Юлий Буркин - Честное слово о себе как писателе.

Предыстория

    Я всегда много читал, и лет до пятнадцати - сплошные сказки. Потом стал читать фантастику. Моя старшая сестра работала библиотекарем и приносила домой книги из читального зала и из хранилища. При дефиците того времени это были редкие книги. Иногда я ходил к ней на работу и целый день торчал в библиотеке, но не как посетитель, а как хозяин, ведь мне было позволено копаться в самых "закрытых" шкафах. Пожалуй, я прочитал все повести-сказки, а затем и всю фантастику, изданные в 60-70-х годах. Не так уж это и много, кстати. Дома у нас тоже была неплохая библиотека. Но это были Стивенсон, Конан Дойль, Марк Твен, Майн Рид, О'Генри и т.д - так ценимые в Советском Союзе полные собрания сочинений, которые мой отец прилежно выписывал десятилетиями. А еще кое-что бабушкино, старинное, редкое. Например, была полная энциклопедия Брокгауза-Ефрона, или, например, какой-то "Рейнеке-Лис" весь в гравюрах. В детстве мир книг был для меня часто загадочен, а потому притягателен: я с любопытством изучал пожелтевшие и совсем не детские книги. И чем меньше понимал в них, тем больше они меня привлекали.

   Когда я был маленький, а двое моих старших братьев и две старшие сестры еще не были замужем-женаты, одной из самых популярных семейных забав у нас были литературные конкурсы. Самые разнообразные. Например, на лучшее стихотворение, начинающееся с какой-нибудь, взятой наугад из поэтического сборника, строчки. Или на лучший рассказ с таким-то названием. Потом каждый читал свое творение вслух, остальные покатывались со смеху, и тайным голосованием выбирался победитель. Не помню, чтобы хоть когда-нибудь им становился я, но я все-таки был самый младший.

   Когда меня спрашивали, кем я хочу быть, я отвечал: физиком или детским писателем, чем очень веселил народ. Физиком - это глядя на брата Любомира, хотя никакого реального пристрастия к этой науке я не имел. Зато я постоянно сталкивался с учеными в фантастике, и этот образ мне нравился.

   Когда я учился в пятом классе, я начал писать повесть-сказку, но, по-моему, не дописал. Точно не помню. Но помню, что это была вполне сознательная компиляция из моих любимых тогда детских книг - "В стране невыученных уроков", "Непоседа, Мякиш, и Нетак", "Незнайка", "Орден желтого дятла", "Волшебник Изумрудного города" и пр. Очень, по-моему, дурное эпигонство. Слава богу, я вовремя это понял (или кто-то подсказал), тетрадку с записями и рисунками выкинул и ни капли в связи с этим не комплексовал. Решил: что-нибудь хорошее напишу как-нибудь потом.

   Когда мне было лет 14-15, мои старшие братья-сестры принялись жениться и выходить замуж, а сам я так увлекся музыкой, что всем нам стало не до литературных конкурсов. Где-то в это время я, уже научившись худо-бедно играть на гитаре, написал свою первую песню "Звезды в ночи", и мне до сих пор за нее не стыдно. Ее и сейчас могла бы с успехом исполнить какая-нибудь подростково-романтическая попсовая группа. На музыку меня тоже подсадили братья, они слушали русские ВИА, Высоцкого, "Битлз" и все прочее, что можно было тогда найти на советских пластинках. Всяких там Мануэлей, Рафаэлей, Хосе-Хосе и тому подобное.

   Потом меня взяли бас-гитаристом в ВИА хлебокомбината. Это было так круто, что никем кроме как музыкантом я себя уже не мыслил. Тем более что жизнь моя превратилась в сплошное приключение: все остальные музыканты работали на комбинате электриками, все они были значительно старше меня, основательно выпивали, курили, имели сексуальный опыт, и в их обществе я чувствовал себя на седьмом небе от счастья. В ансамбле не было хорошего певца, но однажды в своем дворе я услышал, как поет подвыпивший парнишка лет на пять меня старше, который назвался Витей Солдатовым по прозвищу "Колобок", и мне так понравилось его пение, что я притащил его в наш ВИА. Тогда было не принято играть своё, все перепевали "профессионалов". Вот и наш ансамбль играл песни "Веселых ребят", Юрия Антонова и прочих. И все-таки с Витей мы написали пяток собственных песен и исполняли их. Это было что-то в стиле тогдашней советской эстрады, и сейчас я этих песен не помню.

   В десятом классе я твердо решил стать музыкантом, но я даже нот тогда не знал, кроме буквенного обозначения аккордов для гитары. Я отправился в музучилище, а так как играл на бас-гитаре, обратился к преподавателю по классу контрабаса Баязитову. "Как к вам поступить?" Тот, с перспективой, что после школы я поступлю на его курс, взялся бесплатно в неурочное время заниматься со мной и устроил меня для постижения теоретических азов в выпускной класс музыкальной школы. Там учились ребятишки лет десяти, и я, великовозрастный детина, их очень смешил. Довольно скоро выяснилось, что сольфеджио и прочие музыкально-теоретические дисциплины отлетают от меня, как горох от стенки. Мне легче было сочинить собственную песню, чем по нотам пропеть "Чижика-Пыжика". Не шло дело и с контрабасом, и Баязитов, сказав, что у меня хреновые природные данные рук, посоветовал поступать на какой-нибудь другой инструмент.

   Я поступил на фагот (этот эпизод, как и многие другие автобиографические моменты, отражен у меня в новелле "Пятна грозы"). К тому моменту я уже ушел из ВИА хлебокомбината, но стал играть в трио: я - бас, мой одноклассник Женька Лавренчук на барабанах и второкурсник мединститута Серега Пестерев (гитара, вокал), уж не помню, как мы с ним познакомились. Он классно пел под Пугачеву, под Демиса Руссоса, под Армстронга и казался мне тогда гением. С ним мы написали три песни - "Если бы я спеть сумел", "Флейта огня" и "Дай мне шанс", две из них я пою до сих пор. Еще пару неплохих песен я написал с одноклассником-битломаном Лешей Большаниным ("Не давай мне думать" и "Бинокль"). Ну, а самостоятельно я их к тому моменту строгал по песне в неделю. (Правда, почти все собственные песни того периода я позднее забраковал, кроме, разве что, "Колокола".)

   Наше трио держалось на дружбе. Мы вместе репетировали, вместе отдыхали, вместе пили водку и портвейн и искали применение нашим, как нам тогда казалось, великим талантам. И я даже уговорил Серегу бросить мед и пойти в музучилище, куда мы с Женькой уже поступили (я на фагот, он - на валторну). И Серега действительно поступил, причем его, в качестве исключения, взяли в середине первого семестра, тоже на фагот. Мы очень весело проводили там время, это тема отдельной повести. Но однажды в училище пришел армейский "покупатель" из музвзвода воинской части города Северска (это почти дома) и предложил нам троим пойти в армию - к нему, в солдатский ВИА "Звездочка".

   Косить от армии тогда у нас было как-то не принято, но служить тоже не слишком хотелось. Музучилище давало отсрочку на время учебы, но что потом? А тут такое прекрасное предложение: два года сплошной репетиции с лучшими друзьями. Мы посовещались, радостно согласились и подписали какие-то бумаги. Через пару месяцев нас призвали, и мы, естественно, не уклонялись. Но призвали нас почему-то в разные части. Сергея - в ансамбль части, стоящей в дальневосточном поселке Тихоокеанском, Женьку - в оркестр Омского танкового училища, а меня - в отдельный батальон связи, в Кемерово. "Линейным надсмотрщиком" - тянуть кабели в траншеях. Попозже я узнал, что случилась какая-то ошибка, какой-то бюрократический сбой, что наш северский "покупатель" искал нас, пытался вытащить к себе. Но хрен-то там.

   И вот мои друзья ушли служить музыкантами, а я - связистом. За два года очень непростой службы (это тема еще одной отдельной повести, скажу только, что в первый год службы меня регулярно избивали) идея стать музыкантом как-то выветрилась, а вот увлечение литературой (в качестве читателя) осталось. На втором году службы я ходил на дежурства на Узел связи и ночи напролет читал там. И после армии я, продолжая сочинять песни и играть в ВИА, но занимаясь этим уже сугубо как хобби, поступил и стал учиться на отделении журналистики филологического факультета университета.

   Пошло-поехало

   Надо сказать, что отделение было молодое, и от классического филологического наше образование отличалось незначительно. Читая по обязанности "большую" литературу - классику старую и современную (вместо привычной фантастики), слушая лекции по истории и теории литературы, я все чаще стал ловить себя на мысли, что я все-таки хочу стать именно писателем. Но мой вкус начал как-то "размываться". Ведь если до университета я любил Беляева, Стругацких, Шефнера, Анчарова, Гаррисона, Азимова, Шекли, ну, еще Диккенса ("Пиквикский клуб"), Марка Твена, О'Генри, Дюма и Стивенсона, то есть литературу стремительную, приключенческую, включая фантастику, то в университете проникся античными авторами, русской классикой (особенно Достоевским, Гаршиным, Лесковым, Гончаровым), зарубежной (особенно Франсом, Золя, Флобером и Мопассаном), а также более современными Маркесом, Кортасаром, Хемингуэем, Фицжеральдом, Сэлинджером, Ремарком. И к фантастике стал относиться не то чтобы пренебрежительно, а как к порочной страсти. Мол, знаю, что предмет недостоин, но люблю, люблю...

