ЦВЕТЫ НА НАШЕМ ПЕПЛЕ

   Тут не происходило смены дня и ночи, и отсчет времени был достаточно условен. Вскоре Харрул уже не мог ответить даже самому себе, как долго он находится здесь. Порой ему казалось, что именно на дне океана он провел всю свою жизнь, а суша, родительское гнездо - не более чем фантастические сны... Тем удивительнее ему было узнать, что с момента его прибытия сюда и до появления очередной партии добровольцев прошел всего лишь месяц...
   В этой-то партии и спустилась в Океанополис та юная светловолосая зеленоглазая самка, на которую он обратил внимание на площади, возле цитадели Внука Бога, и которую уже успел позабыть.
   Он увидел ее, когда новички, с любопытством таращась во все стороны и благоговейно перешептываясь, цепочкой шли по соединительному подземному коридору за старейшиной Океанополиса Дент-Зайларом. Сам Харрул как раз собирался на смену и шел в обратную сторону - к шлюзам. Его глаза встретились со взглядом самки, и он остолбенел. А та, неожиданно улыбнувшись ему, приветливо помахала рукой.
   Неужели там, на суше, она тоже приметила его?
   Он ответил ей дружеским жестом и вдруг понял, что прелестная девушка смотрит на него не столько с интересом, сколько с нескрываемым восхищением. "Нет, - понял он, - она не заметила его на суше, среди таких же добровольцев, как и она сама; там он ее не заинтересовал... А сейчас она приняла его за подводника-старожила... Что ж, он не будет ее разубеждать".
   ...По специальности Шиан была клаустроботаником, то есть занималась выращиванием растений в условиях герметично замкнутого помещения. Зелень в ярусных оранжереях требовала ухода, и штат ботаников в Океанополисе был довольно велик. Харрулу не составило труда выяснить, к какой из оранжерей прикомандировали Шиан, и вскоре он "случайно" столкнулся с ней. Девушка явно обрадовалась встрече, они разговорились, а затем стали видеться ежедневно.
   Наблюдая за ними, коллеги не раз подшучивали над его стеснительностью. Еще наверху, на суше, Харрул много раз слышал о том, что во взаимоотношениях с противоположным полом аскетизм подводников выражается в крайней, почти циничной, простоте. Считалось, что на ухаживания тут времени нет, и если самка нравится самцу, он просто предлагает ей переселиться в его спальную ячейку. Но если та отвечала отказом, самец должен был раз и навсегда оставить свои притязания.
   Харрул был бы рад воспользоваться этой удобной традицией, и часто, оставаясь в одиночестве, он на разные лады повторял: "Шиан, а не пора ли нам начать жить вместе?..", "Шиан, мы уже давно не личинки, и моя плоть требует тебя...". Однако, что он станет делать, если вопрос этот окажется преждевременным, и она ответит отказом? Стоило им встретиться вновь, как его решимость улетучивалась, и он лепетал что-нибудь вроде: "Ты обещала показать мне магнолии на шестом ярусе..." И они отправлялись на очередную экскурсию.
   Но однажды этот порядок нарушила сама зеленоглазка. "Мимозы?! - насмешливо воскликнула она в ответ на его предложение глянуть на эти цветы. - Хорошо! Я не против. Но учти, если ты прямо сейчас, в конце концов, не возьмешь меня, я отыщу для этой цели кого-нибудь другого. Я не собираюсь возвращаться на сушу девственницей".
   Вскоре они стали официальными супругами, а так как отношения самцов и самок тут крайне редко заканчивались браком, их свадьба стала настоящим праздником для всего Океанополиса.
   Но именно Дипт-Шиан заняла главенствующее место в их новоиспеченной семье.
   Ее беременность прервала стажировку Харрула, и они вместе вернулись на сушу, намереваясь вновь спуститься сюда после того, как их первенец превратится в куколку.
   - Моя Шиан нормально выносила плод и родила мне сразу двух прелестных гусеничек, - продолжал Харрул, опустив глаза и обломком ветки вороша угли в костре. - Самца и самку. Но они обе так и не стали куколками. Они умерли от лейкемии у нас на руках.
   Дент-Харрул смолк. Наан закусила губу. Она не знала, как выразить свое сострадание. Смерть ребенка - всегда ужаснейшая трагедия. Смерть первенца - удар, который выдерживают немногие браки...
