ЦВЕТЫ НА НАШЕМ ПЕПЛЕ

   Его звали Дент-Харрул. И он стал первым самцом в жизни Наан. Он, а не император, как грезилось ей когда-то в Храме... И это делало все происходящее еще более нереальным, безумным.
   Впервые плоть самца вошла в ее лоно, и, возможно, кроме страха и обиды она смогла бы почувствовать в этот момент хоть что-то еще, если бы Дент-Харрул не шепнул зачем-то ей в затылок:
   - Учти, я делаю это только для того, чтобы спасти тебя...
   Эти слова погасили в ней мимолетное желание получить от близости удовольствие, и она, стиснув зубы, пробормотала:
   - Я очень ценю твою находчивость...
   Он больше не сказал ни слова, был ласков и сделал все, чтобы она не ощущала себя униженной. И скованность отступила. Порой, в порыве неведомой ей прежде экзальтации, Наан кричала и, забыв об осторожности, принимала такие положения, что кто-то из окружавших легко мог узнать ее. Лишь тогда самец, ни на миг не выпускавший ситуацию из-под контроля, действовал грубовато и быстро: или закрывал ее лицо пятерней, или прижимал к земле, или натягивал на нее блузу, или накрывал ее своими крыльями...
   Иногда ей было хорошо, но лишь изредка. Болезненных ощущений она испытывала значительно больше. А еще более нестерпимым был огонь, изнутри выжигающий ее душу. Стоило ей закрыть глаза, как перед ней вставало лицо Лабастьера Первого. И это пугало ее. Странное нелогичное чувство вины заполняло ее душу. И вот тогда даже боль, отвлекая ее, становилась желанной.
   ...Оргия продлилась до самого утра. Наан не заметила, как уснула, лежа на животе и уткнувшись лицом в траву. Осознала она это лишь тогда, когда ее разбудил Дент-Харрул:
   - Вставай. Твой брат ждет тебя. Нужно спешить, пока Город спит.
   Она поднялась. Все тело ныло. Огляделась. Было еще темно, но утренняя зарница уже занялась. Площадь была пуста. Пуста была и ее душа.
   Наан машинально стала поправлять одежду. Заметив на себе внимательный взгляд зеленоглазого, она, вопреки всякой логике, почувствовала внезапное смущение и остановилась.
   - Если для тебя это что-то значит, - сказал самец, беззастенчиво разглядывая ее, - ты - лучшая самка из всех, кого я знал.
   - Нет, - резко ответила она. - Не значит. - И, отвернувшись, в тягостном молчании привела себя в порядок. Затем коротко скомандовала: - Летим.
   - Ты ведь, наверное, знаешь, что ваши куколки появились на свет триста лет назад? - разговорился Дент-Харрул уже в воздухе. Как ни странно, он взял курс не к окраинам, а наоборот - направил свой полет еще ближе к центру Города.
   - Я догадалась.
   - Тогда не удивляйся, что твой брат значительно старше тебя. Его куколку активировали несколько раньше.
   - Кто он?
   - Он - архивариус имперской мнемотеки. В нее-то мы и направляемся сейчас. И мы почти на месте. Я работаю там же.
   - Как вы меня нашли? - спросила Наан, хотя, по большому счету, сейчас это было ей совершенно безразлично. Больше ее мучил вопрос к себе: так уж много выиграла она, не став женой Лабастьера Первого?.. С момента ее побега прошли только сутки, а впереди - целая вечность...
   - Мнемотека пользуется имперскими каналами связи, - отвечал зеленоглазый, словно и не замечая ее отчужденности. - Мы узнали о твоем бегстве почти сразу. Настоятельница твоего Храма сообщила, что ты интересовалась родителями.
   - Она жива? - опешила Наан.
   - Конечно, - удивился тот. - Почему ты спрашиваешь?
   "Значит, в убийстве меня не обвинили бы..." - подумала она с горечью.
