ЦВЕТЫ НА НАШЕМ ПЕПЛЕ

   - Трогать нельзя, - бросил он Ливьен и торопливо направился в один из махаонских "домов". Вскоре, вернувшись с сосудом, наполненным водой, и куском ветоши в руках, он принялся осторожно смывать с кожи Сейны едкий сок.
   - Она выживет? - без тени надежды спросила Ливьен. Чувствуя себя беспомощной, как личинка, она, не узнавая себя, безропотно передала инициативу в руки самца.
   - Да, - неожиданно заверил тот. - И будет летать. Наверное.
   По мере того, как ядовитый сок смывался с кожи, успокаивалось и вызванное им раздражение. Красные пятна становились бледно-розовыми, розовые исчезали совсем.
   - Мы успели вовремя, - заметил Рамбай. - Еще час, и было бы поздно.
   Он уже без опасений за собственные руки прикасался к коже Сейны, на второй и на третий раз протирая ее влажным тампоном. Орудовал он споро, и пришедшая, наконец, в себя Ливьен, хоть и не испытывала бессмысленной ревности, но была поражена, сколь умело он так и сяк вертел податливое тело самки. А когда, широко расставив ей ноги, он аккуратно, словно акушер, промыл ей влагалище, у Ливьен захватило дыхание. Она понимала, что действие это носит сугубо медицинский характер, но, во-первых, беспокоилась (совершенно беспочвенно, конечно же), так ли считает и сам Рамбай, а во-вторых, удивлялась таким навыкам у дикаря.
   Хотя... И дикарки, и цивилизованные самки рожают одинаково. Возможно, принимать роды в племени ураний - обязанность мужей, и каждый самец должен это уметь.
   Еще через несколько минут Рамбай, уже не боясь ожечься, бережно взял Сейну на руки и, сопровождаемый Ливьен, двинулся за пределы лагеря.
   Добравшись до ручья, он продолжил омовение тела, на этот раз - опустив Сейну в прохладную проточную воду. Теперь и Ливьен помогала ему.
   Сейчас Сейна выглядела уже вполне прилично, опасение вызывало лишь ее затянувшееся коматозное состояние и несколько откровенных ожогов - на плечах, груди, ягодицах и щеках. В то же время вселяло надежду то, что она стала еле слышно постанывать, когда вода попадала ей в рот. Веки ее при этом подрагивали и приоткрывались, но зрачков под ними не было, только болезненно-розовые, покрытые паутиной капиллярных сосудов белки.
   - Вот так, - сказал Рамбай, вынеся наконец Сейну на берег и расправив ей крылья, чтобы они быстрее просохли. - Теперь нужно ждать.
   - Сколько?
   Рамбай, присев на корточки, двумя пальцами приоткрыл Сейне веки. Ливьен, тоже присев, внимательно следила за его действиями.
   - Не знаю, - пожал он плечами. - Может быть, час. Или день. Или два...
   - А если они вернутся?
   Внезапно в Рамбае словно разжалась стальная пружина. Он вскочил на ноги и замер как вкопанный. Ливьен с испугом смотрела на него снизу и впервые видела на его лице столь глубокую растерянность. В чем дело? Она оглянулась туда, куда смотрел он.
   В двух шагах от них, держа под прицелом обоих, стоял махаон. И Ливьен показалось, что это - Дент-Байан. Но это мог быть и не он, ведь все махаоны для нее - на одно лицо. Она подумала об оружии и тут только осознала, что у него в руках: в одной - ее искровик, в другой - дисковое ружье Рамбая. Все внутри нее сжалось в ожидании выстрела...
   Но махаон медлил. Почему-то он не убивал их. Если бы он хотел их просто убить, он бы сделал это еще до того, как они заметили его... Он сумел подкрасться к ним и завладеть оружием, и чутье Рамбая впервые дало осечку... Похоже, это достойный противник.
   Выдержав основательную паузу, как бы дав Ливьен и Рамбаю в полной мере осознать всю безнадежность их положения и всю свою власть над ними, махаон медленно опустил оружие, а затем бросил его на землю, отступил на два шага и сложил руки на груди...
   Этот жест мог означать только одно: махаон желает мира, оружие же взял лишь затем, чтобы его не убили еще до того, как он успеет продемонстрировать свои дружеские намерения. Он рисковал. Он невозмутимо наблюдал за тем, как Рамбай и Ливьен, опасливо поглядывая на него, приблизились к своему оружию и подняли его.
   Выждав, пока они вновь отступят назад, махаон шагнул к распростертой на земле Сейне и опустился перед ней на колени, так, что они коснулись ее головы.
   Все-таки это действительно был Дент-Байан! Теперь Ливьен была просто уверена в этом.
   Он протянул руки и положил свои ладони Сейне на виски. Затем закрыл глаза и застыл - неподвижно, как каменное изваяние. Он явно пытался помочь ей - каким-то своим, особенным способом. Что-то эта картина напоминала Ливьен... Да! Он обращается с Сейной так, как сама она - с Лабастьером... Так же, как оператор после транспортировки думателя, Дент-Байан, просидев так несколько минут, казалось, на глазах состарился на несколько лет, часть своей жизненной энергии отдав Сейне.
   ...Махаон отпрянул. Сейна открыла глаза. Упершись одной рукой в землю, она чуть приподнялась...
   - Где я? - недоуменно спросила она, оглядываясь по сторонам. Махаон был теперь позади нее, и она увидела лишь Рамбая и Ливьен. Затем перевела взгляд на собственные обнаженные ноги и живот. Безуспешно пытаясь свободной рукой прикрыть грудь, она продолжала: - Где моя одежда?
   Ливьен подняла с земли и подала ей блузу. Сейна, согнув ноги, попробовала встать на колени, но, не удержавшись, неловко упала набок и глухо застонала от боли.
   - Подожди! - кинулась к ней Ливьен. - Я помогу!
   - Убирайся! - не глядя на нее, сквозь слезы выкрикнула Сейна. - Я вспомнила! Я все вспомнила! Ты... Ты... - и она захлебнулась в истерических рыданиях.
   - Успокойся, оденься. - Ливьен хотела погладить Сейну по голове, но та отмахнулась, больно ударив ее по руке.
