ЦВЕТЫ НА НАШЕМ ПЕПЛЕ

   Они попытались привести махаона в чувство, но безрезультатно. Обморок был глубоким. Рамбай ножом перерезал веревку на его затекших запястьях.
   Все разъяснилось, как только проснулся думатель. Сейна, сама пораженная полученными от него сведениями, сообщила, что Лабастьер еще никогда в жизни не был так счастлив, как сейчас. Во-первых, он узнал, что такое боль и, несмотря на муки, как никогда отчетливо ощутил свою связь с окружающим миром. Во-вторых, НА НЕГО НАПАЛ КОТ, то есть он как бы принял, пусть и пассивное, участие в сражении, и почувствовал себя при этом чуть ли не полноценным самцом маака...
   Ну, а третье и главное - то, что у него появился новый канал связи с реальностью, новый реципиент и собеседник: пленный махаон был телепатом. Притом намного более сильным, чем Сейна. Если та "слышала" мысли Лабастьера только вплотную к нему прижавшись, то махаон... Рамбай рассказал, что еще метрах в пятидесяти от их дерева тот перестал противиться движению. А через несколько шагов сам со всех ног помчался вперед. Нетрудно было догадаться, что случилось это как раз в тот момент, когда в тело Лабастьера вонзился коготь кота.
   Сообщение это тревожило. Враг, обладающий превосходящими их способностями... На первый взгляд, опасаться было нечего, но кто знает... Не может ли он, например, чем-нибудь повредить Лабастьеру? С другой стороны, похоже, именно он помог думателю избавиться от боли. Но кто знает, кто знает... Как бы там ни было, нужно быть начеку.
   Сейна, испытывая нечто похожее на ревность, более подробно расспросила Лабастьера и выяснила, что поток сознания махаона буквально захлестнул его. Тот явно не старался специально общаться с думателем, просто его сознание было предельно "открыто". Лабастьер не знал языка махаон, но слова и мысли - далеко не одно и то же. И он уже многое знал о пленнике. То, что зовут его Дент-Байан, что в карательную команду он был включен именно по причине своих телепатических способностей, для того, чтобы найти думателя, уберечь его от гибели при нападении на лагерь маака и позаботиться о доставке в целости и сохранности в некую "цитадель мудрости".
   И еще Лабастьер добавил, что в миг общения с махаоном "увидел" какие-то яркие образы, крепко запечатленные в сознании Дент-Байана, но пока он даже затрудняется определить, что они собой представляют. Это не пейзажи и не что-либо еще. Более всего они похожи на зрительное воплощение неких абстрактных понятий или даже рассуждений.
   Вот одна из этих картин. Плотный оранжевый вихрь навис над матовой, покрытой седой щетиной серой плоскостью. Вихрь бешено вращается, сужаясь при этом в диаметре, и из его центра к плоскости вытягивается веретенообразный отросток. Плоскость прогибается, как бы стремясь уберечься от соприкосновения с острым концом отростка. Впадина становится все глубже, ее стенки и дно растягиваются, напрягаются все сильнее... Внезапно "дно" лопается, вихрь стремительно входит в образовавшееся отверстие и исчезает по ту сторону плоскости. Края отверстия тут же смыкаются, плоскость медленно выпрямляется и разглаживается. Над седыми волосками светится изумрудная бездна...
   Больше Лабастьер не успел рассказать ничего, потому что проснулся махаон.
   "Разговор" с Дент-Байаном оказался на удивление легким делом. Если, конечно, можно назвать разговором общение через двух посредников-телепатов, один из которых - думатель. Ливьен задавала вопрос, Сейна мысленно передавала его Лабастьеру, тот - уже без слов, а в абстрактных образах - пленнику. Затем эта цепочка двигалась в обратную сторону. Точность передачи информации была, конечно, очень относительной, и определить степень искажения было просто невозможно.
   Но почти сразу Ливьен добилась главного: не оставляющего сомнений согласия махаона помогать в транспортировке думателя. И это было подозрительно. И еще: Ливьен казалось, что Сейна чего-то не договаривает. Во всяком случае, функцию переводчика та выполняла с явной неохотой. Наконец, прервавшись на полуслове, она заявила (на этот раз уже от себя):
   - Ли, нам нужно поговорить наедине.
   Ливьен была заинтригована. Наказав Рамбаю сторожить растирающего запястья пленника, она предложила Сейне подняться в дупло. И уже там накинулась на нее:
   - Что происходит?! С чем ты не согласна?!
   Та, не отводя взгляда, заявила тоном, не терпящим возражений:
   - Мы возвращаемся в Город.
   Ливьен остолбенела.
   - В Город? С какой стати? Экспедиция продолжается.
   - В таком составе? Две самки, дикарь, махаон и думатель? Мы чудом остались живы, и это чудо больше не повторится. Я не могу рисковать жизнью Лабастьера.
   - Возвращаться ничуть не безопаснее...
   - Обратный путь в три раза короче, чем расстояние до предполагаемого места нахождения Пещеры! Если она вообще существует. А потом еще - путь назад!.