   Не дождавшись ответа, Дент-Харрул продолжил:
   - Мы решили, что поиски родни должны привести тебя в столицу, и наша организация приложила все силы к тому, чтобы засечь тебя. И это случилось, когда твой антиграв прошел через купол. Но добраться до тебя я сумел только на площади. Мне повезло.
   - Вот как?.. - Вопрос Наан подчеркнул двусмысленность его высказывания.
   - В том смысле, что, не окажись я там вовремя, законопослушные горожане уже выдали бы тебя страже, - пояснил Дент-Харрул поспешно, но, покосившись на нее, не удержался и слегка усмехнулся. - А ты подумала...
   - Я ничего не подумала. - Голос Наан вновь стал безжизненным. - Ничего и не было.
   - Что ж, забыть и никогда не вспоминать... это соответствует традиционным правилам Дня Любви...
   - Ты сказал "организация", - сменила тему Наан. - Кто вы?
   - Ты все узнаешь. Тем более, что мы уже прибыли.
   Здание, на которое он указал, напоминало семейство древесных грибов или несколько поставленных на ребро океанских раковин. В то же время и в очертаниях, и в использованном строителями материале (тщательно отполированный серый мрамор с черными прожилками), а главное - в масштабах явственно ощущались величие и размах.
   - Добро пожаловать! - широко улыбнулся Дент-Харрул, когда они приземлились на крышу, и шагнул было к входному отверстию, но Наан остановила его:
   - Подожди.
   Он удивленно обернулся.
   - Подожди... - повторила Наан тихо и несколько секунд вглядывалась в его смуглое лицо... А затем, основательно размахнувшись, отвесила ему звонкую пощечину.
   Оторопевший самец даже не успел отшатнуться, только схватился за щеку и затравленно молчал, глядя на Наан блеклыми изумрудинками глаз.
   - Извини, - сказала она все тем же бесцветным голосом. - Пойдем.

   - Знаешь ли ты, кого ты ждешь?
   - Нет. Но таков мой рок.
   - Знаешь ли ты, зачем ты живешь?
   - Нет. И какой в том прок?
   - Знаешь ли ты, когда ты умрешь?
   - Да, коль назначен срок.
   "Книга стабильности" махаон, т. III, песнь III; учебная мнемотека Храма Невест провинции Фоли.
   Впервые в жизни Наан столкнулась с приспособлением, которое Дент-Харрул назвал "лифтом". Она нашла его хоть и странным, но удобным. Они опустились к основанию строения, затем, проведя Наан десятком узких кривых коридоров, Дент-Харрул вывел ее в центральный информаторий мнемотеки - просторное сферическое помещение, стены, пол и потолок которого были усеяны тысячами небольших углублений с носителями информации.
   Наан бывала в мнемотеках и раньше, правда, значительно меньшего масштаба, но в первый раз она видела, чтобы пространство зала информатория не было абсолютно пустым, что позволяет бабочке, свободно перелетая от ячейки к ячейке, выбрать себе все необходимое. Наоборот - этот зал сверху донизу был опутан множеством флуоновых нитей. Приглядевшись, она поняла, что это - эластичные лестницы. А еще чуть позже уяснила себе и их назначение. После того, как увидела брата.
   Она помнила, что брат ее немолод, и, как ей казалось, была готова к встрече... Но это оказалось заблуждением. Цепляясь за перекладины, проворно и в то же время неуклюже, словно лесной паук, по одной из лестниц на пол сполз самец. Сначала он показался Наан дряхлым от старости. Но она тут же поняла, что дело вовсе не в возрасте, а в том, что перед ней - калека. Вместо кистей обеих рук из рукавов его серого комбинезона торчали блестящие металлические крючья-протезы. Лицо самца было обезображено шрамом, захватившим и правый глаз. Но больше всего Наан поразило то, что у него не было крыльев.
   Очутившись перед Наан, калека, криво усмехаясь, вперил в нее жесткий взгляд единственного, черного как ночь, глаза.
   - Здравствуй, сестричка, - проскрипел он и тут же разразился приглушенным ухающим смехом, больше похожим на кашель. Так же неожиданно прервавшись, он добавил: - Испугалась?