   - Оставь меня! Почему ты не даешь мне спокойно умереть?! Кто просил спасать меня? Я ненавижу тебя! Будь ты проклята! - Ее хрупкое тело сотрясалось от рыданий, а скрюченные пальцы в бессильной злобе скребли землю...
   Истерика прекратилась так же внезапно, как и началась. Сейна молча села, взяла из рук Ливьен блузу, чтобы надеть ее, но лишь болезненно поморщилась: от прикосновения материи ожоги заныли еще сильнее.
   Пошатываясь, она поднялась во весь рост и, морщась от боли, обмотала блузу вокруг бедер. Потом повернулась и, тут только увидев Дент-Байана, застыла как статуя. Затем глухо промолвила:
   - А этот предатель здесь откуда?
   Тот смотрел на нее, не отводя взгляда.
   - Я не знаю, откуда он, и не знаю, почему он предатель, - еле сдерживая раздражение, ответила Ливьен. - Я вообще ничего не знаю!
   - А где остальные? - Сейна кивнула на Дент-Байана, и стало ясно, что под "остальными" она подразумевает именно махаонов.
   - НЕ ЗНА-Ю, - слегка повысив голос, с расстановкой повторила Ливьен. - Может быть, сначала ТЫ объяснишь мне, как ты здесь оказалась, почему?..
   Сейна перебила ее:
   - Там никого нет? - и вновь кивнула головой, на этот раз - в сторону лагеря.
   - Нет.
   Сейна всмотрелась в лицо Дент-Байана.
   - Неужели... - начала она сама с собой, но, осекшись, обернулась к Ливьен: - Мы должны найти Лабастьера, тогда я смогу все тебе объяснить.
   - Хорошо. Пусть так, - смирив гнев, согласилась Ливьен. - Но сможешь ли ты лететь?
   Сейна расправила крылья и, сначала мелко дрогнув ими, сделала несколько взмахов.
   - Вполне.
   Возле дерева, в дупле которого был спрятан думатель, лежали мертвые махаоны. Шесть окровавленных, обезображенных трупов. Зрелище это вновь вызвало у Ливьен легкий приступ дурноты. Она начала смутно догадываться о том, что здесь произошло, однако выстроить точную логическую цепь пока не могла. Во всяком случае, то, что в живых остался лишь Дент-Байан, наводило на мысль, что он-то их всех и убил. И, похоже, защищая Лабастьера. Полный абсурд.
   Хотя этот махаон постоянно ставит ее в тупик. Перед тем, как полететь сюда, он заставил Рамбая вернуться с ним в опустошенный лагерь и прихватить с собой две термитные мины. Зачем?
   Вчетвером они вынесли думателя из дупла и, отлетев подальше от места недавнего побоища, опустили его на землю. Сейна попыталась было войти с ним в контакт, но ее отстранил Дент-Байан и сам склонился над ним. Сейна благодарно улыбнулась ему и в изнеможении легла рядом. Разорванная пополам по шву блуза теперь служила ей не только набедренной повязкой, но и кое-как прикрывала полную грудь. Ливьен присела возле нее.
   - Теперь ты расскажешь?
   - О чем? Ты ведь уже обо всем догадалась...
   - Ты хочешь сказать, что сбежала с ним добровольно?
   - Да. Никогда ни один маака так не относился к Лабастьеру! Он его любит, понимаешь? И я люблю... их обоих.
   Ливьен передернуло. Любить махаона!.. Любить мокрицу или двухвостку...
   - У вас не может быть детей, - высказала она наиболее практический довод, доказывающий противоестественность такого союза.
   - А я и не собираюсь их заводить.
   Ливьен не нашлась, что возразить, потому спросила о другом:
   - Ты хотела, чтобы махаоны убили нас?
   - А ты хотела убить Лабастьера, - парировала та.
   Конечно же, она не собиралась этого делать. Но она сказала... Сейна - мать. И она по-матерински серьезно и болезненно отнеслась к этой глупой угрозе... "Впредь буду умнее и осторожнее в словах", - подумала Ливьен, а вслух спросила:
   - И куда бы вы отправились?
   - Он рассказал мне, что религия запрещает махаонам создавать думателей. Но современная технология без них не может. Потому трофейные думатели - величайшая для них ценность. Их стараются захватывать вместе с операторами; хотя у махаонов и есть такие телепаты, как Дент-Байан - значительно более сильные, чем наши, но думатель трудится эффективнее, когда рядом с ним - мать.
   - Они заботились бы о тебе... Ты продала нас врагу в обмен на личное благополучие...
   - Нет. На жизнь Лабастьера. Хотя мне абсолютно все равно, что ты думаешь обо мне... Ты первая предала нас.
   И вновь Ливьен почувствовала, что права Сейна. Эта нелепая угроза убить Лабастьера... Да, во всем происшедшем виновата только она сама...
   - И что же случилось потом? - продолжила она расспросы.
   - Мы спрятали Лабастьера, а сами направились в лагерь за подмогой для его транспортировки. Дент-Байан обещал, что ни мне, ни Лабастьеру ничего не угрожает. Нас вместе переправят в "цитадель мудрости"...
   - Что это такое?
   - Пока не знаю. Наверное, что-то вроде Совета... Не знаю. Лабастьер нашел его доводы убедительными, хотя сам хочет двигаться дальше к Пещере. Он ведь хочет знать все. Я не могла его послушаться. Я хочу, чтобы он жил... Но когда мы появились у периметра их лагеря, часовые объявили тревогу. Вот эти, - она мотнула головой сторону, где лежали трупы, - собрались вокруг нас, потом перекинулись с Дент-Байаном парой слов, тут же схватили меня, сорвали одежду, и потащили. - Голос Сейны задрожал, она вновь переживала испытанные недавно страх и унижение. - Я думала, это он предал меня, - показала она глазами на Дент-Байана. - Мне стало немного легче, когда я увидела, что они волокут меня к дианее. Они не собирались насиловать или пытать меня, они просто хотели убить.
   - Ты и сейчас думаешь, он предал тебя?
   - Нет. Теперь мне кажется, он и сам не ожидал такого оборота. Но он видел, что спорить бесполезно, и не сопротивлялся. Он повел их к Лабастьеру. А в дупле мы оставили оружие. И он воспользовался им, войдя туда первым. А потом вернулся, чтобы спасти меня.
   - Он мог опоздать...
   - Видимо, другого выхода не было.