   Ливьен не могла объяснить Сейне, что для нее и Рамбая появление в Городе закончится, скорее всего, гибелью. К тому же, она подозревала, что Сейна и сама понимает это. Но жизнь Лабастьера ей, конечно же, дороже.
   - Мы пойдем вперед и только вперед, - отрезала она.
   - Я не имею на это права, - покачала головой Сейна.
   Ливьен решила воспользоваться последним средством и коснулась Камня. Бирюзовый свет сделал происходящее нереальным.
   - Я приказываю тебе.
   - А я приказываю ТЕБЕ, - выпалила Сейна и притронулась к СВОЕЙ диадеме. Камень Ливьен моментально погас, но бирюзовый свет в пещере мерцать продолжал. Как она могла забыть, что Сейна - тоже Посвященная, и ее Знак старше?! Стало ясно, что убедить ее ЗАКОННЫМ способом не удастся. И тогда Ливьен перешагнула эту черту.
   - Мы будем искать Пещеру, - сказала она твердо. - А если ты будешь возражать или мешать мне, я убью Лабастьера. Так что для его жизни будет безопаснее, если ты подчинишься.
   Сейна молча смотрела на нее ненавидящим взглядом. И ненависть эта была безмерна.
   Ливьен испугалась и раскаялась. В один миг она потеряла подругу, получив взамен заклятого врага. Но никакие извинения уже не помогут. К тому же, извинись она хоть тысячу раз, она все равно не повернет обратно к Городу.

Всякий скажет, что только вода, вода Пребывает в покое, струясь; Посмотри в глубину, там душа твоя Отдыхает, во тьме таясь... Отраженье души над водой стоит, В отраженье свое глядясь.

   "Книга стабильности" махаон, т. VII, песнь I; мнемотека верхнего яруса.
   "Может быть, конечно, в Пещере думатель им вовсе и не понадобится, а его транспортировка - перестраховка Совета, - рассуждала Ливьен. - Возможно, это и имело смысл, когда их было много, но сейчас - излишняя роскошь... Хотя кто знает... Уж лучше бы я отпустила Сейну, чем наживать врага. Но ведь она не смогла бы одна нести думателя, возвращаться пришлось бы и мне, прихватив с собой Рамбая... Нет, я поступила верно".
   Допрос пленного продолжить не удалось. Сейна заявила:
   - В мои обязанности не входят функции переводчика. - И удалилась спать. Настаивать Ливьен не стала - чтобы не накалять и без того взрывоопасную атмосферу в их небольшой теперь группе. Пока достаточно и того, что и Сейна (по принуждению), и махаон (по неясным пока Ливьен мотивам) полетят с ними и понесут Лабастьера. Позднее она постарается смягчить гнев Сейны.
   И утром следующего дня они вылетели по маршруту.
   Вчетвером они продвигались значительно быстрее, чем большим экспедиционным караваном. Они не тратили времени ни на перенос скарба, ни на развертывание лагеря. Все необходимое умещалось в их поясных рюкзачках. Они летели, держа чехол с думателем за четыре лямки, до тех пор, пока усталость не заставляла их опускаться на короткий отдых. Вечером, без какой-либо предварительной разведки, благодаря своему поистине дикарскому чутью, Рамбай всегда находил поблизости более или менее пригодное для ночевки дупло. (Дент-Байану на ночь Рамбай связывал руки и ноги - но таким образом, чтобы они не затекали. Предосторожность эта была нужна не только для того, чтобы махаон не сбежал, но и для того, чтобы он во сне не перерезал глотки своим пленителям.)
   За четыре дня они преодолели расстояние, на которое раньше им потребовалось бы около двух недель, и если расчеты Лабастьера верны, они достигнут цели месяца через два... Горечь утраты товарищей несколько притупилась, но душа Ливьен продолжала болеть. Прежде всего от того, что Сейна излучала буквально физически ощутимые волны ненависти. И почти не разговаривала. Общаться Ливьен могла теперь только с Рамбаем, но и тот стал неразговорчивым, страдая от невозможности вести "ученые беседы" с думателем.
   Только Дент-Байан, казалось, был абсолютно спокоен. Часто Ливьен замечала, как он смотрит в одну точку остановившимся взглядом, и лицо его при этом часто меняет свое выражение. Она догадывалась, что в эти минуты пленник "беседует" с Лабастьером. О чем?! Дорого бы она дала за то, чтобы хоть раз "подслушать" их "разговор".
   Ну, ничего. Уж два-то месяца она вытерпит...
   Но очередной перелет показал, что их экспедиция может затянуться, а то и остановиться на довольно продолжительный срок...
   Сначала все как будто бы было в порядке. Летели они, как всегда, невысоко, лишь чуть поднявшись над травами, прячась от беспощадного солнца в тени древесной листвы. (Перелеты даже нравились Ливьен: физический труд отвлекал ее от невеселых раздумий, и в эти моменты казалось, что они действительно составляют ОТРЯД, некую сплоченную боевую единицу. Это ощущение приносило хотя бы кратковременное успокоение.) И вдруг у нее закружилась голова от острого незнакомого запаха. Она с трудом удержалась от того, чтобы не разжать руку... Дурнота усиливалась, сопровождаясь желудочными спазмами. И Ливьен начала осторожно опускаться. Остальные, удивленно переглядываясь, последовали вниз.