   В университете вновь началась практика литературных игр: с одногруппниками Вовой Безменовым и Костей Поповым мы баловались буримэ, писали какие-то рассказики. С Костей мы пошли подрабатывать в многотиражку одного технического вуза, и однажды, когда на полосе образовалась "дыра", я заполнил ее, за пару часов написав какой-то идиотский фантастический рассказ под названием "Операция "Эмбрион". То есть фантастика все-таки не отпускала меня. И когда на третьем курсе я все-таки решился попробовать что-то написать, это была фантастическая повесть.

   Повесть называлась "Мир вдребезги". Герои - английские рок-музыканты. Лидер группы становится наркоманом, негодяй-продюсер подсаживает его на героин, а потом за большие деньги и вовсе втягивает в какую-то ужасную историю. А именно: некий еще больший негодяй-профессор изобретает какую-то хрень, которую если ввести человеку и он, допустим, сразу после этого умрет, то его трупом можно дистанционно управлять как роботом-манипулятором. Эту хрень подмешивают бедолаге в дозу героина, а потом с помощью его тела устраивают ограбление ювелирного магазина.

   Я писал эту повесть примерно год. А куда было торопиться? К тому же у меня к тому времени было уже двое маленьких детей, а времени, соответственно, немного. Сейчас я понимаю, что по сюжету это был самый что ни на есть стандартный западный триллер. Да не из лучших. Сейчас таких по пять штук в день идет по телевизору, и мы переключаем канал на что-нибудь поинтереснее. Например, недавно я видел что-то похожее, назывался фильм "Мёртвое дело". Но тогда-то этих триллеров мы не видели, и для того времени это была, как мне сейчас кажется, довольно продвинутая штука, прямо-таки прорыв: оживший труп, наркобизнес, рок-тусовка. К тому же у меня наблюдается патологическое отсутствие литературной памяти, и я при всем желании не могу заниматься даже косвенным плагиатом, всё изобретаю заново, и у меня в этой повести были довольно интересные изобретения в области стиля, в характерах, в сюжетных поворотах. И особенно во всем, что касалось музыки. И все-таки, по большому счету, это была ерунда на постном масле.

   Я написал эту штуку, очень собой загордился и разослал по редакциям журналов и по издательствам. Отовсюду мне пришли ругательные рецензии. Особенно кляли меня за так называемый "хеллоу-бобизм". То есть за то, что я написал про заграницу, хотя ни разу там не был. Мол, что у нас своих проблем нету? Я переписывал повесть, кроил ее так и сяк еще примерно год, а потом, наконец, забросил. Лишь потом, много лет спустя, я все-таки переписал ее заново, переложив на российскую почву, добавив нашего быта, психологизма и переназвав в "Рок-н-ролл мёртв". Дрянь получилась откровенная. Потому что смачным западным триллером повесть быть перестала, а до хорошей российской фантастики так и не дотянула. Однако в таком варианте она все-таки дважды выходила в сборниках, но потом я решил больше никогда ее не издавать, не позориться, даже если предложат хорошие деньги.

   Вообще я бы предложил оценивать всякое литературное произведение (не в читательском восприятии, а по собственному признанию самого писателя) по трем показателям, разделив на проценты. Сколько написано сердцем (то есть интуитивно, по вдохновению), сколько головой (с интересом, старательно и с удовольствием) и сколько жопой (мучительно, потому что надо "гнать текст" или связать концы сюжета, которые нелогично торчат в разные стороны, или потому что неохота, душа не лежит, противно). [(c) Назовем этот способ самооценки "Методом Буркина".] При этом вовсе не обязательно вдохновенный текст объективно хорош, - чего-чего, а вдохновения, то есть упоения и радости от процесса письма, графоманам не занимать. А во "Властелине колец", например, вообще не чувствуется вдохновения, сплошная честная, рассудочная, старательная работа. И это прекрасная книга.

   Так вот, первый вариант повести про мертвого музыканта я бы оценил так: 5%-60%-35%. То есть, вдохновения там было мало, зато многое писалось с интересом, увлеченно, ну, и немало вымучивалось по "самозаказу", когда дело касалось эпизодов, в которых приходилось писать о том, в чем я ничего не смыслил. Например, описывалась сцена погони на автомобиле, а водить я тогда еще не умел, да и весь заграничный антураж, конечно же, вымучивался... Но вообще-то, это соотношение довольно неплохое. Вот во втором, модернизированном обрусевшем варианте, который мне честно казался лучше, соотношение было, пожалуй, уже 5%-35%-60%. Ужасно жалко, что первого варианта у меня не сохранилось. С удовольствием прочитал бы его сейчас и похохотал бы. Или отдал бы издателям. Кто знает, как он смотрелся бы сегодня, когда "хеллоубобизмом" никого не удивишь.

   Когда я закончил "Мир вдребезги", мне так осточертел детективно-фантастический реализм, который в тот момент уже основательно претил моему эстетскому филологизму, что я тут же принялся лихорадочно писать нечто сказочно-фантасмогоричное, поэтичное, по-модернистски нелогичное, растрепанное, русское. Короче, эстетское. Это был роман "Куколка василиска". Рукопись этого "великого" произведения тоже не сохранилась, я его даже никому не отправлял. Бред это был редкостный, хотя и вдохновенный (80%-5%-15%). Про некую девушку-студентку, которая мечется в любовных многоугольниках (я тогда был уже на пятом курсе и как раз метался между женой и несколькими платоническими студенческими влюбленностями), а потом ни с того, ни с сего героиня превращается в какого-то блистающего монстра и улетает в ночь.

   Закончив эту рукопись, я ее внимательно прочитал, забраковал и выкинул в мусорное ведро. Оставил только симпатичное, стоящее особняком к основному тексту, предисловие (о начале творения текста), перенеся туда и несколько самых удачных эпизодов из других глав. И назвал это новеллой "Пятна грозы" (80%-19%-1%). Это довольно забавная, очень инфантильная штуковина, и именно она стала моей первой крупной литературной публикацией. Я отправил этот текст в 30 журналов и издательств, и мне пришло 29 отрицательных рецензий. Когда пришла первая, я читал ее и видел, что я полный идиот, там очень хорошо это объяснялось. Когда читал вторую, у меня уже появилось сомнение: то, за что первый ругал, второй хвалил и наоборот. Ну, а когда пришло 29, они друг друга как бы аннулировали. А тридцатый издатель, журнал "Парус", рассказ напечатал, и тот по читательским письмам был признан лучшей литературной публикацией года. С тех пор я критике не верю.

   Несколько позже, на конвенте "Волгакон", в связи с этой неказистой и так странно созданной новеллой со мной приключилась смешная история. На банкете я оказался за тем же столиком, что и американский писатель-фантаст Кристофер Сташефф. Это был такой толстый бородатый добродушный человек. И он после знакомства спросил меня через переводчика: "Юлий, вы тоже писатель?" Я ответил: "Да, но у меня напечатан только один рассказ". Переводчик перевел. Сташефф из приличия спросил: "Каким тиражом?" В Советском Союзе было лишь несколько молодежных журналов, но все они выходили гигантскими тиражами. И я ответил как есть: "Миллион экземпляров". Сташефф с поразительной прытью поднял свое грузное тело над столом и провозгласил: "За великого русского писателя!" Американцам ведь такие тиражи и не снились. Было смешно.

   Потом была повесть "Ёжики в ночи" (10%-70%-20%). Я опять качнулся в социально-реалистическую фантастику. Симпатичная для своего времени и для моего тогдашнего уровня повесть. Писал я ее старательно, года два. Про то, как люди с помощью некоего приспособления объединяют свои личности и становятся одним целым, превращаясь, правда, при этом в аморального монстра. Возможно, это был подсознательный протест с моей стороны социализму... А может и нет. Средняя вещь, но, повторю, для меня и для того времени - неплохая. Но увидела свет она много лет спустя, напрочь потеряв актуальность, потому можно сказать, что никакой роли ни в моей судьбе, ни в читательском сознании она не сыграла.

   Интересным фактом в биографии этой повести является то, что ее первое издание должно было случиться вовремя: она стояла первой в ВТО-шном сборнике "Ночная птица". Но весь тираж этого сборника сгорел в типографии города Цхинвала. На свете существует лишь пять экземпляров этой книги, которые Виталий Пищенко, если не врет, вывез из горящего здания на БТРе. У меня его нет. И не надо.

   ... Когда Сташефф назвал меня великим, я к тому времени и впрямь чувствовал себя таким. Хоть "Мир вдребезги" нигде и не напечатали, но повесть заметил сотрудничавший с "Техникой Молодежи" Виталий Бабенко и пригласил меня в Дубулты на "Семинар молодых писателей-фантастов". Я тогда даже и не предполагал, насколько это интересное мероприятие, сколько я там встречу замечательных людей, и приглашение принял не сразу, слегка покочевряжился. Но потом поехал: почему бы не посмотреть Прибалтику, если на халяву. И уж очень хотелось кому-нибудь похвастаться своей новой вещью. Это была повесть"Бабочка и василиск". (Как видите, тема василиска меня не оставила.)

