твоя перед Богом и людьми, Л".
   Я вновь задохнулся от смеси радости и жалости. Ляля уверена, что это я такой умный... Да если бы не Гойка, если бы не Аджуяр, я бы уже давным-давно сдался в лапы властям, пытаясь обменять свою жизнь, на жизни Ляли и Ромки...
   Да! Аджуяр! Нужно немедленно показать это письмо ей.

   ... - Отозвался на свое имя... Взял письмо у жандарма... Ох, простофиля, простофиля... А если бы все это было подстроено?! Чует мое сердце, когда-нибудь твоя глупость погубит нас, - хмурясь бормотала старуха, выслушивая мой рассказ и вертя записку перед глазами. - Ну, да ладно. Похоже, в этот раз нам повезло, и это не ловушка. Переведи же, наконец, что здесь написано.
   Я прочел ей письмо, переводя на язык джипси. А когда остановился, что она плачет.
   - Бедная, бедная девочка, - перекрестившись, сказала она тихо. - А что еще предстоит ей перенести?.. Помни же, помни всегда, что это ты виноват в ее несчастьях, - в глазах старухи мелькнули недобрые искры. - Помни, что ты обязан ей по гроб жизни.
   - Я помню, - откликнулся я. - Но, полагаю, правильнее сейчас будет думать не об этом, а о том, как её спасти.
   - Да уж ты спасешь... - скептически протянула старуха и вновь в изнеможении прикрыла глаза. - Иди-ка лучше в рубку и посмотри, сколько нам осталось до Петушков. Я чувствую, что силы возвращаются ко мне, и через день или два я смогу снова заступить на вахту. Господь по какому-то, только ему ведомому резону, часто помогает таким болванам, как ты. Я не умерла, и мы вызволим твою семью. - Внезапно голос ее потеплел. - Обязательно. Можешь мне поверить... - Но она тут же легко справилась со своей нечаянной слабостью: - Иди, сказала, отсюда! Пшёл! Ей богу, чем меньше я буду видеть тебя, тем быстрее оправлюсь!

   ... - До Петушков - два дня, - сообщила Аджуяр. - Где у тебя записан адрес?
   - Адрес? - сперва не понял я. - А-а, ты о штаб-квартире? Сейчас, минутку... - А я про него и забыл! - Я кинулся в свою каюту, нашел там свое цыганское одеяние, вытащил из его кармана диск письма и опрометью кинулся обратно в рубку. Аджуяр, качая головой, вставила его в дисковод.
   Вид голого Дядюшки Сэма с заячьими ушами вновь привел меня в трепет. Мне никогда не привыкнуть к этому зрелищу. А Дядюшка снова рассказал нам о своей смертельной зависимости от "оранжевой смерти"-моркови, затем продиктовал адрес, который я записал на лист пластиката, и добавил:
   - Предъявив пароль, вы найдете там убезыссе и помось. Пока я не могу сказать, цто это за пароль, но позднее вы узнаете...
   Аджуяр остановила запись.
   - Проклятье, - пробормотала она. - "Позднее узнаете"... Когда позднее? Мы уже подлетаем...
   Она включила запись с начала, и мы тупо просмотрели ее вновь. На этот раз Аджуяр не выключила ее после слов о пароле:
   - Пока я не могу сказать, цто это за пароль, но позднее вы узнаете об этом сами...
   Вот тут в записи произошла какая-то заминка, я заметил ее еще в прошлый раз. Дядюшка Сэм приостановился, и раздался какой-то непонятный звук - то ли хруст, то ли писк. А потом он начал говорить дальше, но я уже слушал не его, а какой-то необычный звук, доносящийся из коридора нашего корабля: мелкое дробное цоканье. Аджуяр, услышав этот звук, выключила запись и так же, как и я уставилась на дверной проем рубки. И тут в этот самый проем вбежала Сволочь.
   Зрелище было ужасным. Потому что бежала она не по-крысиному, а как-то по-лошадиному: галопом, на вытянутых ногах. Вбежав в рубку, она помчалась в нашу сторону и прямо с пола прыгнула на пульт. А это было сделано уже по-кошачьи. Никогда бы не подумал, что крыса может подпрыгнуть на полтора метра вверх.
   Но она сделала это. А оказавшись на пульте, она развернулась мордой к нам, встала, помогая себе хвостом, на задние лапки и сказала... Да-да, именно "сказала" - отвратительным хриплым шепотом, от которого по моей спине пробежали мурашки, а волосы под мышками встали дыбом... Она сказала:
   - Я - пароль. Меня предъяви...
   И, произнеся эти слова, завалилась на бок. Чувствуя, что со мной может случиться истерика, я обернулся и глянул на Аджуяр. Она поймала мой взгляд. Вид у нее был встревоженный и в то же время какой-то торжественный.
   - Зомбирование животных, - то ли с омерзением, то ли с благоговением заговорила она, - строжайше запрещено законом. Как и клонирование людей. И то, что друзья твоего "зайца" владеют этой технологией, говорит об их могуществе.
    Меня немного "отпустило". И я понял, кого напомнила мне Сволочь в той роли, которую она только что сыграла. Голографическое изображение принцессы из "Звездных войн".
   - Что с ней? - выдавил я из себя, показывая на Сволочь пальцем.
   - Она без сознания. Она потеряла много энергии. Но она должна прийти в себя.
   - А почему она повела себя, как зомби именно сейчас, а раньше была нормальной?
   - Услышала какой-то кодовый сигнал... Скорее всего этот тоненький скрип, который был на записи.
   - Но я уже слушал это письмо при ней, и ничего подобного не случалось...
   Я боязливо протянул руку и погладил Сволочь.
   - Это говорит лишь о поразительной прозорливости тех, кто отправил его. Ими был установлен какой-то срок, в течении которого код не действовал. Или он должен был сработать только при повторном прослушивании.
   - Но Сволочь-то со мной намного раньше, чем я получил это письмо!
   - Все та же поразительная прозорливость. Кто-то закодировал ее заранее на тот случай, если когда-нибудь понадобиться использовать ее в качестве пароля.
   Я преодолел, наконец, в себе страх и, взяв Сволочь в ладони, приподнял. Она подрагивала всем телом, и особенно здорово это было заметно по колебанию усиков.
   "Сволочь, разлюбезная моя Сволочь. - Умиление нахлынуло на меня, как реакция на только что испытанную жуть. - Ты - наш золотой ключик в мир Дядюшки Сэма..." В порыве чувств я поднес безжизненное тельце вплотную к лицу. Я хотел поцеловать ее... Сволочь приоткрыла один глаз, вяло приподнялась... И вцепилась зубами мне в нос.
   Взвыв от боли, я сдавил крысу в кулаке, и она, завизжав, разжала свои челюсти. Я отшвырнул ее на пульт.
   - Остолоп! - рявкнула Аджуяр и, подавшись вперед, схватила Сволочь. - Жизнь твоей семьи в ее лапах!
   Я и сам прекрасно понимал это. Но кто на моем месте смог бы сохранить хладнокровие? В конце концов, я дернулся не осознанно, а рефлекторно... Я надеюсь, что не совершил непоправимого...
   - Жива, - облегченно выдохнула Аджуяр, осмотрев крысу, но благоразумно не поднося ее слишком близко к лицу. - Если бы она подохла, я пристрелила бы тебя собственными руками.
   Я молча потирал саднящий нос. Крыса оставалась крысой. Хотя раньше она никогда не проявляла в мой адрес агрессии... А может быть ее привязанность ко мне, ее стремление находится всегда рядом со мной - не более чем часть психологической программы? Кто и когда ввел эту программу в ее маленький мозг?.. А сейчас она просто отомстила мне за все человечество, надругавшееся над ней?
   Да. Что может быть омерзительнее для животного, чем превращение его в человека? Что может быть унизительнее? Только превращение человека в животное.
   Надо спасать Дядюшку Сэма!

Глава 5. Рожденный ползать, ломать не строить.