   Что это? Последствия действия той гадости, которой накачал ее Рамбай? Но прошло уже много времени... И что же это за отвратительная едкая вонь?!
   Они приземлились у замшелого корневища старой секвойи. Ливьен тяжело дышала, пытаясь привести себя в норму усиленной дозой кислорода. Но ни головокружение, ни вонь не проходили. Внезапно она осознала, что это за запах. Так пахнет ОНА САМА, ее разгоряченное тело, ее пот... И сразу, без тени сомнения, она поставила себе диагноз: "Беременность". Все-таки - беременность!
   Только этого ей сейчас не хватало.
   Рамбай встревоженным взглядом следил за тем, как она нервно расстегивает форменную блузу.
   - Что с тобой, жена моя?
   - Рамбай, я...
   Но тут она явственно представила себе последствия откровенного признания. Конечно же, Рамбай не позволит ей лететь дальше, таща тяжелую ношу. Он оборудует жилье, окружит ее заботой и лаской и будет упиваться своей наконец-то обретенной полноценностью самца... Беременность бабочки длится два с половиной месяца, за это время они вполне способны добраться до цели...
   - Рамбай, я... я не знаю... Кружится голова. Похоже, я простудилась.
   Рамбай с сомнением потрогал ее лоб.
   - Огонь недуга не борется с твоим телом. Передохнем, я найду нужные травы. Рамбай умеет лечить.
   Ливьен благодарно сжала его ладонь:
   - Спасибо, дорогой. Но лучше ты отдохни тоже, я думаю, все пройдет само.
   Рамбай нахмурился:
   - Когда ты перестанешь, о жена, перечить мне?! Ливьен умная, это так, но муж ВСЕГДА знает лучше...
   - Хорошо, хорошо, милый, - замахала она руками, - делай что хочешь... - ("Только бы твои лекарства не повредили ребенку", - добавила она про себя...)
   Связав махаона, Рамбай отправился собирать травы, а Ливьен, растянувшись на мягком ковре из мха, закрыла глаза. Она не могла объяснить себе точно, почему так уверена в необходимости двигаться дальше. Но, кое-как собравшись с мыслями, она все же сумела сформулировать для себя более или менее приемлемую причину. В привычных координатах их нынешнее положение безвыходно. Она не считала возможным для себя избрать судьбу лесной жительницы, но невозможно и вернуться. Надеяться можно только на чудо. А именно ЧУДО обещает им Пещера Хелоу.
   ...Рамбай вернулся примерно через час, развел костер и принялся за приготовление своего варварского зелья. Ливьен принюхивалась с содроганием. Возможно, его варево и обладало обещанными целебными свойствами, но запашок имело омерзительный. (Отличить настоящую вонь от кажущейся в связи с беременностью Ливьен была вполне способна. Да приступ и отступил уже.)
   Рамбай присел перед ней на корточки, держа перед собой чашу из ореховой скорлупы с жидкостью оранжевого цвета:
   - Выпей, о нежность в руках моих...
   Ливьен уже давно привыкла к его "изысканным" эпитетам и не обращала на них особого внимания. Пить же эту гадость ей очень не хотелось.
   - Я прекрасно себя чувствую, - попыталась она протестовать. - Я могу лететь...
   - Пей, - настаивал Рамбай.
   Зажмурившись и стараясь не дышать носом, она залпом осушила чашу.
   На удивление, в отличие от запаха, горьковато-кислый вкус снадобья был по-своему приятен. Тепло, сперва наполнив желудок, растеклось по всему телу.
   - Ну вот, мне уже и совсем хорошо! - поднялась она на ноги. Сейна и Дент-Байан молча наблюдали за ней.
   - Нет, жена, - остановил ее Рамбай. - Я подыскал дупло, и сейчас мы пойдем туда. Ливьен плотно закутается и будет спать до завтрашнего утра. Только так лечит это лекарство.
   "Проклятие!" - выругалась Ливьен про себя. Но делать нечего. Придется продолжать изображать недомогание, иначе Рамбай может заподозрить неладное. А впредь она будет осторожнее. Приступы болезненно-острого восприятия уже не будут для нее столь неожиданными, и она сумеет скрыть от окружающих свою слабость.
   Она проснулась среди ночи, мокрая от пота. Отвар действовал вовсю. Приподнялась на локте. Рамбай лежал возле нее на боку, подперев голову ладонью. Похоже, он так и не сомкнул глаз.
   - Зачем ты наблюдаешь за мной? - спросила она беспокойно. Вынужденные коротать ночи вчетвером, они с Рамбаем уже давно не были вместе (сейчас, в ее положении, это, возможно, было даже кстати, хоть и рановато).
   - Мне хорошо, когда я гляжу на тебя, - ответил он просто. А помедлив, дополнил: - До тебя так было только однажды. И не так.
   - Это было с той девушкой? - Неожиданно для себя Ливьен вспомнила лишь однажды произнесенное Рамбаем имя. - С Вайлой?
   - Да, - кивнул он. - Но я не хочу говорить о ней.