   Понятно, что болезнь гусеничек стала результатом подводных работ супругов, по-видимому, виной была близость Океанополиса к залежам радиоактивного сырья... Но в то же время это ведь не было злонамеренным актом императора, конечно же, это был не более чем несчастный случай. Так стоит ли ненавидеть за него Лабастьера?
   Она хотела сказать об этом Харрулу и уже подыскивала наиболее корректные слова, когда тот сам развеял ее заблуждение:
   - Служители касты знахарей посоветовали Шиан воздержаться от родов, открыв нам, что и в дальнейшем наши дети не будут доживать до стадии закукливания. Точнее - мои. Шиан могла бы иметь здоровое потомство от другого самца, и я уговаривал ее. Но она любила, да и сейчас любит, только меня, и она не захотела детей ни от кого другого.
   Что было делать? Погоревав, мы решили посвятить себя работе... Но учреждения, которое заведовало прибытием и убытием в Океанополис работников, в том здании, в котором оно находилось прежде, не оказалось. Теперь это помещение занимала императорская парфюм-галерея.
   Мы обратились в справочные службы, но ее сотрудники смотрели на нас удивленными глазами... Подводный город махаон? Может быть, мы что-то путаем? Подводный город построили маака... Нигде мы не обнаружили никаких следов своего Океанополиса. За то время, которое мы провели наверху, сведения о существовании этого города исчезли из всех информационных хранилищ. В одном месте нам сказали, что вроде бы план строительства подводного города махаон действительно имел место, было даже объявлено о наборе добровольцев, но тем дело и кончилось, ибо для космического проекта императора оказалось достаточно полония, добываемого маака.
   - Как же так?! - вырвалось у Наан.
   - Единственным подтверждением нашего с Шиан пребывания на дне океана были урны с пеплом наших детей, стоящие у изголовья нашего брачного ложа. В поисках ответов на свои вопросы мы метались около года и понемногу, как я понимаю теперь, сходили с ума. Вскоре я и Шиан решили, что наши воспоминания о пребывании на дне океана - ложь, что они - продукт потрясения, которое мы пережили, потеряв личинок. Идея безумная, но иного объяснения происходящему мы найти не могли, а служители касты знахарей охотно подтверждали такую возможность. Наверное, в конце концов мы действительно сошли бы с ума, если бы не твой брат. Он сам нашел нас и все объяснил.
   - Так что же стряслось на самом деле?!
   Дент-Харрул помолчал. Затем заговорил, но не отвечая на вопрос сразу, а начав издалека:
   - Лайвару нужны были помощники. А найти в империи бабочек, недовольных правлением Лабастьера Первого, не так-то легко. Информационные службы о многом умалчивают. Недовольные бесследно исчезают... Только записи императора, хранящиеся в его личной мнемотеке, не подвергаются цензуре, но доступны они одной-единственной бабочке - твоему брату. Лайвар тщательно изучает их и именно там находит те ниточки, которые приводят его к будущим мятежникам.
   Глаза Харрула сузились, и он, погрозив кулаком в небо, мрачно произнес:
   - Император еще пожалеет, что затеял с Тараканом эту идиотскую игру.
   Прежде эту кличку Наан слышала лишь от самого Лайвара, и сейчас слова Дент-Харрула слегка покоробили ее. Он прочел это в ее взгляде, но оправдываться не стал, лишь пожал плечами и объяснил:
   - Прости, но между собой мы называем твоего брата именно так. Мы прозвали его так за цепкость и живучесть, и это прозвище вовсе не оскорбительно...
   - Ладно, - перебила его Наан, - не отвлекайся от главного. Что же случилось с подводным городом?
   - Проектная ошибка императора. Оказалось, что мы ставили город прямо на залежах радиоактивной руды. Но пока алмазные буры не добрались до нее, это никак не влияло на здоровье подводников. По-видимому, именно я стал первой жертвой. Но я вовремя покинул Океанополис, и облучение отразилось не столько на моем здоровье, сколько на моем потомстве и на моей способности иметь его. А через некоторое время там разразилась повальная эпидемия лучевой болезни: смертоносная радиоактивная пыль, смешиваясь с водой, проникала во все уголки строительства и оседала там навсегда. Продолжать работы стало невозможным.
   Подавляющее большинство подводников были неизлечимо больны. И император не стал возиться с горсткой тех, кого еще можно было спасти. Напротив, он эвакуировал на дно тех немногих, кто когда-либо побывал в Океанополисе, а теперь находился на суше, а затем уничтожил город.
   - Почему?!