   - Чего я должна бояться? - пересилив оцепенение, произнесла Наан твердо.
   - Не "чего", а "кого". Меня, конечно! - заявил калека и заухал снова.
   - Твои увечья достойны жалости, а не страха, - ответила она холодно. - Но я думаю, все они - последствия честной битвы, а значит, достойны еще и уважения.
   Ее собеседник одобрительно качнул головой:
   - Я вижу, в Храме вас учат не только произносить славословия императору. Ты хорошо держишься. Меня зовут Лайвар. Приставки "Дент", само собой, нет: кто ж пойдет за такого урода?
   Наан пропустила это самоуничижительное высказывание мимо ушей.
   - Рада, что нашла тебя.
   - Ты - меня? - Лайвар усмехнулся вновь, но Наан не назвала бы эту улыбку доброй. - Что ж, пусть будет так. А я, в таком случае, рад, что нашел тебя. - Он перевел взгляд на Дент-Харрула: - Оставь-ка нас. Нам нужно посекретничать. По-родственному.
   Зеленоглазый нахмурился, но, нехотя кивнув, удалился.
   Калека вновь повернулся к Наан:
   - Итак, что же ты натворила?
   - Сперва я должна быть уверена, что ты - действительно мой брат и что ты не собираешься предать меня.
   - Доказать то, что ты требуешь, достаточно сложно, а времени у нас немного... Тебе придется поверить на слово. У тебя просто нет другого выхода. Тебя ищут.
   Время действительно работает отнюдь не на нее... Она огляделась:
   - Ладно. Я вынуждена довериться тебе. Ты сможешь меня надежно спрятать? Но учти, император в курсе, что я ищу тебя.
   - Знаю, знаю, - нахмурился Лайвар. - Что ж... Тогда поспешим. Следуй за мной.
   Он ловко зацепился правым крюком за флуоновую ступеньку, качнувшись, одним махом перепрыгнул на другую и, бросив: "Лететь не пытайся, только зря истреплешь крылья", - резво пополз вверх.
   Наан и сама догадалась, что воспользоваться крыльями в этой путанице нитей не сумеет. И полезла вслед за Лайваром.
   Но он почти сразу остановился:
   - Теперь тебе лучше обогнать меня. Так будет безопаснее, поверь моему опыту. Если ты будешь выше меня, я смогу подстраховать.
   Наан кивнула и двинулась первой. А Лайвар добавил:
   - Пока - только вверх.
   Оказавшись примерно в центре сферы информатория, Наан глянула вниз и содрогнулась: если рухнуть с этой высоты, крылья не спасут, их просто не будет возможности расправить. Падение означает неминуемую смерть...
   Мысль эта не добавила ей осторожности. Наоборот, испуг сыграл с ней злую шутку. Дважды после этого она совершала неверные движения, оступалась и оказывалась на волосок от гибели. Но оба раза Лайвар приходил ей на помощь.
   - Когда не можешь летать, сестричка, поневоле научишься ползать, - сказал он с неприкрытой горечью, в очередной раз подставив плечо под ее соскользнувшую со ступеньки ногу. - Знаешь, как меня тут прозвали? "Таракан". Не очень-то лестно, а?
   "Не очень лестно"? Это мягко сказано, - подумала Наан. - Скорее, оскорбительно". Но она тактично промолчала.
   - А я не обижаюсь, - продолжал Лайвар. - Мне симпатичны эти насекомые. Им не дано летать, но они намного более живучи, чем бабочки. Кроме того, - он осклабился, - они почти такие же гнусные, как я. Говорят, они жили и процветали еще во времена бескрылых...
   - Ты веришь в бескрылых? - чуть задыхаясь, спросила Наан. Она уже привыкла считать, что абсолютно ничего в Новой Религии и в официальной истории не соответствует действительности.
   - Верю? - хмыкнул Лайвар. - Нет, не так. Я ЗНАЮ.