   Близость столицы на Петушках я почувствовал сразу. Внутренности мои окатило огненной волной, оповещая о том, что я могу воспользоваться тут гравитатом. То же случалось и почти во всех космопортах, в которых я побывал. Но на переферийных планетках действие его прекращалось сразу за воротами космопорта, тут же повторного ощущения не возникло до самого места назначения. Но перед Аджуяр я, конечно же, ничем не выказал этого. Зачем ей это знать? Нужно иметь про запас хоть какой-то козырь...
   Стоило нам сойти с площадки, предназначенной нашему скутеру, как нас тесным кольцом обступили водители антигравитационных "псевдолетов", наперебой предлагая нам свои услуги. При этом цыганское одеяние моей спутницы ничуть не смущало их. Я же был одет вполне цивильно.
   Сцена развернулась, подобная прибытию самолета в какое-нибудь Шереметьево или Домодедово с той лишь разницей, что над головами таксистов без всяких ниточек висели разноцветные светящиеся шарики, кубики и пирамидки с бегающими по ним мерцающими надписями типа: "Дешевле всех!", "Быстрее всех!" или "Знаю каждый закоулок!!!", дополнявшими их беззастенчивую устную саморекламу.
   Но Аджуяр не обращала внимания на этот услужливый натиск и, лишь изредка, что-то недовольно шипя себе под нос, шагала вперед.
   - Куда мы? - еле поспевая за ней, поинтересовался я.
   - На стоянку аэробуса, - откликнулась она. - Эти - три шкуры сдерут.
   - Нам бы побыстрее надо, - возразил я, думая про себя: "Скаредная дура! Нашла время экономить..."
   Она не ответила мне и, даже еще слегка ускорив ход, пёрла дальше. Вырвавшись из тесного кольца таксистов, она остановилась и огляделась по сторонам, ища стоянку. Необозримая площадь была плотно забита время от времени осторожно поднимающимся над землей, а затем взмывающим в небо транспортом, и что-то понять в этом хаосе лично для меня было достаточно затруднительно. Точнее, просто невозможно. Я искательно глянул на Аджуяр и понял, что, как бы она не храбрилась, она растеряна не меньше моего.
   Тут кто-то подергал меня за рукав, и я, подпрыгнув от неожиданности, оглянулся. Чернявый загорелый паренек с открытым улыбчивым лицом подмигнул мне:
   - Подвезу по цене аэробуса... По двойной цене.
   - С чего так дешево? - не поверил я.
   - Да у меня уже есть клиент богатый, он мне дорогу и так оплачивает, - чистосердечно признался малый. - А в псевдолете еще четыре места свободных, что им зря пропадать? Хоть что-то с вас возьму дополнительно.
   - А клиент твой не против будет? Расклад-то несправедливый.
   - А вы ему не говорите, сколько мне платите.
   Побуждения таксиста показались мне естественными, а предложение - заманчивым. Действительно, стоит ли нам стоять на остановке в ожидании аэробуса, если за ту же сумму можно добраться на индивидуальном флаере? Вряд ли за прошедшие века что-то изменилось, и то, что раньше называлось "общественным транспортом", быстрее и комфортабельнее такси.
   - Пойдем, - согласился я.
   - Может нам и не по пути вовсе? - подозрительно прищурилась Аджуяр.
   - До Ерофеева всем по пути. А там - или до места довезу, если по дороге, или пересядете. Куда вам?
   - Угол Путина и Распутина, - сказал я и сам пожалел о своей откровенности. Кто его знает?..
   - Близко, - вновь широко, сверкнув белыми зубами, улыбнулся парень. - Довезу. Айда к машине.
   Мы двинулись за ним.
   - Ой, не нравится мне все это, - проворчала Аджуяр. Но всерьез не сопротивлялась.
   Мы подошли к флаеру, возле которого уже стоял первый пассажир: немолодой худощавый человек с интеллигентным проницательным лицом. "Он похож на графа Калиостро из фильма "Формула любви", - подметил я; и тут же подумал о другом: - Сейчас скорее всего нет во всей вселенной ни одной живой души, кроме меня, которая видела бы этот фильм".
   - Поехали? - с чуть заметным нетерпением в голосе спросил "Калиостро" у шофера, вынув изо рта сигарету.
   - Сейчас-сейчас! - суетливо заверил шофер. - Вы ребята две минуты еще покурите, а я попробую еще кого-нибудь с этого рейса поймать. Если сразу не найду, поедете втроем...
   - Две минуты! - предупредил Калиостро. А я промолчал, решив, что и сам не прочь с дороги постоять на свежем воздухе. К тому же так приятно было почувствовать забытый уже запах табачного дыма.
   Пока шофер бегал, мы успели перекинуться парой слов.
   - Зачем прибыли? - спросил меня незнакомец, завязывая, по-видимому из вежливости, разговор.
   - Есть кое-какой интерес, - ответил я уклончиво.
   - Что может заинтересовать нормального человека в этой дыре? - довольно самокритично заметил тот.
   - Просто ищу одного знакомого, - отозвался я, решив, что самым правдоподобным враньем будет легкая недоговоренность.
   Мужчина покачал головой:
   - Искать кого-то при нашем-то бардаке? - скептически заметил он. - Вряд ли получится, если вы не знаете точного адреса... И с адресом-то не всегда найдешь. - Он помолчал и добавил. - А я вот по делам...
   - Ну, мы в общем-то тоже по делам. Без дела никто никуда не летает.
   - И что за дело у вас? - поинтересовался мой незваный собеседник со скучающей интонацией.
   Я глянул на Аджуяр, и мне пришло в голову, что тут она больше всего похожа на героиню какого-то "костюмного" фильма. "Есения", например.
   - Хочу предложить сценарий для мнемофильма, - как-то автоматически соврал я.
   - Ах, вот как? - улыбнулся незнакомец. - Тогда, конечно, не стоит вас расспрашивать. Охрана интеллектуальной собственности поставлена у нас из рук вон плохо.
   Мы вновь помолчали.
   - Кстати, есть у меня в Москве один знакомый, связанный с этим бизнесом, - вновь заговорил он, бросив окурок в проплывающую мимо нас урну. - Но он занимается по-настоящему серьезными, некоммерческими проектами. Сейчас, например, он продюсирует постановку романа одного древнего классика, не думаю, что вы о нем когда-нибудь слышали.
   - Что за классик? - чисто машинально спросил я.
   - Маркес. Это еще двадцатый век... Роман "Сто лет одиночества".
   Я даже вздрогнул от неожиданности. "Сто лет одиночества" - одна из моих любимых книг. Я никак не ожидал, что здесь, а точнее, что СЕЙЧАС, кто-то может знать ее. И упоминание об этом романе как-то сразу расположило меня к собеседнику.
   - Я читал эту книгу, - не удержавшись, похвастался я.
   - Да что вы? - удивился Калиостро. - Вот не думал я, что нынешняя молодежь способна на такие подвиги. Читать, а не участвовать в мнемофильмах, это действительно подвиг в наше время. При том, что девятьсот девяносто девять мнемофильмов из тысячи - абсолютнейший вздор. Чего стоят одни только названия...
   - "Человек-дрезина", - вспомнил я.
   - Именно, - усмехнулся незнакомец, - полнейшая профанация искусства. Изготовители этих поделок - люди без чести и совести. Они думают только о своих барышах, и совсем не думают об ответственности за нравственность. А ведь долг художника состоит прежде всего в этом...
   В этот момент из толпы вынырнул наш шофер, волоча за собой очередного пассажира - человека одетого почти так же, как одевался Дядюшка Сэм: в национальный русский костюм. Лицо его было хмурым и неприветливым, на голове ёжик, а в руках он держал узкий кейс.
   - Все, садимся! - радостно сообщил водила, и мы послушно полезли в мнемоход. Сиденья тут были расположены в три ряда по два места. Я и Аджуяр устроились в заднем ряду, мой новый знакомый сел в средине, а "Хмурый с кейсом" - впереди, рядом с водителем.
   Машина с легким гудением стала медленно приподниматься, но вдруг прямо перед ней, яростно махая руками, возник какой-то потрепанный человечек в мятом клетчатом пиджачке и клетчатой же кепке с ушками, завязанными на голове.
   Водитель, зависнув в полуметре над землей, вопросительно глянул на нас.
   - Шеф! - взмолился Потрепанный, - до Ерофеева?! Выручай!
   Шофер жестом показал ему, что, мол, он бессилен и махнул рукой назад - в нашу сторону.
   - Мужики, выручайте! - теперь уже к нам обратился Потрепанный. И опять повернулся к водиле: - Тебе что, полтинник лишний, что ли?
   - Может, потеснитесь? - спросил нас водила. Было видно, что полтинник ему не лишний. - Есть ведь еще одно место. Но, как скажите, так и будет. - Обращался он прежде всего к Калиостро, ведь свободное место было рядом с ним. Тот недовольно поджал губы и пожал плечами. Потом глянул на меня, и мне показалось, что именно наша недавняя беседа на возвышенные темы заставила его бросить:
   - Сади...
   Обрадованный водитель опустил псевдолет, и Потрепанный уселся рядом с Калиостро, причитая:
   - Вот спасибо! Ну, спасибо! Есть ведь еще люди на белом свете!.. - он стянул при этом с головы свою клетчатую кепочку и как платком утирал ей пот со лба и шеи.
   Псевдолет вновь осторожно поднялся, а затем с легкой перегрузкой взмыл в облака. У меня заложило уши, и я сглотнул. Когда скорость выровнялась, и перегрузка исчезла, некоторое время мы летели молча. Я с любопытством разглядывал простершийся под нами пейзаж. Он напоминал мне виденные по телевизору панорамы суетливого Токио с переплетениями воздушных дорог, неожиданно уходящих в землю между огромными зданиями...
   Водитель оглянулся на нас, заметив мой взгляд, широко улыбнулся.
   - Впервые на Петушках? - спросил он.
   - Да, - кивнул я.
   - Веселый город, - сообщил он. - А поселок вокруг космопорта - еще веселее.
   Вот так. То, что напомнило мне мегаполис Токио, по меркам двадцать пятого века - "поселок", не более. Хотя, действительно, не прошло и пяти минут, как урбанистический пейзаж внизу уступил место природному ландшафту.
   - Совсем веселый поселочек, - подмигнул водитель и отвернулся к лобовому стеклу.
   А его слова, обернувшись ко мне, прокомментировал Калиостро:
   - Точно подмечено. "Совсем веселый поселочек". Не советовал бы я вам там задерживаться. Жулье на каждом шагу.
   Сказать мне было нечего, и я промолчал, лишь слегка кивнув и состроив на лице понимающую улыбку.
   - Так, значит, пописываете? - словно бы из вежливости продолжил разговор Калиостро.