   - Потому что память о нем подтверждала бы то, что Внук Бога способен ошибаться, и порождала бы в умах ненужный скепсис.
   Наан открыла было рот, чтобы задать естественно возникший вопрос, но Дент-Харрул опередил ее:
   - Мы с Шиан тоже были обречены. Нас спасла какая-то путаница. Какая-то случайность. Наше убытие из Океанополиса было вызвано беременностью Шиан, формально же срок нашей стажировки не окончился, и, по-видимому, мы продолжали числиться там...
   Сзади раздался низкий голос Дипт-Шиан, Наан и не заметила, что та вернулась:
   - Я простила бы ему и гибель моих личинок, и гибель города, потому что ошибаться могут все, и это была бы наша общая боль. - Самка сидела на корточках за спиной Наан, в метре от нее, и, говоря, слегка покачивалась взад и вперед. - Мы привыкли к тому, что под его контролем находится буквально все, но на самом деле нельзя винить его за стихийные бедствия. Однако после того, что он сделал потом... Я мщу ему и за наших товарищей, и за наших детей, и за тысячи других личинок, которые неизвестно куда исчезают из инкубаторов, и за все прочие его преступления, о которых мы еще ничего не знаем, как никто, кроме нас, не знает об убийстве жителей Океанополиса... И тебя, "невеста", я ненавижу тоже. Как часть той системы, которую он создал.
   Наан не успела возразить ей, потому что из пещеры, щурясь на солнце, вышел Лайвар, и все уставились на него. Его лицо выражало глубокую озабоченность.
   - Он хочет говорить с тобой, - матово поблескивающий металлический крюк приподнялся, указывая в направлении Наан. - Не забывай, сестричка: любовь чудовища не имеет цены.

   Ветер - лишь воздуха шумный поток,
   Голос - движенье его же.
   Ветер деревья с корнями рвет,
   Голос быть ласковым может...
   Чу! Слышишь, ветер кого-то зовет?
   Он - чей-то голос тоже?
   "Книга стабильности" махаон, т. IV, песнь XIII; учебная мнемотека Храма Невест провинции Фоли.
   Лабастьер Первый, Внук Бога, пленник, сидел на мягкой циновке, привалившись спиной к стеновому покрытию. Руки его были схвачены за запястья металлическими браслетами, а те - цепочками прикованы к стене так, что почти не стесняли его свободы. В то же время снять их самостоятельно он не имел ни малейшего шанса.
   Он выглядел усталым, но не измученным. Было очевидно, что Лайвар не пытал его, и Наан почувствовала себя более комфортно: степень ее вины оказалась несколько меньшей, чем она предполагала.
   Лабастьер молча смотрел на нее, ожидая, что разговор начнет она. Но сделать это ей было не так-то просто. Некоторая тяжесть на душе у нее все же осталась. Бремя вины за то, что она предала чужую любовь... Его любовь. Ведь и Лайвар говорил ей, что она - единственная самка, которую император любил когда-либо по-настоящему; и она воспользовалась этим... Но она пыталась подавить в себе это ненужное чувство, повторяя про себя слова Лайвара: "Любовь чудовища не имеет цены..."
   Пауза затянулась. Наконец Наан, встряхнувшись, спросила о том, что так и не успела толком выяснить у брата:
   - Чего они хотят от тебя?
   Лабастьер Первый криво усмехнулся:
   - Ты предала меня, даже не зная зачем? - Эти слова, как пощечины, обожгли ее лицо. - Похоже, ты сделала это только для того, чтобы доставить мне неприятность.
   Она не привыкла прощать пощечины.
   - Ты почти угадал, о возлюбленный жених мой, Внук Бога, умеющий быть везде... - Ритуальное обращение звучало сейчас скорее издевкой, чем данью традиции. - Я помогла им лишь потому, что они, в отличие от тебя, ПОПРОСИЛИ меня о помощи.
   - Когда-то я просил стать тебя моей женой...
   - Э, нет! Ты не просил, ты ВЫБРАЛ меня. Как вещь из множества подобных, уже давным-давно принадлежащих тебе.
   - У народа махаон так было всегда.
   - Неужели? А я-то думала, так было только до того, как ты стал императором. Я думала, ты сам провозгласил равенство видов и полов. Но я забыла одну деталь: для себя ты сделал исключение.
   - Гордость... Только этим ты и твой брат похожи друг на друга. Но зато этим похожи ОЧЕНЬ. И, наверное, за это я и люблю вас обоих так, как не люблю больше никого.