   Некоторое время они двигались молча, а чуть позже он скомандовал:
   - Уцепись покрепче и пока не двигайся. Я покажу, куда ползти дальше и тогда - держись уже позади меня. Там будет не опасно.
   Он обогнал ее и, сменив направление, пополз вбок. А затем поднялся на ноги и, осторожно ступая по хитинопластовому настилу с перильцами, двинулся в горизонтальном направлении. Выбравшись за ним на настил, Наан облегченно вздохнула и поспешила вперед.
   - Я все-таки не пойму, зачем тут напутано столько лестниц и мостиков? Тебе-то, конечно, так удобно, но обычным бабочкам...
   - Обычных тут не бывает. Это - личная мнемотека императора, а я - лучший архивариус Города, и все тут приспособлено специально для меня.
   Они добрались до стены.
   - Эти ячейки - фальшивые, - сообщил самец, очертив протезом окружность на стене. - Постарайся запомнить их, это может когда-нибудь пригодиться тебе. Приглядись, замок помечен.
   Наан различила под одной из ячеек, на которые он указал, старинную махаонскую эмблему "детей Хелоу" - маленький красный крестик. Лайвар надавил на него крюком, и обрисованный им участок стены со скрипом ушел внутрь, образовав округлое отверстие лаза.
   - Добро пожаловать в тайное логово Таракана, сестричка. Тесновато, конечно, но зато об этом убежище не знает даже наш вездесущий император! - В голосе калеки явственно слышалось злое торжество. Он первым пролез внутрь, затем высунул наружу уродливый крюк. - Держись!
   Испытывая легкую брезгливость, Наан ухватилась за холодный металл, и Лайвар буквально втащил ее в пропитанную затхлостью полутьму.
   - Полежи, отдышись, - распорядился он. Затем, протиснувшись между ней и стеной обратно к отверстию, закрыл его. Наступила полная темнота. - Отдышись, - повторил Лайвар. - Попотеть еще придется. Труба довольно длинная. - И пояснил: - Это - бывшая вентиляционная шахта, но, как чувствуешь по запаху, она уже давно не используется по назначению.
   Запах действительно был отнюдь не свежим.
   Глаза Наан перестроились на ночной режим, но смотреть тут было не на что, кроме шероховатой поверхности из ракушечника прямо перед носом. И отдышаться она уже успела.
   - Я не устала, - сообщила она.
   - Что ж. Прекрасно. Тогда - вперед.
   И они поползли дальше.
   ...Ход резко пошел под уклон, а ракушечник сменился гладкой скользкой керамикой. На верхней плоскости хода имелись скобы, держась за которые, можно было медленно сползать вниз. Но Лайвар скомандовал:
   - Отпускайся и катись. Не бойся. Падение будет мягким.
   Вперед ногами, сперва медленно, а затем все быстрее и быстрее Наан заскользила вниз. У нее перехватило дыхание, и что-то словно оборвалось внутри. Мысленный взор ярко нарисовал ей жуткую картину: внизу, по окончании этого тоннеля, она со всего разгона нанизывается на гладко отполированный деревянный кол...
   Но это был бы слишком изощренный способ убийства. Она взяла себя в руки и закрыла глаза; если бы Лайвар хотел убить ее, он бы давно уже сделал это. И намного проще.
   Скольжение было долгим, но вскоре Наан, а за ней и Лайвар вывалились из отверстия в потолке довольно просторной, но низкой комнаты. Наан инстинктивно расправила крылья, но не успела и почувствовать сопротивления воздуха, как уже оказалась прямо на флуоновом гамаке, растянутом посередине помещения.
   Она села и огляделась. Слабый свет проникал сюда через узкие вертикальные щели в одной из стен, освещая серое известковое покрытие остальных.
   Лайвар, уже сидящий напротив, поймал ее взгляд.
   - Это древнее здание раньше служило цитаделью счетчиков, - объяснил он. - Когда-то тут трудился и наш отец... На этот тайник я наткнулся лет десять назад. Вся воздушная цепь централизована, и только эта ветка зачем-то сделана обособленно. И кто-то задолго до меня замаскировал отдушину...