   - Да, - подтвердил я. И так же из вежливости, хотя немного и из любопытства, спросил: - А вы чем занимаетесь?
   - Игорным бизнесом. У меня в Петушках казино.
   Хмурый с кейсом, сидя спиной к нам, не оборачивался. А вот Потрепанный проявил живейший интерес:
   - Не пойму, кто у нас в казино ходить может? Я бы вот, например, ни за что не пошел. У работяг денег нету, а богатых людей совсем мало. И им что, денег не жалко?
   - Это общепринятое заблуждение, что в казино играют богачи, - улыбнулся Калиостро. - Никто ведь не запрещает делать и самые мизерные ставки. Смысл игры не в выигрыше, а в самой игре. Азарт, вот за чем приходят к нам люди. А вовсе не за барышом.
   - А что у вас там, турборулетка? - с любопытством продолжал Потрепанный.
   - Да. И турборулетка есть, и многое другое, и автоматы... Но наши люди больше любят играть в старые добрые карты.
   - В преферанс? Я люблю преферанс! - заявил Потрепанный.
   Я невольно вслушивался в их беседу и диву давался. Похоже, игорный бизнес за прошедшие века претерпел даже меньше изменений, чем православная церковь. Хотя... И в двадцатом веке происходило нечто подобное. Появились, например, и авторалли, но по-настоящему азартные люди предпочитали посещать ипподром и делать ставки на старых добрых лошадок... Хотя, все-таки, стараются на тех, что помоложе...
   - Нет, - тем временем покачал головой Калиостро. - Клетрис, покер, преферанс, амаделья - это все долгие игры. Сейчас у нас другая игра популярна. Простая до смешного. "Чох" называется...
   - "Чох"? - хохотнул Потрепанный. - А расскажи правила.
   - Зачем это? - недовольно покачал головой Калиостро. - Совсем ни к чему. Мы тут с вами не в казино сидим, а в машине летим.
   - Ну, что тебе, жалко? Ну, покажи! - не унимался Потрепанный, - люблю я в карты поиграть. Покажи, не будь андроидом...
   - Да как я тебе без карт покажу? - раздраженно оборвал его Калиостро.
   - Сейчас, сейчас, погоди, - Потрепанный суетливо завозился, извлек из внутреннего кармана пиджака золотистую коробочку и протянул ее Калиостро. - Вот, покажи.
   - Привязался же! - скривился Калиостро. - Ладно, давай, дорогу скоротаем. - Он взял коробочку, извлек из нее колоду карт с такими же золотистыми матово поблескивающими рубашками и поморщился. - Ну и карты, дешевле не нашел?
   Он мастерски перетасовал, сдал две карты себе, две Потрепанному, две, обернувшись, сунул мне, заметив при этом: - "Без денег играем", - и я машинально взял карты в руки.
   - Эй, дорогой, - наклонившись вперед, обратился Калиостро к Хмурому с кейсом, - подержи, - и ему тоже подал две карты.
   - Я в азартные игры не играю, - огрызнулся тот.
   - Да подержи только, я человеку объясню...
   Хмурый, сев к нам в пол-оборота, карты взял, всем своим видом показывая, как мы его достали.
   - Шестерка - шесть очков, семерка - семь, и так далее, - стал объяснять владелец казино. - Валет - два, дама - три, туз - одиннадцать, а король - двенадцать, самый большой балл, выше туза. Вот мы раздали карты, и больше нам колода не нужна, играем только с тем, что на руках. Считаем наши очки и решаем, играть или пасовать. Первым тугрики на банк должен класть я, как сдающий. Ты, - обратился он к Хмурому, - если хочешь играть, а не пасуешь, должен сумму банка умножить на два и столько денег и положить. Или, если захочешь, можешь положить даже больше. Так же и следующий игрок. Вот и все.
   - И все?! - поразился Потрепанный, - а в чем смысл? Ничего не понял!
   - Весь смысл в банке. Пока без денег играем, ничего и не поймешь. Надо, чтобы хоть десять тугриков на банке стояло...
   - Ну, давайте, по червонцу и сыграем, - загорелся Потрепанный. Прямо сейчас.
   Тут только я заглянул в свои карты и обнаружил, что у меня ДВА КОРОЛЯ - то есть самые высшие очки, которые только возможны в этой игре. Грех было отказываться. В нашей с Аджуяр ситуации лишние деньги нам не помешают. Да и выражения лиц этих королей были не надменны, а скорее жизнерадостны и многообещающи...
   - Я-то не против, - с сомнением заметил Калиостро. - Как ребята...
   Хмурый с кейсом тоже заглянул в свои карты, и у него заблестели глаза.
   - Играем, - сказал он, явно предчувствуя победу. - Но только по червонцу. И, давайте, только один кон сыграем и больше не будем.
   Меня это заело. Я-то знал, что это я - в беспроигрышной ситуации, а не он. Калиостро взглянул на меня, и я согласно кивнул.
   - Хорошо, - согласился Калиостро, - дай-ка сюда свой кепон, - протянул он руку. Потрепанный отдал ему свой головной убор, и Калиостро, водрузив его себе на колени, кивнул мне:
   - Клади червонец.
   Я послушался. Он удвоил сумму банка и положил двадцать тугриков. Теперь на банке было тридцать и Хмурый, помножив эту сумму на два, положил еще шестьдесят. Итого на банке стало девяносто тугриков, и Потрепанный был вынужден поставить уже сто восемьдесят. На банке теперь в сумме было двести семьдесят тугриков. Все это заняло буквально две минуты.
   Круг замкнулся, и я, уверенный в выигрыше, выложил, соответственно, пятьсот сорок тугриков. Это была уже значительная сумма. Осталось у меня в кошельке несколько меньше. А на банке теперь было двести семьдесят плюс пятьсот сорок - то есть, восемьсот десять тугриков. Калиостро, пасанув, сбросил карты. Хмурый хмуро нас оглядел и спросил:
   - Мы тут все люди взрослые? Игра есть игра? Кто выиграл, тот забирает деньги и никаких разговоров, что мы просто попробовали, просто учились?..
   Не согласится было невозможно.
   - И я могу класть не только двойной банк, а сколько угодно много?
   Калиостро согласно кивнул. Хмурый полез в кейс и достал перевязанную пачку банкнот.
   - Пересчитайте.
   Под нашими пристальными взглядами Калиостро сосчитал. Три тысячи тугриков.
   - Кладу на банк, - сказал Хмурый. Потрепанный моментально пасанул и сбросил карты. И в игре мы с Хмурым остались вдвоем.
   И тут лишь до меня начало что-то доходить... Карты у меня и в самом деле беспроигрышные. Но теперь-то, чтобы продолжить игру я должен был поставить на банк сумму, равную трем тысячам восемьсот десяти, помноженным на два. То есть - семь тысяч шестьсот двадцать тугриков. Или, если пожелаю, больше. Таких денег у меня не было и в помине. Пасанув же, я потеряю уже выложенные пятьсот сорок, и Хмурый отправит банк в свой кейс, даже не вскрыв свои карты.
   Уже вышедший из игры добрый дяденька Калиостро мягко потянув к своему лицу мою руку с картами и заглянув в них, отечески посоветовал:
   - Надо играть, парень. Такой шанс раз в жизни бывает. Хорошие деньги идут...
   - Мне нечего поставить, - признался я.
   - У тебя в Ерофееве друзья есть? - тихо продолжал увещевать добрый дяденька Калиостро, поедем, займешь. Надо играть. Выигрыш твой... Кататься будем за твой счет? - обратился он к Хмурому.
   - Летим, - согласился тот. Весь его вид выдавал крайнюю степень возбуждения.
   - Нет, - сказал я. - Никуда я не полечу. - И малодушно продолжил голосом, просящим пощады: - И вообще, это несерьезно. Мы же только учились...
   - Карточный долг - долг чести, - напомнил Калиостро.
   - Но мне нужны эти деньги, - поражаясь самому себе, заныл я и потянулся я к клетчатой кепке. И тут же остановился. Потому что увидел направленные мне в лицо стволы четырех бластеров. Их держали в руках Хмурый, Калиостро, Потрепанный и улыбчивый водитель. Ну конечно. С самого начала они работали вместе. Вот тебе и "Сто лет одиночества"... Неужели моя внешность до сих пор выдает филолога?
   Сам удивляясь своему самообладанию, хотя краска и ударила мне в лицо, я заявил:
   - Тогда я пас.
   И сбросил карты.
   Да-а... Ну и кретин же я. Фактически выбросил на ветер все свои деньги и неизвестно, выберусь ли еще из этой ситуации живым. Искоса я глянул на Аджуяр, о которой в азарте забыл напрочь. И как раз в этот миг она вскинула руки и медленно с расстановкой произнесла:
   - Это была шутка. Пошутили и будет. Отдайте болвану деньги, и мы без проблем доедем до места.
   Двигаясь, как марионетка, Калиостро сунул бластер за пазуху, выгреб из кепки Потрепанного все лежащие там тугрики, включая пачку Хмурого, и подал их мне.
   - Пошутили и будет, - безжизненным голосом повторил он произнесенную Аджуяр фразу.
   Поспешно сложив деньги в бумажник, я запихал его поглубже за пазуху.
   - Перекресток Путина и Распутина? - сонно спросил "рубаха парень"-водитель, тоже спрятавший уже свой бластер.
   - Да, - подтвердил я.
   Весь дальнейший путь до названного места мы летели молча. Я боялся поднять на Аджуяр глаза. Не проронила ни слова и она. Однако, когда флаер-псевдолет приземлился на площадку, выпустил нас, и жулики убрались восвояси, старуха неожиданно коснулась моей руки. Я посмотрел на нее и увидел на ее лице лёгкую задумчивую улыбку.
   - Этот трюк с картами джипси узнают еще до того, как начинают самостоятельно ходить, - сообщила она. - К тому же, будь ты немного внимательнее, ты бы заметил, что вперед мы летели только над космодромом, а потом - кружили на месте.
   Я почувствовал, что покраснел от стыда, но она продолжила неожиданно мягко:
   - Не кори себя, государь, - как ни странно, этот мой мифический титул она произнесла без тени иронии. - Ты наивен и чист душой. Ибо, не способный к подлости сам, ты не ждешь ее и от других. Таков и должен быть правитель великой империи.
   Я сокрушенно помотал головой:
   - Такого правителя враги в два счета обведут вокруг пальца.
   - Чтобы этого не случилось, правитель должен иметь десяток хитроумных и лживых советников. Царь - это честь, остальные оберегают ее любыми средствами. Беда, когда дело обстоит наоборот: лжив царь, а его советники чересчур доверчивы...
   Невозможно описать словами, как я был благодарен ей за эти слова. Наверное, даже больше, чем за состоявшееся минуту назад спасение.
   Но было не до сантиментов. Я потрогал нагрудный карман и нащупал в нем диск письма Дядюшки Сэма. На месте. А строптивая Сволочь в боковом кармане копошилась непрерывно. Что ж, мы на Петушках, мы в Ерофееве, и все необходимое при нас. И деньжатами мы теперь, кстати, разжились. Пора за дело.