   - Почему? Тебе все еще больно?
   - Тебе, - возразил он.
   - Нет, - мотнула Ливьен головой. - Нет. Я хочу знать все. Больно, когда не знаешь.
   Рамбай помолчал. Лицо его стало неподвижным, как маска.
   - Ладно. Пусть. Слушай же.
   Прижившись в племени, Пиолина, мать Рамбая, заняла в нем особое, хоть и шаткое, положение: она занималась обучением детей горстки самых высокопоставленных "вельмож" племени - вождя и жрецов. Азы математики, географии, пения и стихосложения - все то, что маака проходят в нижнем ярусе инкубатора, показалось вождю не лишним и для подрастающей знати ураний. Поначалу Пиолина давала и кое-что из астрономии, истории и философии, но приставленный к ней для контроля и присутствующий на каждом занятии жрец Вайла Четвертый посчитал эти дисциплины вредными и подвергающими сомнению устои племени.
   Юная Вайла была дочерью жреца. Имена жрецов передаются детям независимо от пола, но если это самец, к имени прибавляется порядковый номер. Сына Вайлы Четвертого звали Вайла Пятый. Дочь звали просто Вайла. Она была лучшей ученицей Пиолины. Но никто, кроме Рамбая, не догадывался о главной причине ее успехов. Встретившись в первый же день ее обучения, они без памяти полюбили друг друга, и каждое слово матери возлюбленного имело для юной самки особое значение.
   Это случилось в конце первого лета жизни Рамбая в воплощении бабочки. Вайла Четвертый привел к Пиолине свою только что вышедшую из куколки дочь, и Рамбай, раскладывавший на поляне коврики для сидения, встретился со взглядом ее миндалевидных глаз. И он поклялся себе, что она станет его женой.
   Нередко, словно бы случайно проходя мимо гомонящей кучки учеников, толпящихся возле наставницы или молча сидящих перед ней, он украдкой бросал взгляд на Вайлу. И всегда он встречал ее ответную улыбку. А однажды им даже удалось перекинуться парой слов с глазу на глаз. Хотя самок, не бывших доселе в браке, всячески оберегают от контактов со взрослыми самцами наедине, и если бы их поймали во время беседы, были бы строго наказаны и он, и она. Разговор их был краток и прост:
   - Ты будешь моей женой, - сказал он.
   - Да, - ответила она, - но ты должен ждать.
   - Моя плоть требует самки сейчас.
   - Женись, - ответила он, - я же буду твоей второй или третьей женой. Или ты не прокормишь и двоих? - Ее глаза блеснули озорными искорками. Ей ли было не знать, что, несмотря на молодость, Рамбай уже признан лучшим охотником нынешнего сезона.
   Потому Рамбай в ответ засмеялся и поспешил исчезнуть. Уже через неделю он поселился отдельно от матери, а в очередной Праздник Соития взял в жены сразу трех девушек.
   Но к концу детородного сезона, когда он мог бы уже посвататься и к Вайле, ни одна из жен не зачала от него... И, боясь стать причиной гибели возлюбленной (им могли отказать в браке, и Большой Костер стал бы их уделом), он постарался забыть о ней.
   Но он не хотел обидеть ее. Он явился в дом жреца и, признавшись в своих чувствах к его дочери, поведал ему и о своей беде. Он просил жреца рассказать обо всем дочери и подыскать ей хорошего мужа. Но на следующий же день, когда ночное племя погрузилось в сон, Вайла, нарушив один из самых строгих его законов, прилетела к Рамбаю (жены уже покинули его) и со слезами умоляла представить ее вождю как свою избранницу.
   Впервые они были рядом так долго. И только истинная любовь удержала Рамбая от того, чтобы взять ее. "Нет, - говорил он, - нет, радость моей жизни... И не прилетай ко мне, ведь ты умрешь, если об этом узнают жрецы..." "Мой отец - жрец, - отвечала она, - и он не допустит, чтобы с его дочерью поступили дурно". "Закон сильнее твоего отца", - говорил он...
   Но она прилетела и на следующий день.
   Связь их была тайной для всех, кроме ее отца. Он был хорошим отцом.
   Вскоре быть рядом друг с другом стало так привычно и естественно, что им обоим стало казаться, что так было и будет всегда.
   В жарких любовных объятиях Вайла часто рассказывала Рамбаю о молодом воине Карахе, сватающемся к ней. Рамбая мучила ревность, Вайла же, смеясь, подначивала его: "Ах, какие усики растут на лице Караха, а ресницы, ресницы - длинные, как у самки... Любая будет счастлива, если ее полюбит такой..." Но стоило ему нахмуриться или открыть рот, чтобы сказать все, что он думает о ней и о ее Карахе, как она набрасывалась на него с таким пылом, что ревности не оставалось места.
   Но продолжалось все это недолго. Наступил очередной Праздник Соития. "Возьми меня в жены, возьми, - снова и снова уговаривала его Вайла, - если ты не будешь глупым, я понесу от другого самца, но никто не будет знать об этом, и мы будем счастливы всю жизнь!.."