   - Это помещение с самого начала было тайным? - догадалась Наан.
   - Скорее всего. Я думаю, оно - дело рук бессрочников. Только они в те времена были самостоятельны и способны на интриги. - Он устало, с явным удовольствием, потянулся. - Тут тебе нечего бояться. Тебя не найдут. Сейчас я вернусь в информаторий и на несколько дней забуду о тебе. Думаю, меня будут допрашивать, но я не видел тебя.
   Наан хотела спросить, чем ей тут заниматься, но Лайвар опередил ее вопрос:
   - Я давно готовился к этой встрече, сестричка. Там, в углу, ты найдешь мнемопроектор. Пользоваться умеешь?
   Наан даже слегка обиделась:
   - Да уж наверно... В Храме дают довольно обширное образование. Или ты думаешь, раз я воспитывалась в провинции...
   Лайвар усмехнулся и перебил ее:
   - Ну, кое-чего вам уж точно не договаривали. Этот-то пробел в своих знаниях ты здесь и восполнишь... Впрочем, раз ты сбежала, значит, ты не столь тупоголова, как остальные, и кое-что уже понимаешь. Сообразительность - черта у нас фамильная... От папы... Рядовые бабочки не имеют доступа к приготовленной для тебя информации, я скомпоновал эти мнемоносители тайно. Надеюсь, к тому дню, когда я вернусь сюда, ты откроешь для себя много нового.
   - Я хотела бы умыться, - сменила тему Наан на более насущную. - Я вся пропиталась потом.
   - Самки всегда радуют меня своей практичностью, - кивнул Лайвар. - Но я предусмотрел это. Сосуд с водой - возле проектора. Ладно. Не скучай. И не бойся: рано или поздно я появлюсь.
   Он поднялся, вытянул вверх свои крючья и, зацепившись за нижнюю скобу, полез обратно в тоннель.
   Оставшись наедине, Наан откинулась на спину и немного полежала на крыльях, прикрыв глаза и чувствуя удовольствие от того, как усталость мало-помалу покидает мышцы. В голову полезли воспоминания сегодняшней ночи, и желание умыться усилилось.
   Она спустилась на пол и нашла мнемопроектор. Это была обычная учебная модель. Наличие возле прибора мягкого коврика слегка умилило ее. "Таракан"-Лайвар проявляет о младшей сестре трогательную заботу. Как он и обещал, тут же стоял и объемистый кувшин с водой. Сосуд был старинный, серебряный, с вычеканенным знаком Хелоу на боку. Возможно, когда-то он принадлежал главному счетчику Мари. Наан знала, что серебро сохраняет воду свежей сколь угодно долго, и вновь предусмотрительность брата отозвалась в ее душе благодарностью.
   Она сбросила одежду и, отойдя с кувшином к противоположному углу, расправив крылья, с удовольствием смыла со своего тела грязь, пот и память о прикосновениях Дент-Харрула. Она попыталась понять, изменилось ли в ней что-то этой ночью. И с удовлетворением пришла к выводу, что не изменилось ничего. Она не ощутила в себе ни отвращения к физической любви, ни особого желания ее повторения.
   Обсыхая, она вернулась к прибору и присела возле.
   Цилиндрических мнемоносителей было два.
   Внезапно ощущение покоя сменилось страхом. Наан подумалось вдруг, что, возможно, ей всю жизнь теперь придется скрываться от гнева императора, и все ее дальнейшие годы будут протекать в подобных невзрачных потайных уголках, где единственной радостью будет возможность умыться...
   Одно неприятное чувство выволокло на свет из закоулков ее души и другое, не менее тягостное. Мысль о Лабастьере отразилась беспричинным, но пронзительным чувством вины.
   Наан поняла, что ее психика переполнена впечатлениями. Ей стало зябко, и она накинула на плечи блузу. А затем, не столько из любопытства, сколько для того, чтобы хоть как-то отвлечься от неясных, но горестных раздумий, нацепила обруч мнемодатчика на голову и сунула один из носителей в приемное отверстие аппарата.