   - Любишь? Лайвара?! И обрезаешь ему крылья, отрубаешь ему руки! "Любишь" меня и преследуешь, демонстрируя своим подданным, что раздавишь меня, как тлю!.. - говоря это, она вытянула ладони и хлопнула ими, повторяя жест голографического изображения Лабастьера на площади.
   - Что касается тебя, то ты видела: я прилетел за тобой один и безоружный. Что же касается его... Ты ведь знаешь, он пытался убить меня. И не единожды. Кто угодно на моем месте попросту казнил бы его или же, как минимум, на всю жизнь упрятал в темницу.
   - Ты ждешь благодарности? - усмехнулась Наан. - Ты оставил его в живых лишь для того, чтобы тебе было с кем играть в свои жестокие игры, разгоняя тем самым свою чудовищную скуку. Не только ты, но и он прекрасно знает об этом.
   - Я уже привык к тому, что благодарность, став неотъемлемой частью Новой Религии, покинула души моих подданных.
   "Как он красив! Как красив!!!" - внезапно полыхнуло в висках Наан, но она подавила в себе этот неуместный порыв.
   - Ты так и не ответил мне, чего же хочет от тебя Лайвар.
   - Многого. Но в то же время все его требования можно выразить одним-единственным словом. И это слово - "власть". Вся власть в этом мире принадлежит мне, а твой брат считает этот расклад несправедливым. Ему, в частности, не нравится моя затея со строительством межзвездного корабля. По его мнению, во имя великой мечты путешествия к иным звездным системам бабочками приносятся чересчур большие жертвы. Да и мечту эту он называет не иначе как "мечтой бескрылых", презрительно морщась при этом, как будто бы не бескрыл сам... Мне же эти жертвы кажутся вполне оправданными и даже естественными. Кому, как не бабочкам, считаю я, мечтать о все более дальних и все более быстрых полетах и претворять эту мечту в реальность?
   - Ему, которого бескрылым сделал ты, я склонна верить в большей степени, нежели тебе. Потому что знаю, как легко ты приносишь в жертву целые города, а то и народы.
   - Если ты думаешь, что это легко дается мне, ты глубоко ошибаешься...
   - Убивая, ты плачешь от жалости? Не верю. Но если и так, это не делает твои преступления менее тяжкими.
   - Я... К сожалению, жертвы бывают необходимы. Прежде, чем принести очередную, я тщательно взвешиваю все возможности, и лишь убедившись, что без жертв не обойтись, выбираю самый бескровный вариант. Но и тогда совесть моя не бывает спокойна. Пожалуй, я расскажу тебе о том, как погибли мои родители. Тогда, возможно, ты изменишь свое мнение обо мне. И присядь, в конце концов, мне уже надоело разговаривать с тобой, задрав подбородок.

* * *

   Набухают капли воды, воды,
   Чтобы ливнем пролиться вниз.
   Я б пустыней стал, стань водою ты,
   Это правда, а не каприз...
   Но уходят годы. Мои мечты
   Остаются мечтами лишь.
   "Книга стабильности" махаон, т. XIV, песнь III; учебная мнемотека Храма Невест провинции Фоли.
   Они очнулись. Наан поспешно оделась и привела в порядок костюм Лабастьера. Выражение его лица было странным и незнакомым. Казалось, он ошарашен, напуган и прислушивается к собственным ощущениям, как это бывает с теми, кто внезапно заболел неизвестным ему доселе недугом.
   - Я знаю, что ты сделала, - произнес он наконец, трогая сережку. - Ты блокировала мое сознание от всех прочих моих телесных воплощений. Это так?
   - Прости. Лайвар говорил, что это может быть вредно тебе... - Она потянулась к его лицу. - Дай, я сниму.
   - Подожди, - поспешно отстранился он. - Я еще не решил, хочу ли я этого. Это он приказал тебе?
   - Нет. Наоборот. Он запретил. Но я не удержалась.
   Наан еще внимательнее вгляделась в его лицо.
   - У меня такое чувство, будто... мир сузился до этого маленького гнездышка... - Он огляделся, и в глазах его еще явственнее, чем прежде, появились изумление и страх. - Раньше любые стены казались мне прозрачными... А теперь я всецело принадлежу этому месту и беспомощен, как личинка. Еще бы, ведь вместо тысяч глаз у меня их теперь столько же, сколько и у тебя...