   Рамбая не пугали эти слова. Настоящая любовь сильнее ревности. Но и это уже не было выходом. "После первой неудачи жрецы не разрешат мне жениться, - объяснял он, - и нам придется выбирать между смертью и позором". "Отец уговорит их", - настаивала она. Но Рамбай не верил. А в последний день перед праздником, после разговора с отцом, Вайла подтвердила сама: "Он не поможет. Жрецы не преступят закон. Он не смог уговорить их..."
   И вот настала эта страшная ночь. Праздник. Даже ритуальный танец девственниц не подсластил той горечи, которую испытывал Рамбай, сидя в одиночестве на своей ветке.
   Вождь подзывал к себе самцов с их невестами и диктовал им свою волю и волю жрецов. Рамбай, погруженный в свои печальные мысли, следил за происходящим вполглаза. Пока не услышал произнесенное вождем знакомое имя. "Карах". И рядом с молодым воином он увидел свою возлюбленную.
   Рамбай не верил своим глазам. Неужели все, что она говорила ему... Хотя, конечно же, так будет лучше для них обоих.
   Вождь объявил о своем согласии на брак Караха и Вайлы. И тут произошло такое, чего не помнили даже старейшины. Заговорила невеста:
   - О вождь, я не смею ослушаться тебя, - сказала она. - Но я не смогу стать Караху хорошей женой, потому что люблю воина по имени Рамбай. Прости меня, Карах, - посмотрела она на своего жениха, а затем нашла глазами Рамбая: - Прости и ты, любимый. Но я не смогла бы жить без тебя. Запомни: я хочу, чтобы ты жил. Не вздумай предать меня своей смертью. Прощай.
   С этими словами, сложив крылья, Вайла бросилась в Костер.
   Рамбай кинулся было за ней, но, увидев, что уже поздно, остановился и повис в воздухе. Боль утраты и вины пронзила его. Что он может сделать? Только одно... И он полетел к центру. Остаться жить с этой болью? Он не мог.
   Но внезапно, словно эхо, он отчетливо услышал ее голос внутри себя: "Не вздумай предать меня своей смертью..." Так как же быть? Как быть?!
   Его остановили слова Караха:
   - Ты должен выполнить ее желание. Я ненавижу тебя, маака, не способный дать счастье самке. Но она любила тебя, и я беру себе твою боль и твою вину. Они сгорят.
   И Карах кинулся в бушующий огонь вслед за Вайлой.
   - ...С тех пор Рамбай жил только потому, что так решила она. - Этими словами закончил он свое невеселое повествование. И, помолчав, добавил: - Пока не появилась ты.
   Не все в его рассказе было понятно Ливьен, не все поступки казались логичными и правильными. Но было ясно главное: это была история НАСТОЯЩЕЙ любви. Ничего подобного невозможно представить себе в Городе. В ее родном цивилизованном... НЕСЧАСТНОМ Городе.
   Она молчала, не решаясь первой прервать тишину, не решаясь обидеть Рамбая неосторожным словом, коснуться его еще не зажившей раны.
   Чем может она, грубое неотесанное дитя эмансипации, сгладить свою вину за то, что вновь заставила его пережить самые страшные минуты жизни? Пожалуй, только признанием в том, что она ждет ребенка... Нельзя. Нельзя, но... И она неуверенно начала:
   - Знаешь, Рамбай... я хотела тебе сказать... я...
   - Молчи, самка, - перебил он, конечно же, уверенный, что, кроме оскорбительных слов жалости и утешения, ей сказать нечего. Перевернулся с боку на спину и добавил: - Давай спать, возлюбленная моя жена.
   - Давай, - согласилась она, взяв его руку в свою.

Если имени нет у дождя, дождя, Значит, нужно его назвать. Ну а если имени нет у меня, Ты не сможешь меня позвать... Назови меня. Позови меня. Позови и забудь опять.

   "Книга стабильности" махаон, т. VI, песнь IX; мнемотека верхнего яруса.
   Чего угодно могла ожидать Ливьен от Сейны в их нынешнем положении и при их нынешних отношениях... Только не того, что произошло.
   В этот вечер Сейна неожиданно нарушила свой бойкот. После очередного перелета она подсела к Ливьен возле разведенного Рамбаем на открытом воздухе костра и сама начала разговор:
   - Я была не права.
   Ливьен обрадовалась, но постаралась не показать этого слишком откровенно. Она пожала плечами:
   - Ты выполняла свой долг. Но я не могу вернуться в Город.
   - Нет, я была не права, - упрямо повторила Сейна. - С Рамбаем мы в безопасности, а значит, мы должны продолжать поиски.
   Ливьен расслабилась.
   - Я рада, что ты со мной, - с благодарностью глянула она на Сейну.
   - Я случайно слышала ваш разговор.
   Это Ливьен не понравилось. Но если Сейна не спала, не слышать она не могла при всем желании.
   - Так больше нельзя, - не дождавшись ответа, продолжила Сейна. - Рамбай нервничает. Он - взрослый самец, вынужденное воздержание идет не на пользу его психике.
   Стыдливость не свойственна маака, но - до определенных пределов. Ливьен слегка обозлилась.