   С мягким жужжанием цилиндр втянулся внутрь. Наан привычно закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на чужих мысленных образах. Но они ускользали, словно мимолетное цветное сновидение, содержание которого невозможно восстановить уже через миг после пробуждения; они протекали мимо нее потоком чужих грез, слишком посторонних и непривычных; они тянулись пучками тончайших невесомых нитей... Но Наан, пользуясь навыками, полученными в информатории Храма, продолжала "нащупывать" эти нити, продолжала попытки двигаться вместе с ними...
   Наконец ей удалось это, и она поплыла по течению.
   ...Оглянулась по сторонам. Точнее, оглянулся тот, чьими глазами она сейчас смотрела, тот, с чьего сознания была снята когда-то эта мнемозапись.
   Она сидела на толстой ветке перед дуплом, свесив ноги вниз. Ее окружал древний сумрачный лес. Ноздри щекотали сладкие запахи прелости и древесной смолы, никогда раньше ею не ощущаемые. Природа вокруг была дикой и девственной, нигде не было заметно никаких следов бабочек. Ветерок ласкал ее волосы, и чувство покоя охватило ее.
   Мнемокопирование производится обыкновенно в одном из двух форматов. В первом запись позволяет пользователю лишь видеть, слышать и ощущать то, что когда-то видела, слышала и ощущала бабочка-мнемодонор. Запись, произведенная во втором, усложненном, формате, включает в себя не только ощущения, но и память, мысли, образы подсознания; работая с мнемоносителем этого формата, пользователь как бы живет жизнью бабочки-донора, на время теряя собственную личность.
   Эта мнемозапись, как Наан стало ясно сразу, была произведена в первом, упрощенном, формате, и она оставалась лишь наблюдателем, имеющим собственные мысли и чувства.
   Внезапно невесть откуда, подкравшись абсолютно неслышно, прямо перед ней возник статный голубоглазый самец маака, чем-то неуловимо знакомый Наан. Мелко трепеща крыльями, он завис напротив, на расстоянии вытянутой руки, и стало ясно, кого он ей напоминает: ее высокопоставленного жениха.
   - Ты должна поговорить с нашим сыном, жена моя, - сказал самец, глядя ей прямо в глаза. И от его взгляда, в котором ясно читались сила и благородство, у Наан по коже пробежали мурашки.
   Язык, на котором он говорил, не был языком махаон, но Наан понимала его. Судя по всему, это был язык маака. Следующая же его фраза подтвердила эту догадку:
   - О возлюбленная жена моя. Мы не должны проливать кровь наших сородичей - маака. Останови его.
   - Но как? - Наан чувствовала, как шевелятся ее губы, но говорила не она. Чужим был и голос, который она слышала, чужим был и язык. - Ты ведь знаешь, он не послушается меня.
   - Пригрози ему проклятием.
   - Он не суеверен. Кроме того... Я вовсе не убеждена, что он не прав.
   - Не убеждена?! - Лицо самца окаменело. - Он готовится убивать твоих соплеменников.
   - Они и сами постоянно убивают друг друга... Не сердись. Успокойся. Сядь со мной рядом, и я кое-что объясню тебе.
   - Рамбай не устал.
   Услышав это имя, Наан даже вздрогнула. Она была потрясена. Так вот чью мнемозапись она читает: самой святой Ливьен! Это ее губами она произносит:
   - Лабастьер уверяет, что он несет народам маака и махаон справедливую структуру, стабильность, покой и процветание. А бабочкам действительно не хватает всего этого. Если не будет войн, не будет казней, не будет уродования куколок для превращения их в думателей...
   - Только для начала он поубивает всех, кто с ним не согласен... Он уже принес "справедливость и покой" племени ураний...
   - История бабочек не знает таких ступеней вверх, которые бы не были обагрены кровью. Да, он собирается сражаться. Но спасенных жизней в итоге будет во много раз больше.
   - Откуда Ливьен знает, что наш сын - бог? Может, ему это только кажется?