   Все это выглядело бы достаточно правдоподобно, если бы не неверная, по мнению Ливьен, оценка Сейны побуждений Дент-Байана.
   - Они - фанаты веры, - обратилась она к Сейне. - Неужели ты думаешь, что он переступил через все ради тебя?..
   - Не знаю. Я ничего не понимаю сама.
   Тем временем махаон, закончив свое воздействие на думателя, выпрямился и сел, скрестив, как всегда, руки.
   - Сейчас я все узнаю, - бросила Сейна и склонилась над Лабастьером.
   Минут десять над поляной висела тягостная тишина. Ливьен внимательно разглядывала своих спутников. Рамбай, поигрывая пружинным карабином, то и дело бросал осторожные взгляды на махаона. Тот сидел, уставившись в одну точку, иногда вдруг закрывая глаза, и тогда чуть заметно шевелил губами. Он опять "говорил" с Лабастьером. Сейна то и дело отстранялась от своего чада и напряженно морщила лоб, видно, приводя в систему получаемую информацию. Затем наклонялась снова.
   Тряхнув головой, она объявила:
   - Я все поняла. Он и впрямь не лгал мне. Когда захватывают думателя, его мать стараются заполучить тоже, чтобы вместе с ним отправить ее в "цитадель". Но было кое-что, о чем он не знал. Весь этот отряд, кроме него самого, состоял из братьев и сестер - детей одной матери. Такие семейные отряды у махаонов - норма. Но в семье не было телепата, потому взяли и его. А матерью всех этих воинов была...
   - Дипт-Дейен, - догадалась Ливьен сама.
   - Да. И они поклялись не оставить в живых ни одного маака из нашего отряда. Это была семейная клятва, и Дент-Байан ничего не знал о ней.
   Все вставало на свои места, и, чем дольше говорила Сейна, тем яснее становилась картина происшедшего.
   ...Когда они с Дент-Байаном вошли в лагерь махаонов, Сейна демонстративно держала руки так, чтобы часовому было ясно видно, что у нее нет оружия. По тревоге их окружили остатки отряда.
   - Конечно же, ты жив, презренный бессрочник, - констатировал старший сын Дипт-Дейен - Райа. (Точнее - "Дент-Райа". Приставки "Дипт" и "Дент" указывают на пол носителя фамилии и на то, что самец или самка находятся в браке.) - О да, конечно же, ты жив! Погибают славные воины славных семей, а не такое отребье... Ни один из нас не принял бы жизнь в дар от маака, ни один не позволил бы пленить себя... - Он помолчал, усмехаясь и переводя тяжелый взгляд с Байана на Сейну. - Кто эта зловонная предательница веры, которую ты привел с собой?
   - Ее зовут Сейна. Она - мать думателя, и она пошла со мной по своей воле.
   - А где же сам несчастный, которого изуродовала ЭТА? - ткнул Райа Сейну в грудь.
   - Мы спрятали его.
   - Это хорошо, - кивнул Райа. - Тогда тебя убивать не будем. Мы убьем только ЭТУ...
   - Я обещал ей, что дети Хелоу оставят ее с думателем.
   - Ты достоин смерти, презренный бессрочник, лишь за то, что посмел обещать от нашего имени. - Райа кивнул своим сородичам и распорядился: - Предательницу веры отдайте второму созданию Хелоу.
   Сейну поволокли к дианее, а Райа, шагнув к Дент-Байану, вырвал ружье из его побелевших от напряжения рук.
   - ...Почему "бессрочник"? И почему махаоны так презрительно к нему относятся?
   - Полностью я не разобралась... Ведь они с Лабастьером общаются не словами... Но он мне передал именно "бессрочник", или "самец без потомства и без срока жизни", и это - оскорбительное прозвище. Единственное, что я поняла, - откуда и зачем они берутся. На специальное обучение и последующую службу каждая семья махаонов отдает своего седьмого сына...
   - Самки махаон так плодовиты?
   - Не забывай: у них - многоженство. Имеется в виду седьмой сын одного отца. Да и таких - немного.
   - И что же это за "служба"?
   - Я не могу сформулировать точно. Это и служба, и обучение... Они становятся телепатами. Они не знают своей семьи, за что и презираемы остальными. Они не имеют права воевать, заниматься производительным трудом, даже быть простыми ремесленниками. Некоторые готовят смену, но большинство - приставлены к думателям. Их основная функция - связь, передача информации. Все они находятся на достаточно солидном правительственном обеспечении. "Бессрочник" - это презрительное просторечное прозвище. Еще, объясняя их положение, Лабастьер выразился так: "привилегированные изгои". Их мировоззрение отличается от мировоззрения обычного махаона. Их интеллект выше, они не столь ревностны в вере...
   "Привилегированные изгои", - повторила Ливьен про себя. Институт "бессрочников" у махаон имел ту же природу, что и институт думателей у маака. И те, и другие без собственного на то согласия лишаются прав рядового члена общества в угоду неким высшим целям... Ничего не будет удивительного, если выяснится, что и "бессрочниками" становятся не без медицинского вмешательства..
   Она подняла руку, прервав Сейну, и сменила тему на более актуальную:
   - Теперь мы вместе идем к Пещере?
   - Да.
   - И он? - Ливьен кивнула на Дент-Байана.
   - Да, он полетит с нами. После того, что он сделал, ему нет пути назад.
   - Но откуда кто-то может узнать о происшедшем?
   Сейна пожала плечами:
   - Я не знаю... И что-то еще беспокоит его, я не поняла - что. Подожди... - Сейна припала к надлобью Лабастьера. Поднявшись, сказала: - Оказывается, у него дома остался кто-то, кто находится с ним в постоянной телепатической связи. Он не может прервать эту связь. Он говорит, что именно поэтому нам следует поспешить: за нами обязательно будет погоня. Земля махаон далеко, но мы перешли кордон, который доселе считался непреодолимым. Это обязательно вызовет переполох. И еще, он просит предать тела своих соплеменников огню.

- Почему ты твердишь, что Охотник жив? Почему ты не бросишь ждать? - Верить сердцу, лишь сердцу, сомненья забыв, Учит нас Первобабочка-Мать: "Я не ведала, кем я хотела быть, Потому и сумела СТАТЬ".

   "Книга стабильности" махаон, том II, песнь IV; мнемотека верхнего яруса.