   - Что ты предлагаешь? Чтобы вы не только слушали, но еще и наблюдали?.. - боясь спугнуть установившийся вновь контакт с Сейной, она сдержалась от того, чтобы повысить голос.
   - Не иронизируй. Мы всецело зависим от него, и мне небезразлично состояние его нервов. Есть простой выход: вы можете ночевать отдельно.
   Ливьен не понравилось это предложение.
   Но чем они рискуют? Предположим, Сейна хитрит. Но без Лабастьера она не улетит. Тащить его в одиночку - не сможет. Даже если допустить, что ей поможет Дент-Байан, думателя им далеко не унести и вдвоем. Другая опасность: Сейна отпустит пленника. Зачем? Он для нее не значит ничего, Лабастьер - все. И наконец, последний вариант: сговорившись с пленным, Сейна освободит его, чтобы он убил Ливьен и Рамбая, а потом они вместе, не боясь погони, не торопясь, двинутся обратно... Но это уже полный бред. Пойти на сговор с махаоном, убить своих... Да и Дент-Байану абсолютно незачем лететь в Город маака...
   - Возможно, ты и права, - кивнула Ливьен Сейне. - Я поговорю с Рамбаем.
   Того долго уговаривать не пришлось. Но он был бдительнее, а его подход к делу - радикальнее:
   - Ее свяжем тоже.
   - Ну нет! - возмутилась Ливьен. Она не могла себе представить, что ответит Сейне такой черной неблагодарностью на ее, скорее всего искреннее, участие. - Она во всем права. И она - свободная самка маака.
   - Ладно, - неохотно согласился Рамбай, поразмыслив. - Но будем улетать туда, где нас не смогут найти.
   Единственное, что теперь их беспокоило, - безопасность Сейны. Махаон связан, и случись что-нибудь непредвиденное, защищаться способна только она. Они оставили ей целый арсенал боеприпасов. А сами улетели на такое расстояние, что, случись беда, выстрелы они все же услышали бы.
   И эта ночь, впервые после долгого перерыва, стала для них ночью любви. Ливьен и забыла, как это бывает хорошо.
   Только под утро они забылись в своем, ставшем таким уютным, тесном гнезде-на-одну-ночь.
   Не проспав и часа, Ливьен очнулась с ощущением неуемной тревоги на сердце. Может быть, она во сне слышала выстрелы?
   Она коснулась плеча Рамбая. Перекинувшись лишь парой слов, они поспешили к дуплу Сейны. Утренняя прохлада заставляла Ливьен ежиться на лету, но предчувствие беды холодило еще сильнее.
   То, что дупло оказалось пустым, сюрпризом для Ливьен не стало. Мысль о том, что они из элементарного похотливого эгоизма обрекли Сейну и Лабастьера на, возможно, страшную, смерть, была для нее мучительна. Но Рамбай быстро приглушил голос ее совести трезвым рассуждением:
   - Никто не ест крыльев. Никакой зверь не унесет сразу троих. Они сбежали.
   - Куда они могли убежать - с Лабастьером?!
   - Будем искать.
   Прихватив оружие, они летели назад - без отдыха и почти без слов. Тут и там им встречались следы цивилизованных бабочек, но это могли быть и их собственные следы, оставленные, когда они двигались по маршруту.
   Лишь к вечеру они прекратили полет, примерно в полпути от того страшного места, где происходила памятная битва с махаонами. (На такой предельной скорости, без думателя, им понадобился на это всего лишь день.)
   - Бесполезно, - мрачно заявил Рамбай. - Мы летим не туда. Летим обратно.
   Ливьен, стиснув зубы, молчала. Она не только была вымотана сама, но и чувствовала, как выбилось из сил маленькое существо у нее под сердцем.
   - Ты устала, жена моя, - догадался наконец Рамбай. - Отдыхай. Рамбай будет искать дальше один.
   Ливьен не стала возражать. Хотя бы уже потому, что понимала: ночью шансов на успех у него больше.
   Они без труда отыскали дупло, в котором когда-то уже останавливались на ночлег. Ливьен с наслаждением растянулась на постеленной еще тогда, а теперь подсохшей траве. Прикрыла глаза. Под веками нестерпимо жгло. Она полежала так, приходя в себя, несколько минут, затем открыла глаза, уверенная в том, что Рамбай уже покинул ее. Но он сидел рядом.
   - Надо искать, - напомнила она.
   - Рамбай не может бросить Ливьен, - ответил он. - Опасно.
   Она очень обрадовалась такому решению, хотя сама просить его остаться - не стала бы. Но радость мгновенно сменилась отчаянием. Их осталось только двое...
   - Полетим без них, - добавил он.
   - Тогда спи, - выдавила она из себя и отвернулась.
   В путь они двинулись утром. Снова - в первоначальном направлении. "Как это ни глупо, - подумалось ей, - но я продолжаю выполнять задание Совета. Не потому ли, что это дает хотя бы призрачное ощущение цели?"
   - Стой! - внезапно повис на месте Рамбай. - Запах!
   Ливьен принюхалась, но особенного ничего не заметила. Обычные лесные запахи. Но Рамбай круто повернул влево. Ливьен не могла сказать уверенно, найдет ли, если понадобится, прежнее место стоянки... Но... не все ли равно?..