   - За ним - огромный опыт бескрылых...
   - Которые убили сами себя. - Голос Рамбая был полон сарказма. - "Бескрылые"! Мне противно это слово! Почему вы все так преклоняетесь перед ними?.. Лучше бы наш сын учился у ураний! Вместе с "мудростью" бескрылых думатель перелил в его голову и собственное презрение к бабочкам. Рамбай думает так.
   На этой фразе эпизод оборвался. И сразу, без перехода, начался следующий.
   ...Они подлетают к Городу маака. Ливьен, Рамбай, два десятка самых преданных воинов-ураний и три сотни абсолютно одинаковых Лабастьеров. Слаженность и синхронность движений последних подтверждают тот факт, что психически все они - суть одно существо.
   Лишь тот, что летит ближе всех к Ливьен, немного отличается от других внешне: он выглядит несколько старше.
   Город маака представлял собой нагромождение тысяч полупрозрачных сфер, соединяющихся друг с другом сетью труб-коридоров, и высоких сторожевых башен, торчащих из этого хаоса в небо. Самые длинные трубы, связывающие наиболее отдаленные друг от друга сферы, были двойными и имели слюдяные окна.
   Наан никогда не интересовалась жизнью маака, однако кое-что все же помнила из занятий. Вот и сейчас она вспомнила, зачем нужны эти сдвоенные параллельные трубы: в каждую из них мощными компрессорами нагнетается воздух, и бабочка, лишь расправив крылья, может часами, не уставая, мчаться в пневмопотоке к нужному ей месту.
   Город приблизился, и стали видны сотни следов внешних нападений на него. Тут и там торчащие из сфер трубы коридоров не вели никуда, а обрывались и были запаяны. Да и сами сферы были усеяны трещинами и даже огромными заплатами. Еще более плачевно выглядели сторожевые башни. Скорее всего, они многократно разрушались и восстанавливались: на опорах чередовались обугленные, обезображенные кислотами и обновленные участки...
   И все же, несмотря на все это, своими масштабами Город маака поразил воображение Наан, пожалуй, даже более, чем современная столица махаон.

   Бел или черен ты, или сер.
   Времени - все равно.
   Жил-был Охотник, и он, например,
   Твердо усвоил одно:
   Всех ожидает один барьер,
   Что облететь не дано...
   "Книга стабильности" махаон, т. I, песнь XI; учебная мнемотека Храма Невест провинции Фоли.
   По-видимому, в данный момент маака и махаоны находились в состоянии перемирия. Ливьен поняла это по тому, что множество бабочек были сейчас не в сферических помещениях, а порхали рядом, прямо под открытым небом.
   Часовые на башнях первыми заметили приближающийся отряд, но переполох это вызвало локальный: обычно махаоны нападали на город многотысячными армиями. Завизжала акустическая граната, и к моменту, когда отряд поравнялся с ближайшей башней, вокруг уже не было ни души.
   - Стойте! - гулко прозвучал усиленный мегафоном голос самки-стражницы.
   Отряд послушно повис на месте, окружив башню кольцом и вращаясь вокруг нее медленным хороводом. Только Ливьен да Рамбай остались неподвижно порхать в стороне.
   Стражница выглядела взволнованной, допотопный искровик в ее руках был приготовлен к бою, а Живой Знак в диадеме - активирован, отчего лица окружающих приобрели бирюзовый оттенок. Когда, вглядевшись, стражница обнаружила тот дважды противоестественный факт, что большинство из окруживших ее воинов - самцы маака и что все они абсолютно одинаковы, ее волнение переросло в мистический ужас.
   - Кто вы такие?! Замрите и не двигайтесь! Малейшее шевеление, и я открываю огонь!
   Отряд прекратил вращение, а ближайший к Ливьен Лабастьер обернулся к ней:
   - Объясни им, мама.
   Ливьен растерялась. Ни о чем подобном они не договаривались. Но она тут же взяла себя в руки. Если Лабастьер поручил переговоры ей, значит, в этом есть резон.