   Тела махаонов сложили в яму и запалили в ней термитные бомбы (вот, оказывается, зачем прихватил их Дент-Байан). Пепел засыпали землей. Речей не говорили.
   После натирания какими-то собранными Рамбаем корешками кожа Сейны окончательно пришла в порядок. И тогда она наконец оделась - в коричнево-зеленый костюм с красным крестом на колене. Форму сняли с одного из убитых. Щепетильность пришлось отбросить: запасного обмундирования маака не было. К тому же при ее нынешних отношениях с Дент-Байаном в этом была и определенная логика.
   Сразу после процедуры захоронения снялись с места и двинулись по маршруту.
   ...Неделя промчалась без приключений.
   Былые отношения с Сейной не восстанавливались. Да Ливьен и не стремилась к этому. Трудно забыть предательство, даже если ты и нашел ему объяснение. К тому же, при всей своей широте взглядов Ливьен не могла думать без гадливости о том, что Сейна живет с махаоном. Как когда-то ее товарки не могли простить ей замужество с дикарем (пусть и маака), так и ее саму теперь передергивало от отвращения при одной только мысли о близости Сейны с Дент-Байаном. А когда она вспоминала, что кто-то наблюдает за ними его глазами... что он как бы носит, не снимая, активированный Знак... она и вовсе не могла понять привязанность Сейны. Ну о каких "интимных" отношениях можно в этом случае говорить?
   Но, как бы то ни было, ситуация стабилизировалась, и это уже само по себе было достаточно хорошо. Теперь перед сном Рамбай не связывал махаона, но ночи они коротали в разных дуплах, разбившись на пары (Лабастьер при этом, конечно же, оставался с Сейной и Дент-Байаном). На всякий случай Рамбай не сообщал Сейне точного положения их с Ливьен очередного места ночлега.
   Они быстро продвигались вперед.
   Однажды им пришлось пересечь огромную поляну, одно воспоминание о которой с тех пор заставляло Ливьен содрогнуться. Это было кладбище кузнечиков. Похоже, они собирались сюда в предчувствии смерти со всего континента. На каждой травинке, на самом ее кончике, вытянувшись в предсмертной судороге, словно давая душе направление к звездам, чуть колыхался на ветру высохший трупик. Он, шелестя, падал к ногам путников и рассыпался на мелкие чешуйки, стоило лишь коснуться стебля. Сколько тысяч лет этому кладбищу? Ноги путников по щиколотку увязали в буро-зеленой пыли.
   Но еще более ярким событием в этот период стала для Ливьен встреча с удивительными, не виданными ею доселе птицами. С самого раннего возраста Ливьен привыкла считать пернатых злейшими и опаснейшими врагами бабочек - как предков-насекомых, так и цивилизованных. Каково же было ее умиление, когда она впервые увидела изящных изумрудных пташек размером со шмеля. Трепеща крыльями, они совсем не по-птичьи жужжали и своими непомерно длинными клювами, словно соломинками, ухитрялись на лету (!) пить из цветов нектар. А еще чуть позже стали встречаться колибри покрупнее, но зато окрашенные во все цвета радуги. Сочетания могли быть самыми разнообразными: желтая спинка, лиловое брюшко, бирюзовые крылья и красный хохолок...
   К сожалению, долго любоваться этими удивительными созданиями не пришлось. Они перестали встречаться одновременно с тем, как почти напрочь исчезли цветы. Лес менял свой характер. Он становился строже. Пропали не только цветы на почве, но и вьюны на стволах. Пропали лианы. А сами деревья стали мощнее и кряжистее. Раньше Ливьен таких деревьев не видела, Рамбай же называл их "кебрачо".
   Уж не сказывается ли приближение гор? Рамбай на этот вопрос ответить уверенно не мог. Когда они, в надежде подтвердить свою догадку, взлетели над кронами деревьев, они не увидели впереди ничего, кроме молочно-белой дымки тумана.
   Однако вскоре близость гор хоть и снова косвенно, но все же подтвердилась. Сначала на пути им встретилась небольшая речка. Перелетев ее, они неожиданно уткнулись в почти абсолютно вертикальную стену из скальной породы, высотой метров двадцать-двадцать пять. Поднявшись, обнаружили наверху точно такой же лес. А не прошло и суток, как эта ситуация повторилась. Сейна сообщила, что Дент-Байан знает об этом природном явлении из махаонских легенд и называется оно "лестница Хелоу".
   В течение недели они преодолевали террасу за террасой. Ступеней у "лестницы Хелоу" оказалось много. На одной из них внимание путников привлек странный, ни на что не похожий звук. Словно огромное племя дикарей, не прерываясь ни на секунду, колотит о тысячи струн-паутин... Сейна и Дент-Байан остались ждать, а Ливьен с Рамбаем полетели на звук, выяснить, что же это такое.
   Это был водопад. Ливьен не верила своим глазам. ВОДОПАД! Она-то была уверена, что водопад - безответственная, но прекрасная выдумка древних сказителей. Зрелище было удивительно красивым, и, несмотря на то, что вблизи водопада крупных деревьев не было, на отдых решили устроиться именно тут - прямо под открытым небом. Тем паче, что от привычных опасностей они, похоже, ушли...
   До самого заката наблюдали они бриллиантовую игру микроскопических брызг на солнце. Затем, умиротворенно поболтав, завалились спать. (Рамбай и Ливьен помогли Сейне и Дент-Байану оттащить думателя подальше, и их группа, как и всегда в последнее время, разделилась на ночь на две части. Правда, теперь они уже не скрывали друг от друга свое местонахождение.)
   ...Две части. Ливьен уже привыкла к тому, что их отряд состоит из двух супружеских пар... Но этой ночью ей довелось пережить одно из самых болезненных разочарований в своей жизни.
   В последние дни она стала замечать, что слегка пополнела. Скоро ее беременность станет заметна окружающим. И уже сейчас близость с самцом могла привести к неприятным последствиям. Потому Ливьен уклонилась от нее, сославшись на сильную усталость. Рамбай не настаивал, в конце концов, хотя ощущение опасности и покинуло их, он все же был начеку и не хотел, чтобы кто-то мог застать их врасплох... И Ливьен преспокойно уснула, убаюкиваемая шумом воды.