   К тому моменту я уже работал корреспондентом газеты "Молодой ленинец". Вновь захотел написать нечто волшебное. И красивое. И необычное. Я собрал в кучу все "филологическое", что мне понравилось у любимых писателей, - то есть подмеченные у них приемы, тропы. И добавил в эту кучу разные собственные языковые изобретения, за годы накопившиеся в записной книжке, но пока нигде не реализованные. И я не спешил. Я хотел, чтобы каждый абзац этой повести был событием хотя бы для меня самого. Я вложил в нее весь свой опыт. А вдохновением я тогда был переполнен, потому что по уши был влюблен в тот момент. И эта маленькая повестушка, которую я писал года полтора, получилась гениальной, я и сейчас это скажу, положив руку на сердце. Что касается принятого выше расклада, тут он выглядел примерно так: (50%-50%-0%). Вообще-то ничего зазорного в том, чтобы что-то "дописывать жопой" я не вижу: иногда просто сроки заставляют. Но тогда никаких сроков передо мной не стояло, если не писалось, я откладывал рукопись и спокойно жил, переполненный любовью, пока не приходило следующее предложение, следующий абзац или хотя бы слово.

   Вот два фрагмента из моей документальной повести "Королева белых слоников" о "Бабочке и василиске".

   "... Я привез с собой в Одессу окончательно отредактированную рукопись повести. Я очень хотел, чтобы ее прочла Элька, ведь эта книга родилась из нашей любви, хотя реальных событийных параллелей между ней и нашей историей почти не было. Днем мы пошли на работу к Мишеку - в редакцию газеты "Одесский рабочий". Надо отметить, что название это являет собой пример оксюморона -- сочетания несочетаемых слов. "Сладкая соль", "еврейский крестьянин", "одесский рабочий"... Только мы пришли, Мишеку срочно понадобилось куда-то слинять, и он ушел, оставив нам ключ от кабинета. Думаю, он сделал это из вежливости, понимая, что его общество нам не так уж и необходимо.

   На улице было жарко, но в кабинете - довольно прохладно. Мы сначала целовались, занимались чем-то вроде петтинга, а потом решили попить пива. Рукопись "Бабочки" у меня была с собой. Я сделал так: посадил Эльку за стол читать текст, а сам пошел покупать обратный билет. ... Нашел вокзал, купил билет, купил пиво, вернулся часа через два с половиной, открыл кабинет... Я еще никогда не видел Эльку такой зареванной. Рукопись "Бабочки" была мокрой насквозь. Вот тогда я утвердился в мысли, что я и впрямь написал хорошую вещь".

   "... Помню второй день ... Дубултов, когда в разгар ... небогатого пьянства в комнате появились два днепропетровца - Саша Кочетков и Саша Левенко, открыли свои дорожные сумки и достали шмат сала, солидный запас домашней копченой колбасы, трехлитровую банку домашнего же овощного рагу и бутылку горилки. Это был праздник.

   А на следующее утро Кочетков еще раз поразил меня. Мы с Элькой, как повелось, вышли на берег... И тут из гостиницы выскочил Саша - стройный, подтянутый и загорелый - в трусах, вприпрыжку побежал к морю и, не замедляясь, вбежал в маслянистую от холода гладь. Мне даже смотреть на это было зябко. А он, набултыхавшись в пенистых приливных волнах, так же вприпрыжку убежал обратно в Дом творчества.

   Кстати, ему первому я дал тогда рукопись только что написанной повести "Бабочка и василиск". Саша сказал мне: "Эта вещь страшна тем, что в ней ты достиг совершенства, и в этом стиле, не повторяясь, писать ты больше не сможешь". Я поверил ему и больше в этом стиле не писал. Зря, наверное..."

   "Бабочка" имела достойную литературную судьбу: около двух десятков переизданий в журналах, авторских и литературных сборниках России, Украины, Польши и Франции. Но это - значительно позже.

   Потом были повести "Королева полтергейста" (5%-85%-10%) и "Вика в электрическом мире" (5%-85%-10%). Такое соотношение сделало эти вещи вполне добротными и интересными. Наверное, я нащупал к этому моменту свою манеру письма, свой метод работы, и должен был бы, по идее, на этом остановиться. Но я не пожелал: добротные и интересные вещи эти были не великими, это я понимал как филолог. А вот небольшая сказка "Автобиография" (90%-10%-0%) хороша по самому высокому счету. Просто к тому моменту я убедился, что никто меня печатать не собирается, и писал этот текст по принципу: пусть хоть строчка за месяц, но только тогда, когда сильно хочется. Вот и получилось что-то вроде стихотворения, написанного, правда, "в час по чайной ложке" - примерно за год, так как вдохновение посещало уже не так часто: любовь перестала приносить эйфорию, а превратилась во что-то вроде хронической болезни.

   На этом я, пожалуй, подошел к следующему этапу своей литературной биографии. Потому что все вышеназванные тексты, писанные в течение десяти лет в Томске, были собраны в одну книжечку и изданы. Это была новая ступенька "писательской карьеры". Изменилось и все прочее: семейное положение (развелся), местожительство (переехал в Алма-Ату), работа (бросил журналистику), стиль жизни (стал "свободным художником") окружающий мир (развалился Советский Союз, попер капитализм), отношение к моему жанру (фантастику стали активно печатать). Ну, и еще одно событие сильно переменило мой подход к литературной работе - знакомство с Сергеем Лукьяненко, который уже тогда мыслил книгами, а не строчками, как я. Он хотел стать профессиональным писателем, а не самовыражаться прежде всего. Он не был так бит критикой и отказами, как я, он не считал, что краткость - сестра таланта, и он хотел получать за свои тексты большие деньги. Он, к тому же, почти не застал то время, когда писать фантастику было в этом смысле абсолютно бесперспективно.

   О том, как мы писали трилогию "Остров Русь", подробно написано в "Необязательном эпилоге" к этой книге. Вот он. С расстояния прожитых лет этот текст кажется мне поверхностным и чванливым. Но в этом и определенная его прелесть. Такими мы и были.

   "Юлий Буркин и Сергей Лукьяненко и думать не думали, что когда-нибудь они будут писать в соавторстве. Юлий жил в сибирском городе Томске, Сергей - в казахской Алма-Ате. Юлий сочинял замороченную бытовыми подробностями психологическую прозу, Сергей - юношеские приключенческие повести. Единственная точка соприкосновения - и тому, и другому не чужда фантастика, но, сами понимаете, это абсолютно ничего не значит: Кир Булычев и Стивен Кинг, например, тоже пишут фантастику, а можно ли представить их работающих в соавторстве?

   Но человек предполагает, а Бог располагает. Сергей и Юлий познакомились в Санкт-Петербурге на "Интерпрессконе" - тогда еще "всесоюзной" сходке писателей-фантастов и фанатичных ее потребителей (фэнов). Еще до этого Сергей прочел в журнале "МЕGА" повесть Юлия "Бабочка и василиск" и, будучи в восторге от нее, подарил Юлию с дарственной, само собой, надписью свою только что вышедшую книжку "Рыцари сорока островов".

   К подарку Юлий отнесся скептически, так как, склонный судить о людях по внешности, решил, что этот пухленький усатый юноша вряд ли способен написать что-то толковое. До книжки без особого энтузиазма добрался только в поезде, возвращаясь в Томск, когда читать было уже абсолютно нечего, и, неожиданно для себя, прочитав ее залпом, находился некоторое время в эйфории. Язык Сергея был точным и ясным, повествование - ярким и увлекательным... (Верно. - С.Л.) Так появилась почва для будущего соавторства - взаимное уважение писателей к творчеству друг друга при всей разности их стилей, мироощущения и, в конце концов, возраста.

   Однажды в Томске Юлий задумался над тем, почему, занимаясь фантастикой, он ни разу еще не написал ничего, связанного с космосом, с путешествиями во времени, с какими-нибудь монстрами и т.п. (С монстрами ничего не написал? Юлик лукавит. Критики называют его БурКингом и в чем-то здесь правы. - С.Л.) Скорее, играя сам с собой, начал конструировать сюжет, в котором должно было присутствовать все вышеперечисленное. Вскоре стало ясно, что задуманная вещь не может быть серьезной, иначе она станет банальной до омерзения. Итак, юмористическая, может быть даже пародийная повесть. Еще неплохо было бы главными героями сделать не взрослых дядей, а детей... И Юлий решил, что это будут его сыновья Стас и Костя... Когда сюжетный "скелет" повести в самом черновом варианте был разработан, Юлий понял, что ему с этой вещью не справиться - он засушит ее, замордует психологизмом, бытовухой и чернухой. И игра была без особого сожаления оставлена.

   Весной 93-го Юлий по самым, что ни на есть житейским (хотя слегка и романтическим) обстоятельствам перебрался в Алма-Ату и устроился работать в коммерческий отдел газеты "Казахстанская правда". Шеф отдела, Аркадий Кейсер, был неравнодушен к фантастике, что, собственно, и привело туда Юлия. Так что Аркадия можно считать одним из главных "виновников" появления этой книги, ведь в том же самом коммерческом отделе "Казахстанской правды" у него уже работал тогда Сергей Лукьяненко. И только благодаря этому общение Юлия и Сергея стало достаточно тесным. Там же, надо заметить, работали и известный критик-фантастовед Алан Кубатиев, и фэн Валера Смолянинов, послужившие позднее прообразами чуть ли не главных персонажей этой книги. Да что говорить, и сам Аркадий стал очень занятым и напрочь засекреченным агентом ДЗР Кейсероллом.