* * *

   Над серой дверью ничем не примечательного, такого же громадного, как и все прочие, здания я с удивлением обнаружил вывеску: "Общество консервативного пчеловодства". Я уже усомнился, туда ли попал, когда дверь отворилась, и из нее вышли два человека в одинаковых светло-розовых плащах. Точно таких, какие я видел когда-то на бедняге Семецком и его соратнике Синицыне!
   То, как настороженно огляделись "пчеловоды" по сторонам, с каким недобрым подозрением с ног до головы осмотрели меня и Аджуяр, моментально убедило меня, что мы на верном пути.
   Подождав, пока "пчеловоды" скрылись из виду, мы приблизились к двери. Ни звонка, ни переговорника, ни даже элементарной ручки я не увидел. Но стоило нам подойти вплотную, как посередине серой поверхности двери проступило черное овальное пятно.
   Я и сам догадался, что это - датчик кодового замка или что-то наподобие, но, прежде чем совершить правильное действие, наверное, совершил бы и пару глупостей: прикладывал бы к пятну свою ладонь или кричал в него свое имя... Аджуяр же, в отличии от меня, по-видимому, была знакома с подобными системами:
   - Дай зверя, - сказала она.
   Я повернулся к ней так, чтобы она могла залезть в соответствующий карман. (Сам я после памятного укуса в нос стал предельно осторожен; в наших отношениях с зомбированной Сволочью появилась ощутимая прохладца.) Аджуяр достала крысу и, не обращая внимания на отчаянные трепыхания и писк, плотно прижала ее животом к плоскости пятна. С мелодичным звоном дверь отворилась, и мы ступили в полутемное помещение.
   Дверь за нашими спинами мягко закрылась, и эта мягкость, и то, как дрогнул при этом пол, заставили меня почувствовать, что масса этой двери неимоверно велика. Появилось ощущение, что мы вошли в сейф. Это чувство усугублялось и тем, что стоило двери закрыться, как тень, в которую мы ступили, превратилась в непроглядный мрак.
   Стоя в темноте, я чувствовал себя полным идиотом. Потому что в темноте вокруг нас явно происходила некая бурная деятельность. Раздавались какие-то поскрипывания, и нас обдавало при этом легким ветерком. Тихо, на пределе восприятия, то басисто, то тоненько, звучал какой-то технологический гул, а в резонанс с ним мелко, до щекотки в ногах, вибрировало все помещение.
   Шарканье, шелест, еле слышный неразборчивый шепоток... Эта "не совсем тишина" порождала острое сознание опасности и незащищенности. Я машинально напрягся и даже встал в боксерскую стойку, прекрасно понимая, что толку от этого - никакого.
   - Идет сканирование, - услышал я тихий голос Аджуяр. - Лучше при этом стоять неподвижно расслабиться, быстрее будет.
   Я заставил себя, успокоиться, опустил руки вдоль тела и замер. Аджуяр коснулась меня, а затем сунула мне в карман Сволочь. Прошла минута, две, три... И тут мрак начал плавно рассеиваться, являя нашим глазам довольно неожиданную картину.
   В белокаменном просторном холле, где, как оказалось, мы находимся, метрах в трех от нас и метрах в пяти от пола, расположившись в три шеренги, висело около сотни "пчеловодов" все в тех же розовых одежках. Висели они, пользуясь, конечно, такими же, как у меня, антигравитационными способностями. Руки их были вытянуты по швам, подбородки браво задраны.
   Я смотрел на них. Они сосредоточенно смотрели сквозь меня. И тут, показавшись настоящим громом после царившей "не совсем тишины", холл наполнился тугими бравурными звуками, напоминавшими игру духового оркестра. И я услышал голос человека, которого до того даже не заметил (он висел слева и чуть позади нас, лицом к строю):
   - Господа офицеры!
   "Пчеловоды" вытянулись еще сильнее, превратившись, казалось, в каменные статуи.
   - Да здравствует Государь всея Руси, самодержец и помазанник Божий Роман Михайлович Романов. Ура.
   - Ура! Ура! Ура! - взорвался строй.
   Я с удивлением обнаружил, что не только не смущен и не только готов к такой помпезной встрече, но уже давно и с нетерпением жду ее. Взмыв, к ужасу Аджуяр, над полом, я не спеша проплыл перед строем, вглядываясь в лица приветствовавших. Лица понравились мне. Они были молоды, и в них читались спокойствие и решимость.
   Признаться, я надеялся увидеть среди них и лицо Семецкого, ведь "починили" же его однажды, кто знает, может быть, он выкарабкался и на этот раз... Но нет. Семецкого в строю "консервативных пчеловодов" не оказалось. Я подплыл к командиру и, повиснув рядом с ним, обратился к строю:
   - Благодарю за службу. Вольно.
   Строй расслабленно зашевелился.
   - Р-разойдись! - рявкнул командир, и шеренги рассыпались. "Пчеловоды", бросая на меня короткие любопытствующие взоры, разлетелись в разные стороны, а их командир повернулся ко мне:
   - Как счастливы мы, государь, видеть вас в добром здравии! - воскликнул он. - Ваш след потерялся. Лишь эпизодические известия, да угрозы врагов, посылаемые в ваш адрес, давали нам призрачную надежду на то, что еще не все потеряно. Но мы не были уверены в достоверности этих сомнительных известий.
   Тут только я смог разглядеть его как следует. Белокурый мужчина средних лет с короткой шкиперской бородкой, но без усов. Однако выражение его лица несколько отличалось от того, что я видел у его подчиненных. Вместе с радостью, о которой он говорил, читались в его серых глазах и усталость, и глубокая озабоченность, и даже растерянность.
   - Рад взаимно, - кивнул я. - Давайте-ка спустимся на пол. Моя спутница - джипси, и наше парение в воздухе ей несколько непривычно, а возможно оно и пугает ее.
   - Но можем ли мы доверять ей? - нерешительно глянул вниз мой обеседник. - Эти джипси...
   - Только благодаря ей я жив и нахожусь тут. Так что, прошу любить и жаловать. Зовут ее Аджуяр. А как, кстати, мне обращаться к вам?
   - Ох, простите, - искренне смутился он, приземляясь вместе со мной рядом с цыганкой, - с этого следовало начать. - И он обратился к нам обоим: - Меня зовут Филипп. В нашем братстве я исполняю обязанности старшего... Но, признаюсь, это вынужденное положение. Я, как и все те, кого вы сейчас видели, больше привык исполнять, нежели отдавать приказы. Наш истинный вождь пропал...
   - Я знаю, - остановил я его жестом и достал диск письма Дядюшки Сэма. - Вот послание вашего командира, - протянул я носитель ему. - Он в беде и просит у вас помощи.
   Глаза бородача вспыхнули:
   - Это меняет дело! - воскликнул он, бережно принимая письмо. - Главное, что он жив! Его держат на космическом корабле или на какой-то планете?
   - На планете, - ответил я, слегка удивившись вопросу.
   - Тогда мы обязательно выручим его! - обрадовался бородач, поглаживая диск. - Мы должны это сделать прежде всего прочего. Только Сэмюэль владеет полной информацией о предстоящем... - он опасливо глянул на Аджуяр. - О предстоящей операции.
   - Ты хотел сказать, "о предстоящем перевороте"? - усмехнувшись, уточнила она.
   - М-м... Да, - вновь коротко глянув на нее, неохотно согласился Филипп. - Я именно это и собирался сказать. Сэмюэль создал нашу организацию, - он перевел взгляд на меня. - Разработал план вашего появления в нашем мире и дальнейшего возведения вас на трон. Но из-за этих грязных... - внезапно он остановился. Но вновь вмешалась Аджуяр:
   - "Грязный джипси", - ты хотел сказать?
   - Да, - холодно бросил бородатый Филипп, - из-за случайности, которую не мог предвидеть никто, все пошло наперекосяк. Я действительно рад видеть вас, государь, - голос его стал тише и доверительнее, - но, признаться, я впал в растерянность. Я понятия не имею, что мне нужно делать, но, приняв на себя командование, старательно скрываю это от подчиненных... Вся надежда на это, - потряс он диском письма и мечтательно улыбнулся.
   - Какого ж дьявола ты болтаешь тут с нами! - рявкнула Аджуяр. И передразнила: - "Впал в растерянность"... Пока вы тут впадали в растерянность, мы сотню раз рисковали жизнью, чтобы добраться до вас.
   Улыбка бородача стала натянутой:
   - Рядом с вами меня удерживает лишь дань вежливости. - Аджуяр презрительно фыркнула, но Филипп, не обращая на нее внимания, продолжал: - Выручить Сэмюэля - это главная наша задача сейчас.
   - Постой-постой, - не согласился я. - Думаю, прежде всего мы должны вытащить из рук противника мою жену и сына!
   - Я знаю о вашем горе, - нахмурился Филипп, - о том, что в опасности находится жизнь царевича... Однако, думаю, сперва нам все же следует вызволить нашего руководителя. Он обладает политическими связями, многие влиятельнейшие лица при дворе поддерживают или же, наоборот, боятся его. А без дипломатии и придворных интриг тут не обойтись. Сэмюэль в этом - опытнейший мастер. Он сумеет решить эту задачу значительно эффективнее нас. Он - стратег, а мы - бойцы, привыкшие выполнять приказы.
   - Как же тогда вы собираетесь вызволять его? - ехидно поинтересовалась Аджуяр, выражая своим вопросом и мое разочарование.
   - Боем, - отозвался Филипп, нарочито глядя не на нее, а на меня, словно вопрос был задан мной. - Только бы мы смогли определить планету, на которой его держат. А ваша жена и сын находятся в открытом космосе, и пытаться отбить их в сражении - слишком рискованно для их жизней. Если же говорить прямо, то практически невозможно. Затем их там и держат.
   - Джипси могут взять на абордаж любое судно и достать из него все, что им надо, - сообщила Аджуяр с интонацией презрения в голосе.
   - Они помогут нам? - слегка ожививившись, но с видимым сомнением спросил бородач.
   - Помогли бы, - нахмурилась цыганка. - Но они далеко.
   Бородач пожал плечами:
   - Значит будем действовать по нашей схеме.
   Я глянул на Аджуяр. Она, поджав губы, кивнула.
   - Хорошо, - согласился и я. - С чего же мы начнем?
   - Мы начнем... - в лице Филиппа появилось некоторое замешательство. - Мы... - Тут он остановился, потеребил рукой бороду и твердо сказал: - Сейчас один из моих помощников проводит вас туда, где вы сможете отдохнуть с дороги, я же тем временем исследую послание Сэмюэля, тогда мы и примем решение о дальнейших действиях.
   Мне не очень-то понравилось, что мы с Аджуяр как бы остаемся в стороне. Видимо, именно моего недовольства по этому поводу Филипп и побаивался. Но надо быть справедливым. Ведь и впрямь, вряд ли я или Аджуяр способны чем-то помочь ему в этом деле... Смирившись с этой мыслью, я тут же почувствовал, как, действительно, необходим мне отдых после всех треволнений преодоленного пути.
   - Действуйте, - сказал я. И требовательно добавил: - Однако держите меня в курсе всех событий.
   - Непременно, мой государь.
   ... Не знаю, как Аджуяр, но я в отведенные нам апартаменты двигался "на автомате" и позднее при всем желании не смог бы рассказать, как они выглядели. Усталость, стоило мне признаться себе в том, как она велика, окончательно сморила меня. Единственное, на что я обратил внимание, это то, что на белой двери, в том месте, где в гостиницах обычно бывает номер комнаты, красовался золоченый восклицательный знак.
   Сопровождавший нас молодцеватый "пчеловод" открыл дверь, и мы оказались в комфортабельном трехкомнатном номере с роскошной просторной кроватью. Тут царил мягкий полумрак, и это было главным, что мне нужно было для отдыха.
   - Это для вас, государь, - сказал он и хотел было вести Аджуяр куда-то дальше, но, переглянувшись, мы запротестовали оба.
   - Но тут только одна постель, - возразил "пчеловод", глянув на меня так, словно всю жизнь изучал старика Фрейда.
   - Мне постель и не нужна, - заявил я, воспарив над полом и приняв горизонтальное положение. - Я буду спать так - в соседней комнате.
   - Не смею возражать, - пожал плечами "пчеловод" и удалился.
   Лишь только мы остались в номере вдвоем с Аджуяр и заперли дверь, я вплыл в одну из комнат и моментально уснул в невесомости - так, как когда-то спал на корабле Дядюшки Сэма. Наверное, я несколько шокировал этим мою пожилую спутницу, но мне, признаться, было на это глубоко плевать.