   Проснулась от ощущения, что она - совершенно одна. Протянула руку. Рамбая не было. Сон как рукой сняло. Она поднялась и огляделась. В той стороне, где устроилась со своим "семейством" Сейна, колыхался огонек костра. Ливьен пошла туда. Именно пошла, а не полетела. Почему-то ей не хотелось, чтобы ее заметили сразу.
   Сейна, Рамбай и Дент-Байан сидели возле костра. Рядом на подстилке лежал Лабастьер. Ливьен услышала голос Рамбая, явно продолжающего разговор, который начался значительно раньше:
   - ...Почему же ты не можешь обмениваться мыслями с ней? - Он указал рукой на Сейну.
   Та наклонилась к Лабастьеру, затем, выпрямившись, произнесла:
   - Он говорит, бессрочники не могут общаться друг с другом непосредственно, только через думателя. И это еще одна причина, почему думатели маака - величайшая для махаонов ценность. И тот, кто приставлен "слушать" его мысли ТАМ, - она неопределенно махнула рукой, - в "цитадели мудрости", делает это через своего думателя.
   Тут только Ливьен сообразила, что, собственно, происходит. Рамбай беседует с Дент-Байаном! По цепочке - через Сейну и Лабастьера. Но почему тайком?! Почему не сказав ей об этом ни слова?! Похоже, она неверно оценивала нынешний расклад в их группе. Похоже, она - одна, а остальные - вместе...
   Закусив губу, Ливьен прислушалась вновь.
   - Спроси его, что он знает о Пещере, - задал очередной вопрос Рамбай.
   Совершив все ту же процедуру общения с Лабастьером, Сейна ответила:
   - Он говорит, что не верит в существование Пещеры. Он говорит, что ему приятно в этом кому-то признаться. Дома за такое высказывание он бы понес какое-то страшное наказание.
   Она снова наклонилась над Лабастьером и продолжила:
   - Он никогда не имел возможности поделиться с кем-то своими догадками. Хотя он и верит в существование Хелоу, он считает заблуждением официальную версию о двух его ипостасях - "существо" и "космос". Он верит лишь во вторую его ипостась, первая же, говорит он, пришла из древних легенд, сочиненных еще в те времена, когда бабочки не были способны к логическим абстракциям. Он считает, что Хелоу - высший дух, высший закон материи. Говорить же о Пещере Хелоу, о конкретном жилище бога - нелепое варварство.
   - Как он прятал свои мысли, если их читают без его ведома?
   - Карают лишь за мысль высказанную. Бессрочники убедились в том, что преступные мысли есть у каждого. Но считается, что, пока они не высказаны, они не являются преступлением. Если один бессрочник попытается предать другого, ему придется произнести запретное вслух, и преступником станет он сам.
   - Если он уверен, что Пещеры нет, зачем он пошел с нами?
   Голос Сейны, когда она отвечала на этот вопрос, звучал несколько смущенно:
   - Он сказал, что идет не с вами, а только со мной. Бессрочник не может жениться. Даже просто иметь самку. Ни одна самка махаон не станет "пачкаться" связью с ним. Но когда бессрочник входит в связь с пленной самкой маака, на это смотрят сквозь пальцы. Потому что для любого другого махаона это был бы ужасный позор. Для презираемого всеми бессрочника это как раз нормально. Он пошел в лес за самкой, и он нашел ее.
   Рамбай презрительно выпятил нижнюю губу:
   - Ради самки, которая к тому же не продолжит его род, он предал свой народ?
   Сейна недобро блеснула глазами в его сторону и ответила сама, не обращаясь к Лабастьеру:
   - Его народ презирал его, но уйти ему было некуда. Я - первое в его жизни существо, с которым он может говорить искренне и обо всем. А что касается продолжения рода... Направленного на обучение в бессрочники в первую очередь стерилизуют, и он после этого, не имея жены, носит приставку "Дент". Смеясь, бессрочников называют "женатыми на себе"...
   Ливьен слушала, затаив дыхание. Обида на Рамбая за то, что он общается с остальными втайне от нее, обида на всех за то, что они отторгли ее, - все это отошло на второй план. На первый же вышла любознательность. Ей так мало известно о махаонах...
   И Рамбай, словно подслушав ее мысли, продолжил расспросы, касаясь теперь не личности Дент-Байана и его побуждений, а истории и социальной структуры народа махаон.
   В основе общественного порядка махаон лежит идея того, что теплокровные бабочки - высшая ступень развития НАСЕКОМЫХ. И именно колонии насекомых - пчел, муравьев, термитов - служат для них исходной структурной моделью.
   Общество махаон, так же, как и маака, не имеет жестких вертикальных делений - на "высших" и "низших". Однако деление на кланы по горизонтали, чаще всего - по признаку принадлежности к тем или иным сферам деятельности, неизменно уже сотни лет.
   Сын лекаря не может стать никем, кроме как лекарем. Сын жестянщика - только жестянщиком. Сын "хранителя тайны Хелоу" - "хранителем тайны Хелоу". Не это ли - истинное равенство? Исключение из правила составляют только бессрочники.
   Тут Дент-Байан устами Сейны сообщил то, что, пожалуй, более всего поразило Ливьен во всем его рассказе. А именно: почему "привилегированных изгоев" называют "бессрочниками".
   Для всех членов того или иного клана установлен совершенно определенный срок жизни. Не дожить до этого срока считается грехом, который ложится на всю семью. Но, дожив до своего срока, махаон безболезненно умерщвляется. В обществе махаон практически нет стариков. Никто даже не пытается пережить установленный срок... (Ливьен припомнилось почему-то кладбище кузнечиков.) И только телепатам срок не установлен. Они - единственные - умирают от старости, одряхлевшие телом и разумом. Вот и еще одна причина презрения к ним.
   Несмотря на то, что в обществе этом царит освященный религией патриархат, фактическим правителем клана нередко является старшая самка; самец же просто-напросто пользуется положенным ему комфортом и пребывает в блаженной праздности.
   Удивительный механизм имеет экономика махаон. Она, в общем-то, является доведенным до совершенства и веками отшлифованным до блеска натуральным хозяйством. Каждый клан точно знает, когда, сколько и какому клану он должен предоставить своей продукции (услуг). Непрекращающийся плановый товарообмен приводит к тому, что каждый махаон имеет все необходимое.
   Контроль и балансировку этой ювелирно-тонкой и в то же время, громоздкой системы производит базирующийся в "цитадели мудрости" клан "счетчиков". Сейчас, когда народ махаон стал столь многочислен, "счетчики" справляются со своими обязанностями лишь благодаря помощи думателей и сети связистов-бессрочников.