   В первую же встречу с Сергеем в Алма-Ате, Юлий вспомнил о своем нереализованном сюжете и подумал вдруг, что вот Сергей-то с его гайдаровским (Да??? - С.Л.) стилем, пожалуй, как никто справился бы с ним. В гостинице, за рюмочкой (очередной... - С.Л.) коньяку, Юлий объявил сие Сергею и поведал сюжет. Сергей к последнему отнесся довольно прохладно, но тут же сделал несколько толковых уточнений и дополнений. (Например, ключевой поворот, что спасенная пацанами в древнем Египте девочка - их собственная мать, выдуман Сергеем именно тогда. - Ю.Б.). А затем, сославшись на занятость, и желая в мягкой форме отвязаться от слабо заинтересовавшей его затеи, он предложил Юлию составить подробнейший план будущей повести - с разбивкой по главам, с психологическими характеристиками персонажей, со всеми перипетиями сюжета... А там уж он посмотрит - будет писать или нет.

   Как истинный Овен (т.е. баран) Юлий с упорством принялся за этот кропотливый труд. Надо заметить, что доселе Юлий, как, кстати, и Сергей, ни разу не писал планов для будущей вещи. Через несколько дней план объемом в 20 машинописных страниц был готов. Сергей прочел его и повел себя совершенно по-новому: он заявил, что немедленно приступает к написанию предисловия. Вот и еще одно совпадение: по Зодиаку Сергей тоже Овен... Через два дня предисловие было готово.

   К тому моменту уже стало ясно, что повесть будет писаться В СОАВТОРСТВЕ. Юлий брал на себя разработку сюжета, редактуру и "отписывание" тех кусков, которые у Сергея почему-то "не шли". При этом, отписывая их, Юлий должен был имитировать стиль Сергея, т.е. брал на себя роль "литературного раба". Сначала дело шло именно так, но вскоре, когда стилистический строй был окончательно выработан, Сергей и Юлий стали писать уже более независимо друг от друга, распределив по плану участки текста, и с "рабством" было покончено.

   Работа шла поразительно быстро, ни Юлий, ни Сергей никогда еще не писали в таком темпе. По-видимому, влияло возникшее ощущение соревнования. Надо сказать, что соревнование было не только количественным, но и качественным: кто интереснее, кто смешнее, кто КРУЧЕ... В то же время, понимая, что цель-то у них единая, соревнуясь, Юлий и Сергей помогали друг другу. Частенько они перезванивались (Юлий со своей подругой к тому времени уже снял в Алма-Ате квартиру) и подсказывали друг другу те или иные "приколы". Например. Звонит Сергей. "Юлик, ты сейчас про что пишешь?" "Про то, как пацаны с Хайлине познакомились". "Там, помнишь, она должна сказать, что сегодня с фараоном не может встретиться?.." "Да, он на охоте, я это уже написал". "Лучше не на охоте. А то они все что-то охотятся. Шидла на тараколли - в будущем, фараон - в прошлом... Пусть он лучше примеряет свадебную юбку. Представляешь, какое важное государственное событие?.." "Класс. Беру". Вот, примерно так. И теперь уже трудно разделить, кто что придумал, кто что написал...

   Сама манера работы у Сергея и Юлия абсолютно разная. Сергей садится за пишущую машинку и штампует чистовик. Юлий пишет от руки, затем все многократно редактирует, переписывает, снова редактирует и тогда уже печатает на машинке... и снова редактирует. (Именно поэтому Аркадий Кейсер, например, к факту данного соавторства отнесся весьма скептически, заметив, что невозможно, мол, запрячь вместе "коня и трепетную лань". Как ни хотелось Юлию думать, что под "трепетной ланью" Аркадий подразумевает его, пришлось смириться с лошадиным образом.) Как-то Сергей увидел (не будем уточнять, где) всю исчерканную-перечерканную страничку черновика Юлия, в которой не было буквально ни одного не переправленного слова, ни одного предложения, в котором слова не были бы переставлены в ином, нежели первоначально, порядке, и заявил: "Ужас! Если бы я так мучился, я бы вообще не писал".

   Легкость, с которой пишет Сергей, слегка раздражала Юлия. Но вскоре стало ясно, что на самом-то деле конечный результат (в смысле качества и количества текста, выдаваемого в определенный срок), как ни странно, у них примерно равный. Видимо, дело просто в том, что Сергей сначала основательно переваривает текст в голове, а затем выдает его "на-гора", а у Юлия процесс "переваривания" сопровождается маранием бумаги. Выход же - один.

   К особенностям того, как писались "Мама" и "Остров" нужно отнести и злобное взаиморедактирование соавторов. Процесс этот проходил болезненно, Юлий и Сергей частенько ругались и ссорились, отстаивая не только тот или иной сюжетный ход, но и, например, форму какого-нибудь глагола или порядок слов в предложении. После первой редактуры, произведенной Юлием над вступлением "Мамы", Сергей пришел в ужас и решил, что процесс не пойдет. Однако следующая редактура, произведенная Сергеем над Юлием, заставила соавторов умерить пыл. Нервно потирая затылок, Юлий долго и въедливо докапывался, что испытывал Сергей, когда он его правил. То же самое? Да? Извини... Давай будем бережнее друг к другу... Иногда прибегали к помощи третейских судей, в качестве которых выступали то Кубатиев, то Смолянинов, то жена Сергея (Соня), то подруга Юлия (Юля). (Последняя особенно помогала в работе над "Островом", чем и заслужила посвящение. - Ю.Б.) За то уж окончание главы, части, тем паче целой повести сопровождались великолепными дружескими попойками (Не говори этого слова! - С.Л.), и все обиды снимались.

   Вопреки задуманному, стиль, выработанный в соавторстве, не похож ни на стиль Сергея, ни тем более на стиль Юлия. То же можно сказать и о вещах в целом. Стремясь поразить друг друга, овны Юлий и Сергей свалили в одну кучу все, что только могли, хорошенько перемешали, проварили и получили эдакое джеромовское "ирландское рагу". Одни будут есть его, не различая ингредиентов, другие же, более начитанные или более дотошные, то тут, то там будут натыкаться на останки уже знакомых им блюд.

   Кстати, о сравнении литературного произведения с блюдом. Откровенно вставная глава в "Маме" о семинаре кулинаров дала толчок тому, чтобы персонажи повестей стали узнаваемы узким "фэндомовским" кругом. Только хорошо знающие Бориса Натановича Стругацкого узнают его в Бормотане, а в семинаристах-кулинарах - членов Ленинградского семинара молодых фантастов. Подобная же петрушка и с ВБО в "Острове": баян Шнобель - писатель Носов, ткачев сын - само собой, Ткачев и пр. Другими словами, авторы слегка "заигрались" и всунули в повествование многих своих друзей и знакомых, ничуть сие не оправдывая сюжетно. Единственное, что оправдывает их - то, что тот, кто этих друзей и знакомых не знает, попросту ничего и не заметит, а уж тот, кто знает, повеселится еще и над этим.

   ... Итак, работа над "Мамой" шла к концу, когда Сергей робко предложил написать что-нибудь еще. Дело в том, что написание "Мамы" вывело его из первого в жизни писательского кризиса, и более того, заставило параллельно писать собственный роман. Работа в соавторстве стала для него не то мощным допингом, не то легким наркотиком. В ответ на предложение Юлий заявил Сергею, что у него есть еще одна сюжетная идея. А именно - фэнтези на основе русского фольклора. Сергей заметил, что подобные попытки уже делались, но вообще-то - заманчиво. Тут же решили, что главными героями будут три богатыря. И моментально родилась параллель с тремя мушкетерами. Значит, нужен Д'Артаньян. Ну, кто же может им быть, как ни Иван-дурак?.. Дальше - больше, и после превращения Ивана-дурака в негра стало ясно, что и эта повесть будет не серьезной, а пародийной, возможно даже в большей степени, чем "Мама". Новая идея так захватила их, что ждать окончания "Мамы" уже не было терпения. Труд закончить ее взял на себя Сергей, освободив Юлия для создания плана очередной повести.

   Через несколько дней план (примерно того же объема, что и первый) был готов. Но были в нем кое-какие сюрпризы. Странным образом в него вновь просочились Смолянин и Кубатай; отсюда следовало, что дело происходит вовсе не в прошлом, а в будущем, отсюда - идея русской фольклорной колонии в Африке и т.д. и т.п. И вот поначалу абсолютно самостоятельная вещь превратилась в косвенное продолжение "Мамы".

   Если при написании первой повести Сергей и Юлий штудировали учебник истории для пятого класса средней школы (глава "Древний Египет"), то теперь - академическое издание русских былин. До сей поры они сталкивались с былинами лишь в их прилизанном хрестоматийно-школьном варианте. Но оказалось, что настоящие, исконно народные былины - совершенно иные. Оказалось, русский богатырь - не столь глобальная монолитная фигура, каким его представляют школьникам. Наоборот, врагов побеждают богатыри часто хитростью и обманом, с девицами красными, как правило, "венчаются" не в церкви, а "под ракитовым кустом", "зелено вино" потребляют немеряно и т.д. и т.п... Короче, хулиганы какие-то, а не богатыри... Ну, не совсем так, конечно, но близко к тому.