   - Тебе страшно?
   - Да. Но еще никогда мои чувства не были так свежи. - Его взгляд остановился на лице Наан. - Ты прекрасна. И я люблю тебя, моя непокорная невеста.
   - Я уже не невеста тебе, мой император, я жена тебе и счастлива этим.
   Он улыбнулся, но в улыбке этой сквозила растерянность.
   - Да, ты права. Но не во всем. Я - не император. Я лишь небольшой кусочек, отрубленный от его тела и души.
   - Но от этого ты дорог мне еще больше... Так ты действительно не хочешь снять сережку?
   - Не-ет, - протянул Лабастьер, качая головой. - Я слишком хорошо знаю себя... большого. Если я сниму прибор, который ты называешь "сережкой", ОН уже никогда не позволит мне надеть его снова... Меня нынешнего, маленького, не станет... Я знаю: император сейчас в бешенстве, ведь вместе со мной - своей микрочастичкой - он потерял и тебя. А он любит тебя, я не лгал. Бессмертный не может любить смертного в полную силу, ведь, глядя на тебя, он всегда помнит, что красота твоя не вечна, что скоро ты увянешь, а затем и умрешь... И он готовит себя к этому. Но все же он любит. И я. А это значит, что отныне, - Лабастьер поднял голову и взглянул в глаза Наан твердо и решительно, - отныне мы с ним - соперники и враги.
   Она слушала, с трудом постигая его вывернутую логику.
   - Думаешь, он понял, что я блокировала твое сознание, а не просто убила тебя?
   - Я всегда догадывался... Точнее, ОН всегда догадывался, что, несмотря на запрет, втайне над созданием подобного прибора кто-нибудь работает... А смерть выглядит не так. Я знаю.
   - Если ты - враг императора, значит, ты - союзник Лайвара?
   - Не думаю, - покачал головой Лабастьер, - твоему брату я нужен был именно как часть императора, чтобы манипулировать им. А вовсе не как самостоятельное и беспомощное существо, которым я стал сейчас.
   И тут до Наан окончательно дошло, каким действительно слабым и ограниченным должен считать себя этот самец, привыкший пользоваться восприятием тысяч воплощений. И как трудно ему сейчас.
   - Может быть, все-таки снять блокиратор? - в третий раз повторила она вопрос, чувствуя, что звучит он уже навязчиво.
   - Нет, - покачал головой Лабастьер. - Теперь я уверен в этом. Я обрел собственную личность. Можно сказать, я только что родился. И мне повезло родиться в твоих объятиях. В какой-то степени ты не только жена мне теперь, но и мать... Будучи одним из телесных воплощений, я никогда не мечтал, да и не мог мечтать, о самостоятельности... Ты сделала это со мной... Ты СДЕЛАЛА МЕНЯ без моего согласия. Но ведь еще ни одну бабочку, прежде чем зачать ее, не спросили о том, хочет ли она родиться. И это никогда не было поводом для самоубийства, не так ли? И я тоже не хочу теперь исчезать, вновь слившись с тем, большим... Если, конечно... Ты же не собираешься бросить меня? Ты любишь меня?
   Как ни странно, вопрос этот застал Наан врасплох. Да, она любит Лабастьера... Но какого? Того, огромного, которого ее учили и заставляли любить в Храме Невест с самого первого дня ее появления на свет, или этого, нового - слабого и растерянного, считающего себя лишь малой частичкой чего-то по-настоящему значимого?
   Наверное, ее сомнения отразились и на лице. Лабастьер смотрел на нее с робостью, столь непривычной для этого лика.
   - Я... Я не знаю... - промямлила она.
   - Решай немедленно. Я не лгал: император обнаружит этот тайник с минуты на минуту. Если ты со мной, нам нужно срочно бежать отсюда. И первым, кто попытается нас задержать, будет твой брат.
   - Ты думаешь, у нас есть шансы?
   - Мало. Но я знаю все самые сокровенные тайны своего противника, и один шанс из тысячи у нас все-таки есть. Поспеши с решением! Мы не сможем воспользоваться антигравом, он не настроен на наши параметры. Приходится рассчитывать только на собственные крылья, а я не уверен, что мои не повреждены и я смогу лететь... Да, честно говоря, я... мое тело еще ни разу в жизни не делало больших перелетов на собственных крыльях.