   Вскоре и она почувствовала знакомый запах - запах испуганного думателя.
   Рамбай повис перед деревом, облетел его, то поднимаясь выше, то вновь опускаясь.
   - Здесь! - неожиданно воскликнул он и принялся ковырять костяным лезвием испещренную трещинами кору. И Ливьен разглядела, что тут она немного отличается по цвету. Это была "заплатка", поставленная на дупло!
   Ливьен хотела напомнить Рамбаю об осторожности: спрятавшиеся беглецы могли открыть огонь. Но не успела: подцепив отошедший край, он дернул его и...
   Внутри лежал Лабастьер. Один. Здесь же было спрятано и оставленное Сейне оружие.
   Ливьен была потрясена. Чтобы Сейна вот так оставила сына? Или ее уже нет в живых? Махаон каким-то образом уговорил ее помочь ему, а добравшись досюда, убил ее... Ливьен не хотела верить в это.
   - Они спрятали его, а сами полетели дальше, - высказала она вслух другое, хоть и менее вероятное, но зато не такое страшное предположение.
   - Да, - отозвался Рамбай. - За помощью. Думатель тяжелый.
   - Это значит... - Новая догадка осенила ее. - Это значит, где-то поблизости есть лагерь махаонов?!
   Рамбай согласно кивнул:
   - Они вернутся убить нас. Чтобы мы не нашли Пещеру. Надо искать лагерь.
   - Зачем искать, если они сами сюда прилетят?
   - Будем ждать - дождемся смерти. Махаоны - сильные воины. Дент-Байан знает Рамбая. Они будут готовы. Если побежим, они догонят... Надо найти лагерь, и Рамбай сможет убить их всех.
   - А если мы не найдем?
   - Если мы не найдем их, - раздраженно повысил голос Рамбай, - значит, и они не найдут нас... Не перечь мне, жена!
   В его рассуждениях чувствовалась логика опытного бойца. Спорить не было смысла.
   - И куда мы полетим?
   - Рамбай думает, махаон оставил думателя на пути к лагерю. Значит, нужно лететь туда. - Рамбай, не колеблясь, указал направление. Его способность ориентироваться в лесу не требовала проверок.
   Минут пятнадцать потратили на обратную закупорку думателя (медленно перемещаясь, он мог выпасть) и двинулись в путь. Ливьен чувствовала себя окончательно вымотанной. Ее спасало лишь то, что Рамбай периодически бросал ее, а сам нырял в чащу, отклоняясь от заданного направления в ту или иную сторону. Оставаясь одна, Ливьен испытывала панический ужас... Но это все же был отдых.
   Местность мало-помалу становилась иной. Пологая равнина сменилась склоном холма, поросшим ровными и гладкими, как жерди, деревьями. Между стволами тут и там валялись огромные валуны, покрытые мхом и желтыми цветами бегонии.
   Стволы, тоже усыпанные множеством мелких цветов-паразитов, словно бы подпирали тяжелую плотную крышу из листьев. Солнце пробивалось только через редкие щели в ней, и полутьма делала торчащие из земли корни еще более похожими на кисти мертвых рук...
   Пейзаж, конечно, был мрачный. Но смена все же радовала: Ливьен ужасно устала от прежнего лесного однообразия.
   Рамбай в очередной раз нырнул куда-то в сторону, бросив:
   - Жди.
   Она примостилась на плоском камне (ветви деревьев были слишком высоко) и на всякий случай слегка приспустила рукоять подачи топлива на искровике. Хотя деревья тут росли достаточно редко и подобраться к ней незаметно было практически невозможно...
   Не успела она подумать об этом, как буквально из ничего перед ней вырос Рамбай.
   - Есть! - выпалил он.
   ...Лагерь махаонов раскинулся за холмом, там, где природа вновь становилась сочной и изобильной. Разбит он был явно давно и имел скорее капитальный, нежели временный, характер.
   Спрятавшись над струящимся серебряной змейкой ручьем, на ветке одного из ближайших к лагерю деревьев, Ливьен и Рамбай внимательно разглядывали открывшуюся их взорам картину.
   Она впервые видела строения махаонов. Понятно, что это - вариант "походный", и, скорее всего, то, что они видят, совсем не похоже на их настоящие дома. Но даже в этих конструкциях ощущалось нечто абсолютно чуждое мироощущению маака.
   Они были неправильной грибовидной формы, с входным отверстием сверху, в центре глиняной "шляпки". "Ножка" была деревянной. Таких "грибов" на поляне было пять. Стояли они кругом, а между ними, в центре, высился столб с красным крестом наверху - ненавистным знаком бога Хелоу.
   На нескольких деревьях вокруг поляны были укреплены подвесные площадки, и Ливьен поняла, что часовые благодаря этому приспособлению обходят лагерь не только понизу, но и поверху - перелетая с площадки на площадку.
   Но часовых не было. И вообще лагерь казался неживым. Не наблюдалось ни малейшего движения. Лишь ветерок своими порывами время от времени тревожил покой деревьев, и те, качаясь и шевеля ветками, предостерегающе поскрипывали. Ветер же доносил до ноздрей Ливьен и какой-то сладковатый знакомый запах... Но она так и не вспомнила его.