   ... А проснулся я от дикого желания выпить. Потому что мне приснилось, как будто бы мы с Лялей, сидя у костра перед нашим шатром, попиваем под звуки Гойкиного балисета молодое виноградное вино. Сон был красочный и безумно приятный. И я, уже проснувшись, еще долго не открывал глаза, надеясь вернуться в него. Но нет. Милые моему сердцу образы улетучились, оставив лишь тихую печаль и непреодолимое желание принять спиртного.
   Из-за стены раздавалось мерное похрапывание Аджуяр. Я повторил попытку уснуть, но не тут-то было. Пока не тяпну, не дерябну - не усну. Факт. Я осознал это так отчетливо, что и не пробовал бороться с собой.
   Но ведь должно же у них тут быть какое-нибудь кафе или магазин! Денег у меня - до хрена и больше... Я опустился на пол, стараясь не шуметь, отомкнул дверь... Но замок все-таки предательски щелкнул, храп прекратился, и из комнаты тут же раздался тихий голос Аджуяр:
   - И мне принеси.
   Ведьма! Истинно ведьма! Она читает мои мысли, как открытую книгу... Но лучше с ней не спорить.
   - Хорошо, - отозвался я. - Если найду. - И выплыл в пустынную ярко освещенную трубу коридора.
   Изнутри он был облицован керамикой с таким изысканным, хоть и неброским узором матовых цветов, что ходить по нему было бы кощунством. И я тихонечко поплыл по воздуху. Да, наверное, тут все передвигаются так, недаром пол, потолок и стены никак не разграничены.
   Удивительно, что я не обратил на это внимания по пути в спальню. В таком, видно, был состоянии. А теперь выспался и вновь обрел наблюдательность и любознательность.
   Ничего примечательного кроме таких же дверей, как наша, только с цифрами вместо восклицательного знака, мне по пути не встретилось. Пока коридор не начал мягко поворачивать направо. Там, за поворотом явно происходило какое-то движение, раздавались голоса. И звуки голосов стремительно приближались. Почему-то мне не хотелось, чтобы меня увидели.
   Я осторожно повернул ручку ближайшей двери, и она отворилась. Я опасливо заглянул. Это была комната номера, похожего на наш, но попроще обставленного. И комната эта была пуста. Я осторожно влетел нее, прикрыл за собой дверь, оставив лишь маленькую щелку, и, повиснув высоко над полом в горизонтальном положении, приник к этой щелке глазами.
   Мое любопытство принесло неожиданные плоды. Точнее даже - корнеплоды. По коридору мимо двери, не торопясь и о чем-то оживленно болтая, проплыли два "пчеловода", несущих за ручки здоровенную корзину наполненную отборной морковкой...
   Значит, местонахождение Дядюшки Сэма определено?! Я должен найти Филиппа и выяснить, так ли это. От волнения я даже забыл о том, что выгнало меня из спальни. Дождавшись, когда "пчеловоды" удалятся на значительное расстояние, я выскользнул в коридор и поплыл за ними. И вознагражден я за это был отменно.