   Ни Юлий, ни Сергей не собирались "порочить национальных святынь". Наоборот, такие богатыри показались им человечнее, а соответственно и интереснее хрестоматийных. К тому же это добавляло повествованию пародийности и комичности.

   Стилевой тон, как и в прошлый раз, задал Сергей. Но тут уже сразу пошло "соавторство" в полном смысле этого слова. Так сказать, "притерлись". В этой повести царит уже полный беспредел в смысле заимствований и цитат... Сплошная игра. Повесть писалась весело, и авторы надеялись, что так же весело она будет и читаться. Если "Мама" - повесть скорее подростковая, нежели взрослая, то "Остров" - наоборот. Вновь персонажи назывались зашифрованными именами друзей и знакомых. При этом некоторые персонажи позаимствовали у своих "крестных отцов" те или иные черточки внешности, характера или манеры поведения, некоторые же, кроме имени, не имеют с ними ничего общего. Большинство прототипов, конечно же, люди куда более забавные и глубокие, чем их литературные образы. Но авторы самокритично понимали, что широкие читательские массы не обязаны знать всех их друзей, и создавали в первую очередь литературные произведения - а не путеводитель по фэндому.

   ... Когда заканчивался "Остров", Сергей и Юлий уже принялись за разработку плана последней части трилогии. На этот раз и план писался вместе. А необходимость третьей повести была очевидна: она должна была свести вместе, сцементировать две предыдущие. Жанр был вычислен: все это - фантастика, но "Мама" - сайнс фикшн-пародия + приключения, "Остров" - сайнс фикшн-пародия + сказка, а третья повесть должна быть - сайнс фикшн-пародией +... ну, какой у нас еще наиболее массовый жанр остался? Конечно же ДЕТЕКТИВ. Так же были "вычислены" и персонажи: кто перейдет из "Мамы", кто - из "Острова", кто появится новый...

   Поиску названия третьей повести был посвящен целый вечер... Веселый вечер. Было много... (Не говори этого слова! - С.Л.)

   А вот писалась она в иных условиях, нежели две предыдущие. Дело в том, что как только был закончен ее план, Юлию пришлось вернуться в Томск. Буквально в последний день перед отъездом они по плану распределили с Сергеем, кто какие куски "отписывает"... Не было уже того бурного общения, той соревновательности и взаимопомощи. В результате, если "Мама" и "Остров" писались по месяцу (! - С.Л.), "Царь" писался более полугода. Здесь большую помощь оказала Соня Лукьяненко, контролируя Сергея и не давая уходить в сторону от намеченного сюжета. Но все равно разночтений первоначально было много, вплоть до того, что одну главу соавторы по ошибке написали дважды - и Сергей, и Юлий. Окончательная его редакция производилась "на нейтральной территории" в Новосибирске на фестивале фантастики "Белое пятно".

   Если в "Маме" заимствования и цитаты достаточно случайны, и без них, в общем-то, можно было и обойтись, то в "Острове" они уже имеют большее значение: убери параллель с "Тремя мушкетерами" - и повесть рассыплется. А уж "Царь" полностью построен по принципу литературной игры, ведь его персонажи путешествуют по Вымышленным мирам. Этот сюжетный ход давно уже не давал покоя Сергею, казался очень продуктивным (нечто подобное видим у Стругацких в "Понедельник начинается в субботу"). Юлий же бредил превращением персонажа в муху и связанными с этим приключениями а-ля "Золотой осел" Апулея (отсюда и название части - "Золотая муха"). Ну а произведение, в котором герой обретает всемогущество и всевластие, грезилось им обоим уже давно. (Признаемся: у писателей, которые все уверены, что знают жизнь лучше политиков, это больная тема. Примеров тому - тьма.) Вот из этих-то трех составных и сложился сюжет "Царя". Когда Сергей и Юлий писали его план, чувствовали, что эта повесть станет достойным заключением трилогии, будет самой в ней увлекательной. Однако специфические условия работы могли повлиять на итог не в лучшую сторону. Но об этом судить уже не им, а главному герою любой книги - ЧИТАТЕЛЮ".

   Суд читателя был самым положительным. Книга продается до сих пор и считается чуть ли не классикой современной фантастики. К этому осталось добавить лишь оценку соотношения сердца, головы и жопы. С моей стороны она такова: "Сегодня, Мама!" (5%-80%-15%), Остров Русь" (10%-80%-10%), "Царь, царевич" (5%-60%-35%). Если предположить, что и у Сергея расклад примерно тот же, то легко понять, почему эта книга имеет стабильный успех. Потому, что написана она прежде всего головой - "с интересом, старательно и с удовольствием".

   Но хоть мне эта книжка и нравится до сих пор, меня не устроило в ней то, сколько в нее было вложено "сердца". Я всегда относился к ней, как к удачной РАБОТЕ. Потому, наверное, следующую книгу мне захотелось писать о чем-то ЛЮБИМОМ. А самое любимое у меня (кроме любимых женщин и собственных детей) - музыка "Битлз". Отсюда и появилась идея книги "Осколки неба".

   И вот тут поясню, почему знакомство с Серегой Лукьяненко я считаю для себя этапным. Потому что и за "Осколки", и за книгу о цивилизации разумных бабочек "Цветы на нашем пепле" я взялся только благодаря этому знакомству. Ведь до него я был уверен, меня так приучили, что писать нужно о том, что хорошо знаешь, дозировано и осторожно фантазируя. А Серега с одинаковой легкостью писал и о реальном, и о вымышленном. Он даже не задавал себе вопроса (во всяком случае, внешне выглядело так), имеет ли он моральное право писать о том, в чем ничего не смыслит, он просто писал, практически без черновиков, набело, он просто грезил наяву, и его грезы на бумаге выглядели реальнее реального. Вот этой-то безответственной смелости я у него и набрался. Никогда без этого знакомства я не решился бы писать ни книгу о "Битлз", с которыми никогда знаком не был, ни книгу о разумных бабочках, что вообще - полный бред.

   Не знаю почему, задумав "Осколки", писать я сначала стал все-таки "Цветы". А, да, еще была повесть. У меня ведь была большая пауза и, чтобы "расписаться", я взялся за продолжение повести "Королева полтергейста". Это повесть про девочку, которая научилась становиться невидимой, затем вляпалась в криминал и запуталась в любви. Повесть неплохая, хоть и невеликая. Навеяна "Воспламеняющей взглядом" Кинга. Сегодня из нее вышел бы приличный телесериал. Невелика, правда, была бы честь. Так вот, я взялся за продолжение, и назвал его "Королева в изгнании". Взялся буквально от нечего делать, лежа в тот момент в больнице. Получилось вполне ничего себе так. Добротная жвачка. Продолжение сериала: (0%-20%-80%). Напечатана повесть лишь раз в моей второй авторской книге - "Королева полтергейста" в серии АСТ "Детектив Для Дам". За эту книгу я получил свой первый крупный гонорар, на который купил свой первый компьютер. Вот и все, что я могу сказать хорошего об этой книге, и я не хочу, чтобы повесть "Королева в изгнании" была когда-нибудь переиздана.

   Потом я взялся за повесть (опять же) "Цветы на нашем пепле". Был в гостях у художника Севы Мартыненко, и он показал мне свои картинки с маленькими, сексапильными, вооруженными до зубов крылатыми девушками. Проходной сегодня образ, но тогда он меня зацепил, я стал придумывать, откуда такие существа могли бы взяться, выстраивать сюжет. Увлекла сама идея. Ведь действительно, если человечество создаст когда-нибудь хранилище эмбрионов для своего возрождения в случае глобальной катастрофы, то почему бы не воспользоваться ситуацией и слегка не модернизировать человека с помощью генной инженерии?

   И вот рядом с банком человеческих эмбрионов создается запасной - с эмбрионами человека "модернизированного", более живучего, здорового, красивого. Это существо в разы меньше, чтобы никогда ему Земля не казалась маленькой территорией с ограниченными запасами. И благодаря небольшому весу и наличию "бабочковых" крыльев оно еще может летать. Интеллект его велик, так как мозг работает несколько не так, как у существующего ныне человека, в его геноме есть кое-что от насекомого, отсюда и миниатюризация (говорят, тараканы и крысы имеют примерно одинаковый интеллект, несмотря на то что таракан в сотню раз меньше).

   Катастрофа случается, и выживают именно эти искусственные потомки людей. А информационный банк, который люди заботливо оставили праправнукам, волею судеб оказался им недоступен, они даже не знают о его существовании. И цивилизация разумных бабочек началась с нуля... Но все это остается "за кадром", все это лишь предпосылки, а в кадре - приключения в удивительном мире удивительных существ, пытающихся узнать истоки своей природы... В принципе, это люди, но их социальные, семейные модели очень неожиданны, экзотичны. Да и характеры, отношения, чувства... (Кстати, мир "Цветов" очень похож на мир недавно увиденного мною фильма "Аватар". Точнее, наоборот: все-таки эта книжка вышла лет на двадцать раньше.)