   Рамбай жестом приказал Ливьен не двигаться и, держа пружинное ружье наготове, осторожно спланировал с ветки на одну из караульных площадок. Лишь коснувшись ее ступнями, он сложил крылья и присел. Но никакой реакции на его появление в лагере не произошло. Он осторожно выпрямился и с полминуты оставался на месте, приглядываясь и ожидая. Ливьен, затаив дыхание, следила за ним.
   Вот он вновь взмахнул крыльями и, приблизившись к "шляпке" одного из строений, несколько секунд порхал над ней. Затем встал на нее, опустился на колени и заглянул внутрь. Еще через пару секунд он скрылся внутри.
   У Ливьен оборвалось сердце. Секунды превратились в вечность. Наконец она не выдержала и, прекрасно сознавая, что поступает неправильно, полетела туда же.
   Не успела она коснуться ногами поверхности, как из отверстия высунулась голова Рамбая. Неодобрительно глянув на Ливьен, он повторил жестом: "Сиди тут", после чего скорчил гримасу, которая, по всей видимости, должна была означать: "О, строптивая самка, как смеешь ты не выполнять указания своего мужа?!" Затем выражение его лица вновь изменилось, и теперь оно означало: "Но я тебя люблю и прощаю, тем более что ослушалась ты единственно из опасения за мою жизнь..." Это было сложное выражение лица.
   Рамбай вылез наверх и полетел к следующему "грибу", а Ливьен, не выдержав терзаний любопытства, влезла в этот, спустившись по вертикальной деревянной лестнице.
   Здесь вполне могло поместиться несколько бабочек, но жить постоянно, не стесняя друг друга, - не более двух. Хотя, возможно, у махаонов иные, нежели у маака, понятия о комфорте.
   Ничего похожего на мебель тут не было. Не было даже ковриков, на которые можно было бы прилечь. Зато весь пол был заставлен разнообразными сосудами самых причудливых форм. Ливьен не успела разобраться, чем служило это помещение - химической лабораторией, медпунктом или чем-то еще, как к ней спрыгнул Рамбай.
   - Никого нет, - уже не опасаясь говорить во весь голос, объявил он, присев на корточки. - Ушли недавно.
   "Ушли искать нас", - подумала Ливьен. А Рамбай продолжил:
   - Смотри, что я нашел.
   Он протянул руку. Ливьен пригляделась и узнала форменную блузу Сейны. Первой ее мыслью была мысль о сексуальном насилии, но она тут же отбросила ее: что же, махаоны так и таскают Сейну за собой голой? Может, они переодели ее в свой наряд? Или... они убили ее? Последняя мысль моментально превратилась в уверенность:
   - Они убили ее! - воскликнула она вслух.
   - Зачем раздели?
   Ливьен хотела сказать, что они убили Сейну, сперва изнасиловав, но не успела, потому что Рамбай вскочил, вскричав:
   - Знаю! Запах!
   Он кинулся вверх по лесенке, и Ливьен, ничего не понимая, поспешила за ним. Выбравшись, она тут же вновь уловила тот самый сладковатый аромат, который заметила сразу, как только они приблизились к лагерю. И сейчас она вспомнила, что это за аромат, и поняла ход мыслей Рамбая. Так пахнет сок дианеи - растения-хищника, приманивающего к себе крупных насекомых, мелких грызунов и пожирающего их. В устных легендах самцов маака дианея, полуцветок-полузверь, как и октавия реггия, появилась вместе с бабочками - полунасекомыми-полутеплокровными и соперничала с ними в покорении мира. Потому-то, гласит легенда, никогда и не отказывается дианея "помочь" маака-самоубийце...
   Сок дианеи парализует и анестезирует. Это легкая смерть.
   Определить направление, откуда исходит запах, было нетрудно. Пролетев метров сорок от лагеря, Ливьен и Рамбай издали заметили розовеющие между стволами пятна.
   Они опустились возле соцветия. Какой из цветов не пуст, было видно сразу. Он был раза в полтора крупнее остальных, и его волнистые края были плотно сомкнуты.
   - Осторожно! - осадил Рамбай порыв Ливьен, когда та потянулась к цветку. - Не так! Руки застынут. Рамбай знает, как.
   Он быстро подобрал вокруг несколько сухих веточек, поломал их, сложил в кучку и запалил. Едва язычки пламени коснулись растения, цветок заколыхался, будто тронутый ветром. Рывками, словно корчась, мясистые края стали подвертываться наружу - казалось, цветок-убийца разрывается между необходимостью отпустить свою жертву и нежеланием это делать. Вот он принял такую форму, что Ливьен на ум невольно пришло непристойное сравнение. Что-то протяжно чмокнуло, края резко раздвинулись, и на землю, словно рожденное заново, вывалилось покрытое прозрачной слизью обнаженное тело Сейны.
   У Ливьен подкосились колени, она опустилась на землю и ее стошнило.
   Рамбай склонился над Сейной. Двумя пальцами разомкнул ее веки. И воскликнул:
   - Она жива!