* * *

   Я увидел дверь, услышал за ней звуки балисета и гортанные голоса, ревущие под его аккомпанемент нечто маршеобразное. За этой-то дверью и скрылись "пчеловоды" с корнеплодами.
   Я заглянул. Это был просторный бар, и в нем веселилось человек тридцать. Кое-кто по двое-трое сидели отдельно, но большинство собралось за одним столом и в тот момент, когда я заглянул, во всю мочь горланили одну и ту же повторяющуюся строфу:

   "... Но наш командир никогда не сдает,
   Велит: "За Отечество, братцы!",
   И мы без сомнений готовы вперед -
   Хоть драться, хоть водки нажраться!.."

   Мои "пчеловоды" тем временем куда-то исчезли, а остальные посетители были одеты "не по форме" - в самые разнообразные наряды. Но я догадался, что это - та же публика, что стояла предо мной в строю, только на отдыхе. У меня даже от сердца отлегло: нормальные люди...
   Песня закончилась, и я, надеясь быть незамеченным, тихонько двинулся к бару... Но тут же знакомый голос бородатого Филиппа скомандовал:
   - Господа офицеры!
   Все повскакали с мест и, стоя навытяжку, впилимь в меня взглядами.
   - Вольно-вольно, - махнул я рукой. - Отдыхайте.
   Дадут мне тут спокойно выпить или нет? Очевидно нет. Филипп, одетый в "русско-народный" костюм, уже стоял передо мной:
   - Ваше Величество, радость! Мы установили местонахождение Сэмюэля и как раз собирались будить вас, чтобы выяснить, желаете ли вы участвовать в его освобождении лично. Вылет - через час.
   Меня это известие поразило не слишком. Если бы установить место было бы невозможно, Дядюшка Сэм и не надеялся бы на это.
   - Я-то желаю. А вы уверены, что будете в состоянии? - усмехнулся я, кивая на сосуды на столе.
   - Это отдыхающая смена, - слегка смутился Филипп. - Те кто летит - готовятся. А я, хоть и нахожусь тут, но спиртного не употребляю.
   - А вот я, хоть и полечу с вами, а хотел бы употребить, - заявил я и двинулся своим путем. Царь я или не царь?
   - Простите за назойливость, - вновь догнал меня Филипп, - и не сочтите за наглость... Мы сейчас с ребятами как раз обсуждали один вопрос...
   - Ну? - опять вынужден был остановиться я, так и не добравшись до вожделенной цели.
   - Мы мечтали... Когда все встанет на свои места, и вы по праву займете престол, вы будете для нас недосягаемы... А сейчас, пока... Мы хотели, но не решались... - он мялся, как мальчишка. Да он и есть, в сущности, бородатый мальчишка.
   - Вы хотели выпить со мной? - помог я ему. Эх люди-люди. Летать научились без крыльев, а и впрямь, все такие же.
   - Да! - выпалил Филипп так, словно признался, наконец, девушке в давно скрываемой любви. Ожидая чего угодно, включая смертную казнь через повешение, он вытянулся передо мной в струнку и выпучил глаза. Безумству храбрых поем мы песню. Выпить, значит.
   - Легко, - сказал я, понимая, что посидеть в одиночестве мне не дадут все равно. Его глаза сверкнули:
   - Тогда не присядете ли вы за наш стол? Еду и напитки принесут немедленно.
   - Айда, - махнул я рукой. И он дернулся, было, к своим, но я остановил его. - Только вот что. Организуйте-ка что-нибудь и для моей пожилой спутницы-джипси - в комнату. Думаю, она не откажется от бутылочки вина. И она того заслужила.
   - Организуем немедленно! - заверил он и крикнул своим: - Эй! Освободите место для государя!
   - Кстати! - вспомнил я и повернулся к нему боком. - Вытащите-ка у меня из кармана животное.
   Филипп, не выказывая и тени удивления, залез ко мне в карман и извлек оттуда сонную Сволочь.
   - Распорядитесь, чтобы ее посадили в просторную клетку и кормили, как на убой, - скомандовал я. - Этому зверю я обязан жизнью.
   - Смею заверить вас, государь, эта клетка будет, минимум, золотой!
   "Много чести", - подумал я, рефлекторно почесывая нос. Но промолчал. Не следует лишать подданных идеалов и подавлять их рвение.
   ... От стойки к столикам и обратно над головами сновали летающие подносы со снедью. Но мне еду принес в собственных руках низенький розовощекий человечек. Улыбка его при этом была столь лучезарна, что я догадался: все это приготовлено им самим.
   Блюда были отменными, водка - так себе, однако терпимая... Но никогда еще я не ел и не пил в такой идиотской ситуации. Когда несколько десятков глаз в абсолютной тишине с благоговением наблюдают за каждым твоим движением, чуть ли не заглядывая в рот.
   А и ладно. Пусть себе смотрят. Я есть хочу. И пить. Но, в конце концов, мне это надоело. Правда, когда я уже прикончил почти все, что мне принесли. Чувствуя, как благословенное тепло растекается по кровеносной системе, я утер губы и откинулся на спинку кресла.
   - Кто у вас играет? - указал я на балисет. Это был славный, изысканных форм, инструмент, совсем не похожий на видавший виды и потрескавшийся гойкин. -Можно в руках подержать?
   - Конечно, - протянул мне инструмент один из моих "верноподданных". - За честь сочтем. А вы играете?
   - Бренчу маленько, - признался я. - В мое время был похожий инструмент, он назывался "гитара". - (Я чувствовал себя, как старая дева: что может быть приятнее компании, в которой можно не скрывать древность своего происхождения!) - А когда я жил среди джипси, я научился под гитару перестраивать балисет. - Позволите?
   Отключив автонастройку и привычно подстроив две струны, я попробовал звук и сыграл кусочек из "Bip Bop" Маккартни. Звук был и вправду исключительный. Темброблок намного богаче возможностями, чем у гойкиного инструмента, и еще куча кнопок неизвестного мне предназначения.
   Хотя о функции клавиши "Memo", под струнами справа, я догадался сразу. Перед тем как вновь проиграть кусочек "Bip Bop", я коснулся этой клавиши, а когда доиграл, коснулся снова. И балисет принялся повторять сыгранное мной сам, как механическое пианино. А я получил возможность провести дополнительную сольную импровизацию...
   Когда остановился, слушатели разразились такими бурными овациями и даже повизгиваниями восторга, словно я, как минимум, исполнил каприччио Паганини. Хотя, по мне, так еще не известно, что круче - каприччо Паганини или "Bip Bop" Маккартни.
   - Вы нам споете что-нибудь? - окончательно оборзев и пьянея от своей борзости, спросил Филипп. - Что-нибудь из вашего времени. Ваш русский мы знаем.
   - Ладно, - усмехнулся я. - Сегодня можно. Но учти: завтра за такую фамильярность с царем будешь гнить в карцере.
   Не знаю, есть ли сейчас в армии карцеры, но то, что, сказанное мной - угроза, Филипп явно понял и слегка побледнел.
   Что же им сыграть-то? Легкость во всем теле, ощущение свободы и скорой победы подняли из недр моей памяти одну, давным-давно написанную мною песенку в стиле Макаревича. А что? Хорошая песенка. Намереваясь поразить слушателей древностью даты, я заявил:
   - Написано пять сотен лет назад.
   Затем поставил до-мажор, прошелся по струнам быстрым перебором и, двигаясь в басу вниз, запел:

   "У меня был друг по фамилии Флюгер,
   Он всегда и во всем был прав,
   Оттого, что знал, куда
   Дуют ветра.

   Он мне часто доказывал с остервенением,
   Что свободен во всем и смел,
   Но подул ветерок, он сменил направление,
   Уверяя, что сам захотел.

   У меня был друг по фамилии Парус,
   Он твердил: "Я всегда лечу
   Только в те края, куда
   Сам захочу".

   Но подул ветерок, и упругий, как зонтик,
   Мчится парус куда-то вдаль;
   Вон он - алым пятном виден на горизонте,
   Это он покраснел от стыда

   Кто бы ни был я, я судить их не вправе,
   Оттого, что и сам не свят,
   Но и я беру в друзья
   Не всех подряд.