   Писал задуманную повесть я старательно и с удовольствием (5%-90%-5%). Получилось неплохо. Повесть напечатал журнал "День и ночь", заплатил гонорар, я вспомнил, что я теперь "профи", и стал придумывать продолжение. Шло это дело туго, на самом-то деле, все, что хотел сказать, я сказал в первой повести. Наученный неудачей с "Королевой", я не стал писать прямое продолжение. Я скакнул сразу на тысячу лет вперед и в другое государство, использовав только тот же самый мир - мир разумных бабочек будущей Земли.

   Параллельно я обдумывал будущую книгу "Осколки неба, или Подлинная история Битлз". Почему-то я боялся взяться за нее в одиночку. Чувствовал недостаток раскованности собственной фантазии. Предложил даже Лукьяненко взяться за книгу вместе со мной, но он, хоть и не забронзовел еще тогда, к моему предложению остался равнодушен, сказал, дескать, не мое это. Мне было обидно, я был уверен, что мы написали бы с ним прекрасную книгу, хоть мне и приходилось бы сдерживать полет его фантазии (вещь-то задумывалась полудокументальная). Но не мог же я его заставить. И я вполне понимал его. Точно таким же "не моё" я ответил ему еще в Алма-Ате на предложение вместе работать над книгой, которую он потом написал сам и назвал "Осенние визиты". Фабула будущей книги с появлением двойников-носителей некоей идеи показалась мне тогда довольно идиотской. И кажется таковой до сих пор. Добро и зло там мочат друг друга с одинаковой свирепостью, прямо по Жене Лукину: "На исходе века взял и ниспроверг // Злого человека добрый человек. // Из гранатомета хрясь его, козла, // Cтало быть, добро-то посильнее зла..." Несмотря на идиотизм задумки, Сергей написал неплохую книгу.

   Я набрасывал, уточнял план "Осколков" и искал соавтора. Поговорил с томичом Женей Шестаковым, чьи юмористические рассказы мне очень нравились. Женя тоже не проникся. Сейчас он довольно известный юморист, и вот ирония судьбы: как раз когда я пишу эти строки, в ЖЖ разразился великий срач между Лукьяненко и Шестаковым. Я не слежу за этой, мягко говоря, дискуссией и не знаю, кто в ней прав, а кто виноват, поражает другое: как они нашли друг друга - два моих несостоявшихся соавтора "Осколков неба". Это разные люди из разных миров, пишущие в разных жанрах, ведущие разный образ жизни, вращающиеся в разных сферах. И поди ж ты, пересеклись и поливают друг друга грязью, даже не держа где-то в уме, что у них уже была одна точка пересечения.

   Хорошо, что они оба мне отказали, хорошо, что я наткнулся на Костю Фадеева. О том, как мы познакомились и как работали с ним, я тоже уже написал - в послесловии к книге. Вот фрагмент.

   "... Однако, думы - думами, а реально писал я в тот момент более традиционный текст - роман "Цветы на нашем пепле", его-то первую часть я и привез из своего родного Томска в Москву, редактору издательства. Он прочел написанное, особенно не воодушевился и спросил, нет ли чего-то еще. Я рассказал ему о своей задумке книги о "Битлз". Рассказывал "на пальцах". Но редактор неожиданно заинтересовался. Более того, издательство тут же заключило со мной договор и даже выплатило аванс. В какой-то степени уже это было мистикой: до сей поры со мной еще никогда не заключались договоры на еще не написанные произведения, ибо не вышел я на необходимый для этого уровень популярности.

   ... В день прибытия в Томск первым, кого я увидел из своих знакомых, был Костя Фадеев, сценарист команды КВН "Дети лейтенанта Шмидта". А знакомы мы с ним были тогда, что называется, шапочно - здоровались, не более. "Привет, - сказал он и в этот раз. И неожиданно продолжил: - Слушай, а давай вместе что-нибудь напишем..." Я просто опешил. Ни разу ни о чем подобном у нас до сей поры не возникало речи. Да и повода к тому никакого не было!

   Я сразу же ответил: "Давай". Во-первых, потому что установленные жесткие сроки было проще выполнить вдвоем, во-вторых, потому, что чувствовал, что задуманный роман должен писаться не в одиночку. Ведь сама идея "Битлз" - идея коллективного творчества. И мы начали работать в тот же день. Именно Фадеев задал книге стилистический тон - полотно без глубины, без перспективы. Так пишут иконы. Но "Битлз" - Иисус тот еще. Потому иконы наши сдобрены изрядной порцией юмора и больше напоминают лубочные картинки.

   А начали мы с того, что завалились в кафе, где за двумя десятками бутылок пива я рассказал ему все, что думаю о будущей книге. И даже поделился подозрениями по поводу всевозможных мистических обстоятельств. Костя ко всей этой мистике отнесся скептически. Но уже через пару дней его мнение стало меняться. В Томске открылась выставка "Битлз". Не раньше и не позже. Вот почему-то четверть века с момента распада группы не было у нас такой выставки, а именно с началом нашей работы над этим романом она открылась.

   Конечно же, мы отправились туда и познакомились с владельцем экспонируемой коллекции, художником Николаем Кузнецовым. Мы тут же договорились с ним о том, что он поможет нам в работе в качестве консультанта. Более того, Николай обеспечил нас таким количеством материала о "Битлз", о каком мы не смели и мечтать - десятками книг и видеокассет. (Николай же захотел и проиллюстрировать эту книгу.)

   А спустя пару месяцев после того как мы приступили к работе над книгой, Костин скепсис был развеян в пух и прах. Когда мы должны были начать главу, в которой впервые появляется один из идейных вдохновителей "Битлз" - гуру Махариши Махеш Йоги, мы задались целью побольше узнать об этой личности, но не знали, где найти материал. А на следующий день в газете "Все для вас" появилась полосная статья: "Махариши Махеш Йоги. Трансцендентальная медитация". Откуда и зачем в этой желтой газетке такая статья - осталось для меня секретом. Не удивлюсь, если мы с Костей Фадеевым были ее единственными благодарными читателями.

   Цепь перечисленных событий заставляет нас думать, что данный роман просто не мог не быть написан. Его появление на свет было предопределено. И вся мистика, происходившая с нами, явилась отблеском мистики, происходившей с самими "Битлз", о которой мы и писали. В какой-то степени не только мы писали эту книгу, но и она писала нас. Во всяком случае, по окончании этой работы атеизмом в нашем мировоззрении и не пахло.

   Книга вышла, особого резонанса не имела, а я получил возможность вернуться к "нормальной" работе и закончить "нормальный" роман "Цветы на нашем пепле". Хотя, хвалили "Осколки..." многие. Вот, например, некоторые цитаты из прошедшей по интернету рецензии критика Сергея Бережного.

   "Эту книгу можно назвать внезапным шедевром.

   ... Взгляд на явление миру "Битлз" как на пришествие нового Бога ранее встречался, но только в качестве метафоры. Буркин и Фадеев попытались эту метафору осмыслить. И у них это получилось. Их роман - это Евангелие, это Благая Весть о том, что приходил на Землю Бог - раздолбай и бабник, гений и пошляк.

    ...трагедия "Битлз", по Буркину и Фадееву, заключалась в том, что этот Бог так и не сумел поверить в свое предназначение. Он был настолько безалаберен, что отказывался видеть ясные знамения своей божественности, он был настолько безответственен, что отказался даже попробовать дать миру шанс на обновление.

   ... А может, "распятием" "Битлз" следует считать момент распада группы - когда они разошлись на четыре стороны? Тогда разговор Иоанна и Павла - пардон, Джона и Пола - в 1980 году был первым шагом к воскрешению после распятия? Воскрешение, прерванное пулей. Новому Богу не дали воскреснуть... Да, это тянет на новое Евангелие!

   ... Никакой эклектики, никаких натяжек - даже тех, в которых признаются сами авторы - не видно и в помине. Переводы текстов битловских песен - лучшая из доселе виденных мной попыток такого рода."

   Приятно. Бережной абсолютно точно понял замысел этой книги, а значит, без ложной скромности скажу: нам с Константином удалось донести его до читателя.

   И вновь скажу о том, почему я считаю этот, в сущности, документальный роман в то же время и фантастическим. Потому, во-первых, что история "Битлз" - это почти то же, что "За миллиард лет до конца света" Стругацких: Вселенная отчаянно противостояла появлению на свет того, что было способно перевернуть ее, и Леннон ("битл", т.е. жук) был убит. И эта его смерть как две капли воды похожа на смерть Льва Абалкина в "Жуке в муравейнике" все тех же Стругацких. Джон наконец-то добрался до истины, он уже потянулся к ней... И раздался выстрел. "Стояли звери/ около двери,/ в них стреляли,/ они умирали"...

   История "Битлз" - это стопроцентная фантастика, которая произошла в реальной жизни. Как и история Христа..."