   И все же, случается, механизм дает сбои. Чаще всего - от численной нестабильности кланов. Потому контроль за рождаемостью - одна из важнейших функций "счетчиков".
   Кроме бессрочников, в непосредственном подчинении счетчиков находятся дружины клана жандармов, готовых навести порядок - где угодно и невзирая на средства. Но случается такое крайне редко. Каждый член сообщества сознает: от того, сколь четко выполняет свои обязанности лично он, зависит порядок ВО ВСЕЙ обменно-распределительной системе, а значит, зависит и непосредственно его жизнь. Так завещал Хелоу.
   Слушая все это, Ливьен поражалась тому, что ничего из рассказанного Дент-Байаном не имеет ни прямого, ни косвенного отражения в изучаемых ею песнях "Книги стабильности". Хотя... Само название "Книги" прозвучало теперь для Ливьен совсем по-иному, нежели раньше.
   Ливьен подумала и о том, что тоталитарная общественная система махаон напрочь лишает бабочек и свободы воли, и свободы выбора, но как раз в этот момент Дент-Байан, словно отвечая ей, заметил, что благодаря четкой отлаженности, многовековой традиции и освященности религией данный порядок воспринимается всеми без исключения как естественный и единственно верный. Рядовой махаон чувствует себя внутри этой системы вполне счастливым. И Ливьен про себя признала, что в этом общества маака и махаон сходны, как личинки одной бабочки.
   - ...Спроси его, самка, - продолжал расспрашивать Рамбай, - почему бессрочники не главные? Они могут разговаривать так, что не услышит никто, они могут договориться… Другие без них ничего не могут…
   "Действительно, - согласилась про себя Ливьен с Рамбаем, - они вполне могли бы диктовать условия. Однако мой муж еще и интриган…" А Сейна тем временем передала вопрос Лабастьеру и теперь, сосредоточенно морща лоб, излагала ответ махаона:
   - Стабильность превыше всего. Изменения идут только во вред. Бессрочники и без того ни в чем не нуждаются. Нас презирают, но и власть не приносит любви. Добиться права на раннюю смерть? Но мы привыкли сознавать, что будем жить дольше других. Способность оплодотворять самок не вернет нам никто… У нас нет детей, ради которых стоило бы что-то менять…
   - Почему же ты пошел с нами?
   Сейна замешкалась с ответом. Наконец проговорила, явно озадаченная сама:
   - Нельзя менять внутри. Но можно уйти вовне. Потому бессрочники всегда готовы к предательству. Потому их боятся, берегут и ненавидят.
   В отсветах костра Ливьен явственно разглядела на лице Рамбая презрительно-брезгливое выражение. Да уж. Ту еще тварь подыскали они себе в помощники и союзники... Хотя можно ли требовать верности от того, кого без его согласия превратили в изгоя. Пусть даже и "привилегированного"?.. Опять все тот же вопрос: можно ли оправдать предательство?..
   Тут Сейна, помедлив пару секунд, продолжила:
   - И еще Лабастьер добавил от себя, что, пока он жив, Дент-Байану можно доверять без опаски.
   Привязанность махаона к думателю была не совсем понятна Ливьен, но, по-видимому, тут нет никакого подвоха, ведь для Лабастьера сознание Дент-Байана - открытая книга.
   - Спроси его, что он показывал Лабастьеру, когда они встретились впервые, - продолжил Рамбай. Сейна недоуменно приподняла брови:
   - Не поняла...
   - Лабастьер рассказал, что видел что-то непонятное...
   Сейна кивнула, видно, вспомнив то, о чем говорит Рамбай, и наклонилась к думателю. Затем ответила:
   - Дент-Байан говорит, что Лабастьер видел свою боль и то, как он снимал ее. Он говорит, что тогда еще не знал слов и мысленных символов Лабастьера, поэтому мог общаться с ним только на уровне зрительных образов. То, что видел Лабастьер, помогло Дент-Байану быстрее справиться с его болевым шоком.
   Передав ответ, Сейна вновь склонилась над своим чадом, после чего выпрямилась и понимающе кивнула махаону.
   - Что спросила Сейна? - подозрительно прищурился Рамбай.
   - Тебе будет неинтересно.
   - Что спросила Сейна?! - настойчиво повторил тот. В его голосе послышалась угроза.
   - Рамбай, - Сейна устало провела рукой по лицу, - мы разговариваем с ним по нескольку раз в день. Ты ведь не сможешь контролировать нас все время. Сейчас я спросила, не бессрочники ли пишут "Книгу стабильности".
   Рамбай расслабился и удовлетворенно кивнул. И спросил скорее для порядка, нежели интересуясь всерьез:
   - Что он ответил?
   - Что бессрочники - самые образованные и самые талантливые из махаон. Но считается, что они не могут быть истинными выразителями духа. Потому они никогда не выступают авторами "Книги". Он считает это несправедливым. Он считает, что мудрость бессрочников пропадает зря.
   Эта часть разговора коснулась профессиональных интересов Ливьен, и она прислушалась еще внимательнее. Сейна, вновь обратившись к Лабастьеру, продолжила:
   - Бессрочники любят сочинять стихи, но записывать их им запрещено. Считается, что их творчество может только растлить умы других махаон. Потому бессрочники обмениваются своими творениями только друг с другом, мысленно. Дент-Байан привел Лабастьеру одно свое стихотворение, но тот не может передать его форму. Только содержание. Примерно так: "Ты никогда не один. Одиночество - счастье..."
   "Да, - отметила про себя Ливьен, - даже одна эта строчка показывает, насколько идеалы бессрочников разнятся с идеалами тех, кто писал "Книгу". И в то же время есть между ними какая-то неуловимая связь... Есть что-то общее... Возможно, поистине философская лаконичность тех и других?
   Рамбай же тем временем явно потерял интерес к разговору. Он поднялся:
   - Рамбай должен идти. Возлюбленная Ливьен - одна. Долго. Нельзя.
   Ливьен испугалась, что не успеет вернуться на место незамеченной мужем, и уже повернулась было, чтобы бежать, но тут услышала вопрос Сейны и замерла:
   - А почему ты никогда не берешь ее с собой?