   Она коснулась своего Камня, а когда отняла руку, и свет от него разлился вокруг, диадема стражницы погасла. Камень Ливьен был старше, и это хотя бы временно снимало многие проблемы.
   - Я - маака Сигенон Ливьен - Посвященная, - произнесла она весомо. - Я, мои сыновья и мои друзья возвращаемся из долгой научной экспедиции, куда были посланы Советом. И я приказываю тебе пропустить нас внутрь.
   - Но это... это же - дикари! - растерянно ткнула пальцем в одного из воинов-ураний часовая.
   - Я могла бы все объяснить тебе, но данная информация секретна... Опусти искровик и пропусти нас. Или ты хочешь нарушить клятву Посвященной и быть наказанной?
   На стражницу было жалко смотреть. Все, все говорило за то, что перед ней - преступники. Но клятва предписывала беспрекословно выполнять приказы Посвященной, которой принадлежит старший Камень.
   И дисциплина восторжествовала над здравым смыслом.
   - Я пропускаю их, - произнесла стражница, глядя на активированный Знак Ливьен, памятуя, что через него секретариат Гильдии сейчас наблюдает за ней. - Мой сектор - двести первый, восточный. Если это необходимо, вы встретите их на магистрали...
   С этими словами она опустила ствол автомата и, еще раз неприязненно окинув взглядом отряд, сделала еле уловимое движение рукой, по-видимому, поворачивая какой-то рычажок на стене.
   Снизу раздался скрип, и в верхней части ближайшей к ним сферы открылось входное отверстие.
   - Наш сын Лабастьер умеет использовать все и всех, - восхищенно и в то же время презрительно бросил Рамбай жене, когда они вслед за отрядом опускались к отверстию. - Даже тебя и твою находчивость, о радость и печаль глаз моих.
   Надежда стражницы на то, что странный отряд будет продолжать движение в том же порядке, оказалась несостоятельной. Очутившись в первой же жилой сфере, Лабастьеры, не сговариваясь (это было им и ни к чему), разбились на небольшие группы и, прихватывая с собой ураний, направились в разные коммуникационные коридоры. Старший из них повлек за собой Ливьен и Рамбая.
   - Куда мы летим? - поинтересовалась Ливьен.
   - В средний ярус Координационного Совета. Наша задача - обезвредить и занять ложе Гильдии Посвященных.
   - Втроем? - не поверила ушам Ливьен. - Их там сотни, и все они вооружены!
   - Я все рассчитал. Я знаю тактику маака. Стража в этот момент будет в других местах. Нас троих вполне достаточно.
   Рамбай тем временем с благоговейным видом разглядывал помещение. Он впервые находился в искусственно созданном строении такого масштаба...
   В этот миг откуда-то издалека раздались выстрелы, и лицо Лабастьера исказилось болью:
   - Поспешим, - сказал он, встряхнувшись. - Ваших внуков уже убивают. К тому моменту, когда мы займем ключевые позиции, нас должна остаться хотя бы сотня, иначе нам не удержаться.
   - В средний ярус ведет другой коридор, - заметила Ливьен, когда Лабастьер повис возле отверстия в стене, приглашая родителей туда.
   - Мы идем в обход, - пояснил тот. - Удар приняли на себя другие, а мы, по моим расчетам, должны достигнуть цели беспрепятственно именно этим путем. И все-таки приготовьте на всякий случай оружие.
   - Сын, - сурово обратился к нему Рамбай, - даже дикарь не посылает на смерть своих детей, чтобы спастись самому...
   - Они и я - одно и то же, - возразил Лабастьер. - Отсекая пальцы, я сохраняю голову. А мои пальцы умеют отрастать заново. - По его лицу вновь пробежала рябь. Он на миг зажмурился, затем открыл глаза и, утерев ладонью выступившую испарину, закончил: - Хотя это и больно. Не время дискутировать об этике, отец. Оставим это до лучших времен. Вперед!
   Рамбай неодобрительно покачал головой, но в отверстие влетел первым.

* * *

* * *