   В этом фрагменте сказано почти всё. Но вот еще несколько моментов. Во-первых, хочется рассказать о самой технологии работы над этой книгой. Дело в том, что выяснилось: соавторство соавторству рознь. С Лукьяненко мы писали буримэ - то главами, то абзацами, но почти каждый кусок в "Острове" имеет одного автора, пусть он и подредактирован вторым. С "Осколками" вышло по-другому. Оказалось, писать-то Костя не умеет. И после нескольких мучительных эпизодов перелопачивания, переписывания отработанных им кусков, я хотел было уже избавиться от такого компаньона, когда вдруг осознал, что эти, написанные им начерно и переписанные мною набело куски ярче и интереснее, чем то, что я делаю один. И дальше мы работали только вместе: или он писал, а я переписывал, или писал я, а он сидел рядом, глядя на экран, и подсказывал переделки. В "Осколках" соавторство было значительно полноценнее, чем в "Острове", в них нет практически ни одного предложения (во всяком случае, после третьей главы), которое было бы написано кем-то одним.

   Я очень люблю эту книгу и вместе с Бережным считаю ее "неожиданным шедевром". Внутренний расклад оцениваю двояко. Сначала так: 30%-50%-20%. Казалось бы, высокий процент "жопного" показателя рутинной работы не красит книгу, однако в этом случае этот процент показывает лишь то, что мне пришлось много перелопачивать технически неумелого текста. "Переводить с русского на русский". Но так как все дурное при этом уходило в шлак, то на качество самой книги это не повлияло. Более того, когда видишь, как из руды получается ценный металл, испытываешь несказанное удовольствие. Потому я даю другую оценку: 30%-70%-0%. Так, пожалуй, будет вернее. Двадцать процентов рутинной работы вымели все слабое и в тексте не видны. Просто такова была специфика нашего соавторства с Костей, который хоть и не имел литературного опыта, но имеет светлую голову, харизму и остроумие.

   Неудивительно, что если "Остров Русь" писался с невероятной скоростью - раза в два-три быстрее обычного, то "Осколки неба" - довольно медленно. Но никогда еще я не испытывал большего удовольствия от работы и ее результата.

   Изданы "Осколки" были в АСТ пятой (последней) книгой в непопулярной серии "Вертикаль", да плюс в какой-то блекло-коричневой обложке и на газетной бумаге. Книга была обречена на провал, она должна была "зависнуть", не продаваться. И тут грянул дефолт. Издатели стали стремительно избавляться от "зависших" на складах книг, так как за складские помещения платили баксами, и никакие темпы продаж книг на рубли не оправдали бы эти затраты. А покупать книги стали значительно хуже. Тиражи многих только что отпечатанных книг были просто сданы в утиль, как макулатура. В том числе и серии "Вертикаль" АСТ. Но "Осколки" пожалели: все-таки про "Битлз", а битломанов много, хоть за копейку да купят. И тираж "Осколков" слили оптовикам за смехотворную сумму 3 рубля за книгу (книжки такого полиграфического уровня тогда стоили рублей 35-40). "Осколки" были моментально распроданы. И мы с Фадеевым решили однозначно: весь этот дефолт только для того и был нужен.

   Позже "Осколки" были красиво изданы ЭКСМО и вот уже десять лет потихонечку допечатываются и продаются. Я горжусь этой книгой. Мне нравится, когда я сталкиваюсь в Интернете с признаниями о том, что кто-то начал слушать "Битлз" после ее прочтения, а до того был к этой музыке равнодушен. Я чувствую себя при этом миссионером. Я с удовольствием записывался в аудиоверсии (аудиокниге) "Осколков", и мне был симпатичен поставленный по книге спектакль (сначала в томском театре "Скоморох", потом в Магнитогорске).

   Сразу после "Осколков" новых выстраданных идей у меня не было, а азарт уже появился, быть писателем понравилось, в этом кругу появилось много друзей, и мне дорого было их мнение... Потому я посчитал, что писать что-то нужно, и принялся за продолжение повести Цветы на нашем пепле", превратив ее в первую часть и дописав еще две.

   Сериал всегда обречен на деградацию. Как бы ни любил я "Дюну", "Хроники Амбера" или, например "Волшебника Изумрудного города", по-настоящему сильные там только 2-3 начальных книги. И дело даже не в том, что выдыхается автор, дело в том, что выдыхается тема. Если в мейнстриме продолжения можно гнать сколь угодно (например, одинаково хороших рассказов о Шерлоке Холмсе может быть любое количество: новое дело, новый преступник, очередное расследование), то в фантастике жанр обязывает в каждую новую серию вводить новое невероятное допущение, иначе это будет топтание на месте. Допущения накапливаются, и в какой-то момент текст становится совсем уже неправдоподобным. А это никому не интересно. Ну не могут с одними и теми же людьми одно за другим происходить самые невероятные события, подсознание читателя протестует... Поэтому для продолжений "Цветов" я избрал такой метод: каждая последующая часть рассказывает о мире бабочек спустя целое тысячелетие. Все по-другому, другие герои, практически другой социум. Новый фантастический ход уже не кажется надуманным, а от прежнего следов за этот срок уже почти не осталось. Сквозные только две сущности: сами разумные "теплокровные бабочки" да бессмертный персонаж Лабастьер.

   Получилась книжка, условно названная романом. (5%-75%-20%). Расклад уже не такой позитивный, как в первой повести, и все-таки эта книга сделана добротно и честно. Такого масштабного по охвату времени и пространства цикла в нашей НФ еще не было, и он заслуженно получил премии "Странник" (Питер), Урания (Томск) и был номинирован на "Букера".

   Каждая из трех частей "Цветов" - отдельная повесть со своим сюжетом. Еще несколько лет спустя, в период очередного творческого кризиса, я дописал четвертую часть ("Изумрудные росы"), она сцементировала, переплела сюжеты трех предыдущих повестей, и вот теперь этот четырехчастный цикл действительно можно назвать романом с единым сквозным сюжетом и общим финалом. К сожалению, никто до сих пор не проявил интереса к изданию этой книги на русском языке целиком (именно на русском; скоро она выйдет в Литве). А жаль. Книга действительно хорошая, оригинальная, читается залпом, унося читателя в удивительный мир. Но не шедевр, это точно. Часто хвалят стихи, которые я написал в качестве эпиграфов к главам книги. Фиг его знает, я как-то сильно не заморачивался, просто отпускал воображение и представлял, какой могла бы быть поэзия у моих людей-бабочек, вот и всё.

   К тому моменту я увидел, что многие мои друзья-фантасты стали писать быстро, много и неплохо зарабатывать. При этом ощущение от их книг у меня стало другое, нежели раньше от их рукописей, которые я читал на семинарах. Раньше я видел в них непризнанных гениев, а теперь - признанных, но не гениев. Нормальных писателей. Обслуживающих потребительскую армию любителей фантастики. При этом я не стал их уважать меньше. Еще не известно, что достойно большего уважения - озарение или честный труд. "Может, и мне попробовать так?" - подумал я и взялся за книгу "Звездный табор. Серебряный клинок".

   То есть эта книга началась не с безумной идеи, не с огромного желания, даже не с удачной задумки, а буквально с нуля, с попытки вычислить, что сегодня нужно читателю и издателю. Я попытался опустить планку требований и "гнать текст". Сначала было даже интересно. Потом дело застопорилось, и я стал выжимать из себя в час по чайной ложке. Но не как раньше - дожидаясь или провоцируя вдохновение, а тупо выдавливая из себя что-то, пользуясь штампами и клише. Но когда работаешь жопой, не стоит ожидать появления на свет гениальных строчек. Скорее - продукт соответствующий. Когда у меня уже совсем ничего не выходило, я делал какой-нибудь вставной номер - анекдот, например, или текст давно написанной песни.

   В какой-то момент мне все это надоело, и вдруг я посмотрел на дело с другой стороны. Мне вдруг стало смешно, какой идиотской ерундой я занимаюсь. И появилась новая концепция: написать книгу, вобравшую в себя все недостатки и штампы фантастики. Кстати, использование вставных номеров - тоже штамп, и тогда я довел его до абсурда: вставил даже не свой номер, а текст другого автора. Это великолепный рассказ моей хорошей знакомой, писательницы Анны Богданец, "Корабли Изубарру", который мне давно нравился, и который я никак не мог пристроить кому-нибудь из издателей. На фоне первой части моего тусклого текста рассказ этот сверкал особенно ярко, и "для симметрии" я нашел место еще для одного, во второй части, заказал его Анне, оговорив "параметры", и второй рассказ она написала уже специально для этой книги. В принципе, можно сказать, что моя книга сделала, как минимум, одно доброе дело - познакомила читателя с новым прекрасным автором.

   Придумав пародийную концепцию использования всех-всех штампов, я вновь стал работать с интересом. Но в какой-то момент "заигрался", и обнаружилось, что из сюжета торчит десяток не связанных друг с другом нитей. Тогда я преспокойно расстался с пародийной концепцией и жестко сконструировал последнюю часть книги, увязав все концы. В результате книга получилась идиотская, рыхлая, неоднородная: где-то - стандартная космическая опера, где-то пародия на стандартную космическую оперу, где-то самопородия, где-то "сборная солянка", а под конец - тупой боевик. А как могло быть иначе, если сама идея того, что я, собственно, пишу, несколько раз менялась? В книге есть немного отличных страниц и абзацев, но они соседствуют с не меньшим числом абсолютно беспомощных фрагментов, которые в некоторых случаях я сумел довести до пародийного гротеска, а в некоторых не сумел.