   Рамбай помедлил, но потом все же ответил:
   - Ливьен нужно много спать. В ее теле зреет плод Рамбая.
   Его ответ поразил Ливьен.
   Он знает. Знает!
   Так вот почему он так ласков и осторожен с нею в последнее время и в то же время никогда не настаивает на физической близости. Это устраивало ее, и она не интересовалась причиной...
   Она передумала возвращаться незамеченной. Наоборот, она обернулась лицом к костру и вышла из-за ствола навстречу Рамбаю.
   Он остановился в двух шагах от нее. Лицо его помрачнело.
   - Ливьен подслушивала, - констатировал он.
   Но она не считала нужным оправдываться.
   - Почему ты не сказал мне, что знаешь?! - почти выкрикнула она с возмущением.
   - А почему Ливьен не сказала мне сама? - ответил он вопросом на вопрос. И этот ответ слегка обескуражил Ливьен.
   - Я думала... - начала она растерянно. - Я думала, так будет удобнее...
   - Рамбай тоже думал, что так будет удобнее, - чуть заметно, одними глазами, улыбнулся он.
   К месту ночлега они возвращались молча, не проронив больше ни слова.

Первобабочка-Мать не искала зла, Зло само находило ее. Первобабочка-Мать улететь могла, Но не стоит бросать жилье... Первобабочка-Мать научилась ждать; Зло само покидало ее.

   "Книга стабильности" махаон, т. I, песнь X; мнемотека верхнего яруса.
   Секретность, в которой до сих пор держала Ливьен свою беременность, служила, по-видимому, и определенным сдерживающим фактором. Стоило ей произнести это вслух...
   Все негативные признаки этого состояния в одночасье навалились на нее. Слабость и тошнота, сонливость и раздражительность, внезапные переходы от эйфории к бездонной депрессии...
   Но каков муженек?! А она-то думала, стоит лишь ему узнать о том, что она в положении, как он начнет мучить ее непомерной заботой, а то и вовсе заставит прекратить дальнейшее продвижение по маршруту... Как бы не так! Будучи, оказывается, в курсе событий, он с холодной расчетливостью поддерживал ее игру во "все нормально".
   Почему?! Неужели его настолько увлек поиск Пещеры?
   Это было странно. Но она не задавала вопросов. Игра продолжалась и после их короткого ночного обмена откровениями.
   И эта игра имела дурные последствия.
   Они поднялись на очередную ступень "лестницы Хелоу". Каменистая мрачная равнина, не только лишенная деревьев, но и лишь кое-где прикрытая зелеными травяными заплатами, сразу настроила Ливьен на самые дурные предчувствия. Потому-то она и заметила раньше остальных быстро растущую темную точку в низком линялом небе - в тот момент, когда их группа разбрелась по плато в поисках хоть чего-нибудь, пригодного для разведения костра. (Связанное с подъемом понижение температуры по ночам уже давало знать о себе.)
   - Птица! - крикнула Ливьен и, схватив искровик, двумя привычными движениями подготовила его к бою. Так же поступил и Рамбай. Сейна бегом вернулась к Лабастьеру, присев на корточки, привалилась к нему спиной и лишь тогда вперила ствол автомата в небо.
   А вот Дент-Байан не понял смысла окрика Ливьен. Он, безоружный, находился от нее шагах в двадцати и, услышав тревожный возглас, удивленно оглянулся. Тогда она, понимая, что попасть в птицу с такого расстояния практически невозможно, только для того, чтобы указать махаону на опасность, все же выпалила в воздух.
   Дент-Байан глянул вверх и, развернувшись, побежал к остальным. И в этот же миг черная туша камнем рухнула вниз.
   В первый момент у Ливьен радостно дрогнуло сердце: она решила, что все-таки, даже и не надеясь на то, случайно подстрелила крылатое чудовище. Но птица, упав прямиком на махаона и накрыв его распахнутыми веерами крыльев, через мгновение живая и невредимая взмыла вверх. Дент-Байан корчился в ее костлявых, когтистых розовых лапах.
   Остальные, задрав головы, беспомощно смотрели вверх: стрелять было нельзя - слишком велика была опасность угодить в махаона.
   Птица набирала высоту. Она двигалась раза в два-два с половиной быстрее, чем могла бы лететь бабочка. Но ничего иного, кроме попытки преследовать ее, не оставалось. Рамбай расправил крылья. Его примеру последовала Ливьен, и они вместе вспорхнули в небо.
   Боковым зрением Ливьен заметила, что к ним присоединилась и Сейна.
   - Возвращайся вниз, к Лабастьеру! - крикнула ей Ливьен.
   Сейна, лишь тут оценив степень опасности, которой подвергает думателя, покинув его, подчинилась. Еще бы. Ведь эта унесшая Дент-Байана птица могла быть и не единственной...
   Догнать ее, конечно же, невозможно. Но оставалась надежда, что они сумеют хотя бы проследить, куда она унесет махаона.
   Но внезапно птица повисла на месте, судорожно и бестолково хлопая крыльями. Ливьен услышала ее злобное визгливое клокотание. Похоже, ее добыча доставила ей какое-то неудобство. Расстояние между похитительницей и преследователями стало сокращаться. Теперь Ливьен смогла разглядеть, что в воздухе идет беспощадная борьба.
   Дент-Байан, стараясь вырваться, отчаянно извивался и колол птичьи лапы лезвием махаонского кинжала. Птица то озадаченно глядела на него немигающими змеиными глазками, то делала короткие ныряющие движения головой, пытаясь его клюнуть. Но тот ухитрялся уворачиваться от ее костяного жала. Одинаково туго приходилось обоим.
   Птица стала терять высоту.
   Рамбай тем временем значительно опередил Ливьен и сейчас оказался достаточно близко к пернатому хищнику, чтобы выстрелить, не боясь попасть в Дент-Байана. И все же из осторожности он еще чуть-чуть помедлил и поднялся выше. Теперь он и вовсе не видел махаона из-за птицы и мог стрелять абсолютно безбоязненно.
   Ливьен видела, как птица, в очередной раз мотнув головой, сумела-таки клювом ударить Дент-Байана - в шею. У Ливьен перехватило дыхание. Тело махаона обмякло. Вот тут-то и раздался характерный упругий щелчок пружинного ружья Рамбая.