   Если кто-то твердит: "Нет свободы на свете",
   Я руки не подам ему.
   Я ищу тебя, друг, по фамилии Ветер,
   Мне так скучно летать одному".
   Я остановился и огляделся, уверенный, что сейчас-то они и вовсе лопнут от восторга. Но мои подданные смотрели на меня тупыми взглядами, а иногда и коротко переглядывались между собой с какими-то подозрительными ухмылочками. Текст не поняли, что ли? Но вопрос был задан мне:
   - А что... - осторожно-осторожно начал один голубоглазый, видно, самый смелый "пчеловод" отдыхающей смены, - разве в ваше время уже был изобретен "мнемогравитат"?..
   Я не сразу понял смысл этого вопроса. А когда понял, слегка разозлился. Вот же придурки! Как мне им объяснить, что под словом "летать" я, сочиняя эту песню, подразумевал "быть свободным", а не реальный физический полёт?.. Да никак не объяснить. И не буду я этим заниматься. Нет занятия неблагодарнее, чем объяснять песню. Разве что объяснять анекдот. Я спросил смельчака:
   - Ты уверен, что понял песню правильно?
   - Нет, - честно признался он.
   - То-то и оно, - кивнул я. - Подумай как-нибудь на досуге. Сумеешь понять, доложишь. Тогда и поговорим.
   В сердцах я опрокинул в глотку остатки водки, вернул балисет хозяину и спросил Филиппа:
   - Не пора?
   - Пора, - согласился тот, глянув на часы, и поднялся. Поднялся и я. Но, прежде чем двинуться к выходу, Филипп сказал:
   - Простите, государь. Я поражаюсь вашей выдержке. Неужели у вас нет вопросов ко мне?
   У меня были вопросы. Масса вопросов. Но я собирался задать их первому лицу, а не заместителю.
   - Нет, - твердо ответил я.
   - Тогда... От лица моих товарищей я хочу поблагодарить вас.
   - За что? - удивился я.
   - За всё, - значительно произнес он. - О сегодняшнем дне я, да и все мы, будем рассказывать внукам. А они еще и не поверят... Мы не присягали вам на верность, у нас не было на это времени. Мы еще сделаем это - в более торжественной обстановке. Но и сейчас мы клянемся служить вам верой и правдой, не жалея живота своего. Клянемся? - глянул он на товарищей.
   - Клянемся! - хором отозвались те.
   Я почувствовал, что к горлу моему подкатил комок. Вот же, блин. Стоит выпить, и ты становишься чувствительным, как барышня.
   - Ладно, - махнул я рукой, чувствуя, что мой голос предательски дрогнул. - Погнали за Дядюшкой Сэмом.
   - Одна маленькая формальность, - сказал Филипп мне уже в коридоре. - В наши корабли, а они военные, физически способны войти лишь люди, имеющие статус социальной значимости не ниже среднего.
   - Вы хотите сказать, что я не смогу лететь с вами? Так что же вы морочили мне голову?!
   - Я хочу наделить вас этим статусом. Точнее, разблокировать его.
   - Что это значит?
   Филипп слегка замялся, но продолжал:
   - Открою один секрет. Мне не хотелось бы говорить об этом, но я не могу не быть с вами откровенным...
   - Так в чем дело? Говорите. Я слушаю.
   - Сэмюэль наделил вас гравитатом. Одновременно с этим, человек автомтически получает один из самых высоких статусов социальной значимости. Но Сэмюэль поосторожничал и, наделив вас им , заблокировал его.
   - Все ясно, - кивнул я, думая про себя: "Вот же свинья... Скольких опасностей мог бы я избежать, не "поосторожничай" он..." - Действуй, кивнул я Филиппу. Что для этого надо?
   - У нас есть специалист. Пройдемте в его кабинет.

* * *

   … И вот мы - пятьдесят вооруженных до зубов "пчеловодов", Филипп и я - высыпали под открытое небо. Аджуяр, конечно же, будет рвать и метать, когда обнаружит, что я бросил ее. Но это не так уж сильно волнует меня... С удивлением я обнаружил, что утро еще не настало. На улице царила тьма, и Филипп с гордостью шепнул мне:
   - Того, чтобы эта часть города не освещалась, добился Сэмюэль!..
   Я не совсем понял, что в этом хорошего. Конспирация? Я промолчал, вдохнув полной грудью воздух и чувствуя по его свежести, что приближается гроза.
   - Разобрались в колонну по три, - негромко скомандовал Филипп и стал медленно подниматься над землей, двигаясь одновременно вперед. Я последовал его примеру, и тут же справа и слева ко мне пристроилось по бравому молодцу. Я глянул назад. Мы летели ровным строем, Филипп двигался рядом, чуть поодаль. Я, таким образом, находился в центре первой шеренги, и то, что я был в положении рядового бойца, понравилось мне. Я не хотел быть знаменем. Я хотел быть реальной боевой единицей.
   - Горизонталь! - скомандовал Филипп, и я чуть замешкавшись, принял, как и остальные, горизонтальное положение.
   - Скорость! - прозвучала следующая команда, и мы помчались все быстрее и выше.
   - Так держать, - остановил ускорение и подъем Филипп, когда в ушах у нас уже засвистел ветер.
   Мы мчались высоко над сверкающим рекламой ночным Ерофеевым. Грозная вереница воинов над игрушечными небоскребами. На миг небо осветилось слабым всполохом зарницы и гулко, но негромко, словно кто-то потряс лист железа, пророкотал гром.
   Неожиданно, со всей возможной остротой, я почувствовал, что этот мир всё же нравится мне. Что, вообще, мне нравится жизнь. Тревожное состояние природы будоражило мои, притупившиеся и уснувшие в пути сюда, чувства. Или это дает знать о себе еще не улетучившийся хмель? Или я захмелел от скорости?
   Крупные капли дождя ударили мне в лицо как раз в тот момент, когда огни города закончились, и Филипп приказал:
   - Вниз.

   Это был компактный, вероятно, секретный космодром. Четыре боевых корабля "пчеловодов" отличались от того, на чем летали мои джипси, примерно, как шестисотый мерседес от цыганской кибитки. Если бы на мерседесе был установлен станковый пулемет, сравнение было бы еще точнее. Даже тому кораблю, что был отнят нами у сборщика налогов, было далеко до этих. Хотя машина Дядюшки Сэма была все-таки еще круче.
   Мы опустились на землю. Разбившись на четыре группы по тринадцать человек, так, что я и Филипп оказались в одной команде, взлетели вновь, но уже ко входным диафрагмам кораблей. Привычного мне трапа не было. Нечего делать в этом корабле тем, кто не обладает способностью летать.
   Первым диафрагмы достиг Филипп, она лопнула, и он исчез внутри. Диафрагма тут же затянулась перед моим носом. Но я уже знал, как должен действовать, впервые мне представилась возможность проверить наличие статуса социальной значимости на практике. Я вытянул вперед правую руку, и диафрагма послушно съежилась и передо мной.
   То, что в рубке вместо привычных мне двух кресел их было три, сперва обрадовало меня. Мне хотелось быть в деле, но, несмотря на нажитый у джипси опыт, тут я вряд ли смог бы быть полноценным вторым штурманом. А уж обузой-то я быть не хотел.
   Но Филипп сказал:
   - Ваше Величество, займите правое кресло второго штурмана.
   - А это чьё? - спросил я, указывая на среднее, уже занятое рыжеволосым юнцом.
   - Это место стрелка, - пояснил Филипп. Ну конечно. До сих пор-то мне приходилось летать только на борту сугубо гражданских кораблей.
   - В таком случае, - покачал я головой, - думаю, будет правильнее, если кресло второго штурмана займет тот, кто и должен, согласно вашему боевому расчету. Я не умею обращаться с гиперприводом.
   Филипп посмотрел на меня одобрительно. Но заговорил подчеркнуто резко:
   - Это и не понадобиться. Запасным гиперштурманом является стрелок. - (Рыжеволосый подтверждающе кивнул мне и напряженно улыбнулся.) - Так как в момент прыжка стрельба невозможна все равно. А второй штурман помогает капитану маневрировать в режиме поглощения пространства или на аварийной реактивной тяге. Да и то - лишь в случае крайней необходимости... - эти слова Филипп произносил слегка неуверенно, точнее неохотно. Ему явно хотелось, чтобы я находился тут, а я заставлял его признать нецелесообразность этого. Я облегчил ему задачу:
   - С этим я справлюсь, - заявил я, окинув взглядом щиток и определив, что никаких сюрпризов для меня там нет. - Опыт вождения обычного корабля у меня достаточный.
   - В таком случае, - голос Филиппа вновь зазвучал твердо, - займите свое место и впредь прошу не прекословить мне. Я - командир этой боевой операции. А вы... Вы пока просто гость. Дорогой гость, - добавил он смягчившись.
   Я молча занял свое место и пристегнулся. Филипп принялся отдавать распоряжения командирам остальных кораблей. Взревели двигатели.
   - Старт! - скомандовал он, и я чуть не потерял сознание от навалившейся перегрузки. Но, покосившись налево, я увидел, что ни у командира, ни у стрелка не дрогнул на лице ни один мускул. Я сжал зубы и уставился в экран. Филипп продиктовал координаты выхода из гиперпрыжка - многоэтажную череду слов и чисел, в которой последней фразой было: "Планета "Зеленая Лужайка".
   "Как они, все-таки, так быстро сумели определить ее? - подумал я. - Когда-нибудь узнаю обязательно". Мелькнула шальная мысль, что определили чисто по названию, но я тут же отбросил ее.
   - Сбавить обороты, - произнес Филипп после долгой паузы. Помолчал еще, нервно теребя бороду, а затем рявкнул:
   - Рывок!