   На мгновение Наан представила, что Лабастьер все же снимет серьгу-блокиратор. По его словам выходит, что для него это равносильно смерти. Да, действительно, еще совсем недавно его - во всяком случае, как самостоятельной личности - попросту не существовало... Но ведь тогда, если он снимет серьгу, в мире не изменится практически ничего. Нет. Убийство новорожденного остается убийством. А велика ли цена личности, если та всецело зависит от маленького камешка в ухе?
   "Однако, - одернула она себя, - сейчас не время задаваться этими абстрактными вопросами. От меня требуется быстрое и однозначное решение. Если она не послушается Лабастьера, он снимет сережку. И это она, Наан, убьет его. Его, по-настоящему любящего ее самца! Ну почему именно она вновь должна решать чужую судьбу?!"
   И все же она спросила еще:
   - Что нас ждет? Ради чего нам бежать? Если ты хочешь бороться с императором, не лучше ли это делать вместе с мятежниками?
   - Они не правы. Бороться с ним невозможно и бессмысленно. Я предлагаю тебе просто скрыться, спрятаться, просто быть вместе, потому что мы любим друг друга.
   Понимая, что, скорее всего, она вновь совершает ошибку, Наан кивнула:
   - Что я должна делать?
   Лабастьер облегченно вздохнул, а затем спросил:
   - Если ты постучишь в дверь, тебя услышат снаружи?
   -Да.
   - Тогда для начала помоги мне освободить руки.
   Справиться с Лайваром большого труда не составило. На всякий случай Наан конфисковала найденную у него вторую сережку-блокиратор (ту самую, которую он цеплял Лабастьеру, когда тот был в беспамятстве). Но главным приобретением при обыске стал довольно странный бластер, сконструированный так, что им мог пользоваться Лайвар со своими крюками вместо пальцев. Теперь, с трудом приспосабливаясь к нетривиальной форме, это оружие сжимал в руках Лабастьер.
   - Что он тебе посулил, предательница нашего рода?! - сверкнув угольком глаза, бросил Лайвар сестре, оказавшись в том самом беспомощном положении, в котором только что был Лабастьер - с прикованными к стене изуродованными руками.
   - Главное - то, что вас отпустят с миром, не причинив вреда. - Она не стала объяснять брату мотивы своего поступка, слишком мало времени у них оставалось, да и вряд ли тот смог бы понять и простить ее.
   - Поспешим... - дернул ее за руку Лабастьер, и они кинулись к выходу.
   ...Дипт-Шиан и Дент-Харрул нападения явно не ожидали.
   - Сидите, как сидели, и не двигайтесь! - скомандовал Лабастьер и, неловко держа уродливый плазмобой, направил его ствол на дежуривших у костра супругов. Харрул начал было подниматься, но Лабастьер сделал предупреждающий выстрел. Раздался характерный чмокающий звук, полыхнуло, в небо взметнулось облачко пыли, и на том месте, где только что был костер, образовалась воронка правильной конусообразной формы с блестящими оплавленными стенками.
   Дент-Харрул послушно присел обратно, Наан же тем временем обыскала супругов и забрала их оружие - два бластера и допотопное пружинное ружье, предназначенное, по-видимому, для охоты или для защиты от птиц.
   - Будь ты проклята! - процедила сквозь зубы Шиан, в то время как Наан обшаривала карманы ее комбинезона. - Я знала, что тебе нельзя верить... Самцы глупы, они способны положиться на влюбленную самку...
   - Когда-нибудь ты поймешь, сестра, что в мире есть не только белое и черное, - ответила ей Наан и замолчала, понимая, что любые слова сейчас бессмысленны.
   - Ты не сестра мне и не смей оскорблять меня нашим мнимым родством, - прошипела та.
   Но времени на дискуссию не было. Молча слушая проклятия самки, Наан заставила супругов сесть спинами друг к другу и связала их руки куском найденной у Харрула флуоновой бечевки.
   - Ты действительно уверен, что их не казнят? - закончив свою работу и пряча себе в карман остаток шнура, спросила Наан Лабастьера нарочито громко, так, чтобы и пленники слышали этот их разговор.
   - Да, я... точнее, ОН решил так.
   - Тогда - в путь!
   Лабастьер кивнул, слегка поморщившись, расправил крылья и полетел вдоль скального кряжа. Он летел довольно медленно и неуверенно, Наан без труда догнала его и протянула ему один из плазмобоев:
   - Избавься от этой кошмарной штуковины, - кивнула она на оружие Лайвара. - Когда ты выстрелил, я боялась, что ты прикончишь их.