   Издав звук, больше похожий на скрежет металла о металл, нежели на крик живого существа, птица разжала когти. Но, зацепившись за. них одеждой или плотью, Дент-Байан не сразу выпал из ее лап.
   Отбросив автомат, Ливьен ринулась вперед и вниз. Один рывок, и она оказалась в опасной близости от покрытого перьями чудища. Холодея от ужаса, она "поднырнула" под птицу и обеими руками уцепилась за щиколотку махаона.
   И - как раз вовремя. Птица нервно дернула лапами, раздался треск лопающейся ткани, и безжизненное тело Дент-Байана, удерживаемое Ливьен за ногу, беспомощно повисло вниз головой. Его вес был слишком велик для Ливьен. Лететь она не могла. Изо всех сил работая крыльями, она пыталась хотя бы уменьшить скорость падения, но та все же оставалась близка к смертельно опасной.
   Краем глаза Ливьен видела грозную мохнатую тень, кружащуюся вокруг нее. Это раненая птица, не желая так легко расставаться со своей добычей, сопровождала их в падении. Но еще один выстрел Рамбая заставил ее бросить преследование. Похоже, на этот раз Рамбай задел ее основательно. Птица перестала обращать внимание на бабочек и пыталась теперь удержаться в воздухе. Но это ей плохо удавалось.
   Земля стремительно приближалась к Ливьен, воздух свистел в ушах. У нее мелькнула мысль отпустить махаона; пусть хотя бы один из них двоих останется жив... Но она подавила в себе эту малодушную идею и, зажмурившись от напряжения, всю свою волю, все свои силы сконцентрировала на работе крыльев. Еще миг, казалось ей, и что-то лопнет внутри нее...
   ...Внезапно наступило облегчение.
   Она больше не падает!!!
   Она открыла глаза. Рамбай висел в воздухе напротив нее, держа Дент-Байана за руки. Он догнал их! Он успел!
   Волна благодарности захлестнула Ливьен, она даже рассмеялась от избытка чувств... И не узнала свой смех. Он был похож на сухой болезненный кашель.
   Она глянула вниз и буквально задохнулась от нового приступа хохота. Они висели... в метре от земли. Сейна, оставив Лабастьера, бежала к ним.
   Они осторожно опустились на каменистую, покрытую слоем бурой пыли почву, положили тело. Сейна упала перед Дент-Байаном на колени. А Ливьен, сотрясаемая нервной дрожью, обливаясь слезами и давясь ими, рухнула лицом вниз и все смеялась, смеялась, смеялась... "Это - истерика", - хладнокровно констатировала некая оставшаяся спокойной часть ее сознания. Но истерика от этого не прекратилась. Ливьен не хватало воздуха, она задыхалась...
   - Ливьен, - услышала она голос Рамбая. Сильные руки самца перевернули ее на спину. Она подумала, как, наверное, ужасно она сейчас выглядит: перекошенный рот, свалявшиеся, испачканные пылью волосы, потная, красная от натуги физиономия... Она закрыла лицо руками, через силу сделала глубокий, успокаивающий вдох... И тут же скорчилась от боли, пронзившей низ ее живота.
   Она моментально перестала смеяться и, отняв ладони от лица, прижала их к очагу боли в паху.
   - Что с Ливьен? Где больно? - Рамбай встревоженно заглядывал ей в лицо.
   - Здесь... - простонала она, загибаясь. И тут же поняла: это схватки. Схватки! Она рожает. На неделю раньше положенного срока.
   - Позови Сейну, - простонала она.
   Спустя полчаса Ливьен, раздетая догола, лежала на мягком ложе из сухого мха, застеленного шелковым спальником. Сейна колдовала в двух шагах от нее, укрепляя над костерком прихваченную Рамбаем из махаонского лагеря посудину, наполненную водой.
   Сам Рамбай при горячей поддержке Ливьен с места решающих событий был Сейной изгнан. Та, смотрительница гусениц в нижнем ярусе инкубатора, имела профессиональные навыки акушерки. Но походные условия и преждевременность родов заставляли ее нервничать.
   Рамбай, то и дело косясь в их сторону, занимался раненым Дент-Байаном.
   Рана махаона оказалась неопасной. Шейные позвонки уцелели, и он пришел в сознание почти сразу после приземления. Но его шея распухла, и малейшее движение головой причиняло ему муки. Хотя об этом можно было только догадываться. Он стойко перенес прижигание раны раскаленным на огне лезвием и сейчас, когда Рамбай накладывал повязку, переносил и это без единого звука. Но Рамбай не мог не заметить, как при каждом его неловком движении вздрагивают и расширяются зрачки водянистых глаз.
   Ливьен не могла похвастаться выдержкой Дент-Байана и молчала лишь в короткие промежутки между схватками.
   Мучила ее не только физическая боль, но и глубочайшее разочарование. Если бы все это происходило с ней в Городе, она была бы уверена в счастливом разрешении от бремени, несмотря на его преждевременность. При нынешних же обстоятельствах это было практически невероятно. Ливьен знала, что в древности, когда у маака еще не был должным образом развит институт родовспоможения, погибал каждый второй новорожденный, даже если и был нормально доношен. Нередко гибли при родах и матери. Что-то в эволюции бабочек делало роды для них значительно более опасными, нежели для всех других живых существ.
   По глупости, из какого-то нелепого благородства она, спасая абсолютно чужое ей существо, теряет ребенка, а возможно, и жизнь. Теряет ребенка Рамбая. Ребенка, зачатого в любви...
   Щемящее чувство безысходности переполняло ее душу. Лишь слезы немного облегчали боль.
   ...Схватки утихли, и она задремала. Проснулась же лишь на закате, укрытая огромными птичьими перьями. Все ее спутники расположились неподалеку, возле костра. Пахло жареным мясом. Ливьен чуть не стошнило от одной только мысли о пище.
   Ее пробуждение первым заметил Рамбай.
   Упруго поднявшись с корточек, он приблизился, держа в руке костяной нож с нанизанным на лезвие куском мяса.
   - Съешь, возлюбленная жена моя, - предложил он, присев рядом и протягивая лакомство.
   Еле сдерживая тошноту, Ливьен стиснула зубы и отчаянно помотала головой.
   - Та самая птица, - ухмыльнулся Рамбай так, что не удержалась от улыбки и Ливьен. - Съешь. Ливьен нужны силы.
   - Я не могу, - с трудом выдавила она из себя. - Убери.