   ... Никогда мне не привыкнуть к этому чувству. Да к нему, наверное, и нельзя привыкнуть...

   Мы вынырнули в реальность.
   - Все четыре корабля успешно совершили прыжок, - глядя на живую карту звездных трасс, словно бы сам себе сказал Филипп, но я понял, что слова эти предназначены моим ушам. Затем он сказал громче, и уже открыто обращаясь ко мне: - Второй, разверните корабль носом к планете.
   Я с готовностью принялся манипулировать рычагами двигателей поглощения, а Филипп продолжил руководство нашей маленькой эскадрой: - Внимание. Приготовиться к бою. Вижу радиомаяк космодрома. Частота - четвертый стандарт. Настройтесь.
   Я не слышал, что ответили Филиппу капитаны кораблей, но, видимо, подтвердили настройку. Тем временем моими стараниями на экран иллюминатора выполз темно-синий диск "Зелёной лужайки". Вот такое несоответствие цветов. Глянув на экран и одобрительно кивнув, Филипп перехватил управление в свои руки и скомандовал остальным:
   - Направляемся к космодрому без запроса и без ответов на запросы.
   Диск планеты становился все больше. Сперва он был синим, затем бирюзовым, а сейчас и впрямь стал зеленым, и теперь уже можно было разобрать на нем некоторые детали ландшафта...
   "Корабль типа "Призрак", - раздался из модуля связи слегка встревоженный, но миролюбивый голос, - не видим вашего радиомаяка. Проверьте состояние ваших систем оповещения и отзовитесь".
   - Приготовиться к бою, - скомандовал Филипп, не включая режим ответа. - Огонь на поражение по всякому появившемуся в зоне видимости искусственному объекту.
   Не успел он произнести эти слова, как рыжий юнец слева от меня возбужденно подпрыгнул и выкрикнул:
   - Вижу!
   Увидел и я. Это была огромная и уже знакомая мне по очертаниям посудина жандармского крейсера.
   - Огонь! - рявкнул Филипп.
   Наш корабль тряхнуло, и белая сияющая линия вытянулась от нас к кораблю-гиганту. И не одна. К махине крейсера их протянулся целый сноп. Видно вместе с нами выстрелы произвели и бомбардиры остальных кораблей "пчеловодов".
   "Подло, - подумал я. - К нам миролюбиво обратились, а мы стреляем, не отозвавшись… Но, наверное, таковы правила игры этого мира..."
   - Второй, - скомандовал Филипп, и я превратился в слух, - приготовьтесь, по выходу, к моментальному ориентированию и движению к планете на поглотителях.
   Я чуть было не спросил, - "по какому выходу", - но не успел, провалившись в разноцветное небытие.
   ... Уже приходя в себя, я понял смысл маневра Филиппа. Мы ушли в гиперпространство, не ожидая ответного удара. Спрятались, не меняя при этом точку выхода. Сколько мы там пробыли, не знаю. Ориентироваться во времени там просто невозможно. Но когда вынырнули, на месте давешнего крейсера я увидел целую армаду, минимум из десяти таких же гигантов.
   - Отставить движение! - приказал Филипп мне, а затем вновь скомандовал стрелку: - Огонь!
   И вновь, совершив удар по противнику, мы ушли в гиперпространство... "Еще один такой маневр, - подумал я, приходя в себя, - и мне конец. Оргазм - это, конечно, хорошо. Но не столько же раз подряд. Да это и не оргазм, а хуже..."
    - Два шага вперёд! - скомандовал Филипп, и я, удивляясь себе, сообразил, что это значит. Поспешно сориентировал корабль носом к планете и произвел два единоразовых поглощения, хотя ранее никогда этого не делал. Теперь я видел, что крейсеров осталось только четыре, и сейчас мы оказались с ними почти нос к носу.
   - Поле! - приказал Филипп, и я напрягся, пытаясь сообразить, что он имеет в виду. Но, по тому как поспешно, даже судорожно, начал совершать какие-то действия сосед-стрелок, понял, что команда относится не ко мне, а к нему и расслабился. Внезапный мощный удар потряс корабль, и противно зазвенел сигнал аварийной системы.
   - В шлюпку! - крикнул Филипп, и я увидел, что он отстегивается. Я сделал то же, мы освободились от ремней одновременно, но тут выяснилось, что система искусственной гравитации вышла из строя, и мы с Филиппом, нелепо размахивая руками, устремились в разные стороны. Стрелок при этом хладнокровно оставался на своем месте.
   - Отставить поле! - крикнул Филипп. - В шлюпку!
   Сила тяжести моментально появилась вновь, и я метров с четырех рухнул на пол. Тут же я почувствовал, что с обеих сторон меня подхватили под руки. Через минуту диафрагма шлюпки уже закрывалась за нашими спинами, а еще через миг раздался взрыв такой силы, что мне показалось, это взорвалась моя голова...

   ... Когда я пришел в себя, я увидел над собой склоненное лицо стрелка. Точнее, я лишь догадался, что это он: зрение никак не желало фокусироваться, но его рыжую шевелюру трудно было спутать с чем-то другим. Я полулежал в жестком пластикатовом кресле со спинкой, почти до упора откинутой назад.
   - Все в порядке, государь, - сказал стрелок, убедившись, что я очнулся. - Наш корабль уничтожен, но мы в безопасности.
   Я хотел спросить, где Филипп, но вместо того лишь проcтоонал что-то нечленораздельное.
    - Невредимыми из наших остались два корабля, - продолжал отчитываться стрелок.
   Я, наконец, обрел дар речи:
   - А сколько осталось у них?
   - В тот момент, когда мы покинули корабль, их было четыре.
   Ну, это-то я и сам видел.
   - Но бой идет и без нас, - продолжал стрелок. - Возможно, их уже меньше. Мы первыми врезались в их расположение и хотели было применить гравитационную ловушку, но они ударили раньше.
   - А Филипп?.. - спросил я, готовясь к худшему.
   - Я здесь, - раздался знакомый голос позади меня. - Жив и здоров. Простите, что не могу отвлечься.
   Я сел. В ушах звенело, но зрение мало по малу приходило в норму.
   - Как остальные? - спросил я Филиппа, глядя на его сгорбленную спину. - Те, что были на нашем корабле.
   Но он не понял, что я обращаюсь к нему, и молчал. За него ответил стрелок:
   - Уцелели все. Они уже были в шлюпках раньше нас. У ведущей команды - штурманов и стрелка - в этом смысле самое неудобное положение. А десант автоматически втягивается в шлюпки вместе с креслами, как только звучит тревога.
   "Толково", - подумал я. Стрелок добывил:
   - Сейчас мы выйдем на орбиту, и будем ждать, когда нас подберут.
   Я с недоверием спросил:
   - А по шлюпкам, вы думаете, противник стрелять не будет?
   - Если мы проиграем бой, то, конечно, так и случится, - отозвался рыжеволосый…
   - Но бой мы уже выиграли, - вмешался Филипп, как я теперь понял, приникший к глазкам портативного визора шлюпки. - Против двух наших кораблей у жандармов остался один. Внезапность - наше главное оружие. И оно не подвело. Тактика боя, которой я обучался у Сэмюэля, должна была... Всё! - сам себя перебил он выкриком. - Готов и последний! Мы победили!

* * *

   Вскоре мы пристыковались к одному из наших кораблей и перебрались на его борт. Выяснилось, что без жертв со стороны пчеловодов все-таки не обошлось. В одну из шлюпок, отделившихся от нашего корабля, угодил обломок, и она взорвалась. И в одной из шлюпок второго, подбитого жандармами, корабля, отсутствовал воздух, и обнаружены три мертвых тела десантников. Было установлено, что обшивку и этой шлюпки также пробил осколок.
   Настроение у меня было подавленное, но Филипп, заметив это, сказал мне:
   - Они погибли за отечество. Все мы готовим себя к этому. Их жертва достойна восхищения и благодарности. Скорбеть будем позже.
   - А скольким еще предстоит погибнуть? - возразил я. - Не думаю, что на Зеленой Лужайке нас ждут с распростертыми объятиями.
   - На Зеленой Лужайке нет никого, - возразил Филипп. - Это личные угодья Рюрика. - Он посмотрел на меня многозначительно, но я этого его взгляда не понял. - Экологически девственная планетка, и никто без специального распоряжения тирана не имеет права сажать здесь свои судна. Космодром сторожевых кораблей находился на искусственном спутнике, он уничтожен.
   - Выходит, путь открыт?
   - Да. Путь открыт. А психо-генное сканирование позволило нам точно установить местонахождение Дядюшки Сэма. И то, что он сейчас - единственный человек на этой планете… - Филипп подумал и сделал странную оговорку. - Почти...
   - Что значит, "почти единственный"? - удивился я.
   Филипп покачал головой и пояснил:
   - Почти человек.


Произведения >> Бабочка и Василиск

Королева полтергейста

Осколки неба, или Подлинная история "Битлз"

Пятна грозы

Звездный табор

Вика в электрическом мире

Остров Русь

Юлий Буркин >> Главная

Визитка