   Профессиональным писателям белые нитки, которыми шит этот мой текст, были видны отчетливо, и им было интересно по ходу его наблюдать за всеми этими метаморфозами. Недаром Андрей Лазарчук написал мне, что они с Мишей Успенским целый день рвали книжку друг у друга из рук и хохотали как безумные - то над моими специальными шутками, то над моим нечаянным идиотизмом. Но это профи. А для рядового потребителя мой "Табор" стал тем, чем он и был на самом деле: полным творческим провалом и издевательством над читателем.

   Это плохая книга. Но мне нравится перечитывать куски из нее, открыв где попало. Иногда при этом натыкаюсь на что-то настолько необычное, что даже не верится, что сам это написал. Внутренняя оценка: "Звездный табор. Серебряный клинок", 10%-20%-70%. Из первых десяти "вдохновенных" процентов, пожалуй, восемь приходится на рассказы Богданец, а из двадцати "добротных" - десять на собственные вставные номера. Не знаю, стоило ли эту книгу отдавать издателям, возможно, с ней следовало поступить так, как я поступал с неудачными текстами в юности: выкинуть в корзину, использовав те немногие находки, которые там все-таки есть, в какой-нибудь будущей работе. Но духу не хватило. Слишком уж привык считать себя профессионалом. Да и тексты значительно более преуспевающих коллег были порой настолько слабыми, что рядом с ними эта ерунда выглядела даже прилично. Что меня не оправдывает. На самом деле провал книги был задан еще на старте - тем, что я с самого начала сознательно максимально опустил планку требований к себе.

   "Отсыхал" я от этой книги долго. Писать что-то крупное не было ни малейшего желания. Идеи, которая бы "тащила" меня, которая казалась бы мне настолько гениальной, что я просто обязан был бы ее реализовать (как было с "Василиском", "Автобиографией", "Осколками", первой частью "Цветов"), все не появлялось, а просто "гнать текст" отбило всякую охоту мучительное и неблагодарное изготовление прошлой книги. Но как-то по инерции в голову приходили "небольшие" идеи, и я с удовольствием превращал их в небольшие добротные рассказы. А вдохновение реализовывалось в основном в песнях. Песни я писал всегда, а вот рассказы раньше не писал. Тем приятнее было, что их стали охотно брать в сборники и журналы. Видно, все-таки чему-то я научился за эти годы. В какой-то момент я заметил, что несколько моих рассказов "Oh! Darling!", "Какукавка готовится", "Дикая тварь из дикого леса" и "Прости меня, милый моллюск" перекликаются настроением и антуражем. Делом техники было объединить их еще и персонажами и переплести некоторыми деталями. Получилась "затравка" цикла, которая, как кристалл, стала обрастать все новыми гранями-рассказами, уже осознанно создававшимися в этом ключе.

   Это был новый подход, и он был интересен мне. Я как бы играл в "концептуальный альбом", где каждая песня самостоятельна, но вместе и в нужной последовательности они "работают" на порядок лучше. Именно эта мысль дала и сквозную линию: герои-музыканты будущего пытаются переосмыслить и создать заново один из концептуальных альбомов "Битлз" - "Abbey Road".

   Я уже говорил о специфике фантастического цикла, о том, что он обречен на вырождение. Но есть приемы, позволяющие этого избежать, вроде "прыжков через тысячелетия", которые я сам применил в "Цветах". А вот Стругацкие, например, в "Полдне. ХХI век" сделали "горизонтальный срез" общества будущего. Каждый рассказ - отдельная история о разных людях выбранного ими времени. Но есть и сквозные герои, сквозные линии, ненавязчиво объединяющие рассказы в общее полотно.

   В новой книге, чтобы фантастика не стала неправдоподобно избыточной, я сделал своих персонажей суперзвездами. Со звездами всегда происходит множество событий, их жизнь перенасыщена ими, они всегда в центре внимания и в эпицентре происшествий. Действие происходит в недалеком будущем, где-то в середине нашего века, и я задумал дать глазами своих персонажей полноценную панораму этого будущего, и все тот же "Полдень. ХХII век" был для меня достойным ориентиром в этом. Цель та же и подход тот же, только там сквозные герои - космонавты, а у меня - музыканты, частично даже виртуальные.

   И это симптоматично: за прошедшие полвека приоритеты человечества сильно сместились. Я даже думал сначала назвать книгу "Полночь. ХХI век", но потом подумал, что это будет выглядеть полемикой, а я вовсе не собирался полемизировать со Стругацкими, наоборот, мне было бы лестно, если бы у кого-то во время чтения моей книги возникли бы ассоциации с "Полднем". Так и не додумавшись до того, как это сделать, я назвал книгу ни к чему не обязывающе, но красиво - "Бриллиантовый дождь" (образ возник из раздумий о кристаллической структуре цикла, но позже в одном из рассказов я специально обыграл его).

   Это была честная работа (20%-70%-10%), каждую главу-рассказ я писал с удовольствием и не торопясь, почти все они порознь выходили в журналах и сборниках, так что к моменту выхода книги заядлые любители фантастики их уже прочитали. Книга вышла тиражом в несколько тысяч экземпляров и продавалась черепашьими темпами. Это было неприятно. Получалось, что читатель не желает покупать мои книги, независимо от того, плохи ли они (как прошлая) или хороши (как нынешняя). Я основательно призадумался, отчего так получается, и понял. Во-первых, я, конечно же, подорвал прошлой книгой доверие читателя. Но главное все же не это. Главное - то, что "во-вторых": изменился мир, изменились запросы читателя и методы продвижения книг как товара.

   Когда фантастику начинал писать я, это был жанр "неофициальный", не признаваемый всерьез, и работая, я почти не имел надежды на публикацию, а уж тем более на заработок. Это было такое же хобби, как и написание песен. Просто делаешь в свободное время что-то, за что есть повод гордиться собой. Спешить некуда. Чем текст компактнее, тем выше тот минимальный шанс опубликоваться, который все-таки имелся. Мы все тогда так работали. Но наступили иные времена. Российская фантастика пережила настоящий издательский бум, вынеся на гребень волны десяток авторов разной степени таланта, сделав их людьми богатыми и популярными. И глядя на них, в фантастику ломанулись тысячи авторов, нацеленных на успех. Конечно же, подавляющее большинство из них - люди средних способностей и средних моральных качеств. Короче, произошло всё то, что несколько раньше случилось в нашей эстраде, названной впоследствии попсой: пошел вал искусственно раскручиваемых однодневок.

   В этой ситуации, если не успел сделать себе громкое имя раньше, с моими литературными взглядами его уже и не сделать. И поденщиком мне не быть, не смогу писать по две книги в год...

   И еще момент. Раньше, когда в моих руках появлялась новая книга с рубрикой "фантастика", у меня замирало сердце... Когда по ТВ натыкался на картинку явно фантастического вида, я обязательно досматривал фильм или передачу до конца... Но теперь фантастические книги заполонили лотки и магазины, фильмы - теле- и киноэкраны. Понимаете, я люблю шоколад, но если он будет подмешиваться во все блюда, если им будет вымазана мебель, стены, пол и потолок, мне, пожалуй, это не понравится. Да еще если перемазано все будет продуктом в основном не лучшего качества. В этом случае шоколад будет восприниматься уже не как яство, а как грязь. Фантастики слишком много. Она везде и, в основном, плохая, неоправданная.

   "Разводить грязь", быть фантастом, мне стало даже как-то стыдно. В то время как раньше я называл себя этим словом с гордостью. Ладно бы хоть это приносило дивиденды, можно было бы и потерпеть, но если ты не в ряду самых успешных и знаменитых, приличного заработка не будет.

   Вот по этим-то всем причинам, а также по сопряженным с ними, описанным мною в статье "Гибель высокого Искусства", в последнее время "для души" я больше писал что-то другое, нежели фантастику. Например, публицистику, из которой более всего я дорожу названной выше статьей и эссе "Русская идея" Мастера и Маргариты". В этих работах, как мне кажется, я сумел открыть и показать очень важные для современности закономерности, которые до меня никто не углядел. К фантастике они имеют косвенное отношение, но все же не случайно напечатаны в журнале Стругацкого "Полдень. ХХI век".

   Отдал дань я и документалистике, написав две повести: "Королева белых слоников" (20%-75%-5%) и "Просто насыпано" (10%-80%-10%). Как и зачем это писалось? Стоя на творческом распутье, я вспомнил, что очень часто на различных фестивалях после разговора со мной люди говорили: "Обязательно найду ваши книги, вы так интересно рассказываете!" Я при этом думал о том, какое их постигнет разочарование: Буркин-писатель и Буркин-расказчик практически не имеют общих черт. Да и кое-кто из моих друзей утверждал, что мои байки из жизни интереснее моих книг. Я решил припомнить их все и зафиксировать на бумаге. Чтобы не пропали. Я занимался этим года полтора-два, а когда решил, что запас исчерпан, обнаружил, что половина моих историй приходится на один и тот же период жизни, в который я был женат и по уши влюблен в другую женщину.

   Так вышло, наверное, потому, что именно тогда я попадал в самые дикие жизненные переделки и именно тогда переживал все особенно остро. Недолго думая, я выдернул из общей кучи тексты, связанные с этим периодом, разложил в хронологическом порядке, слегка причесал и получил повесть "Королева белых слоников". Собственно, это не что иное, как цепочка баек, нанизанных на общий автобиографический трагикомический сюжет. Получилось где-то смешно, где-то трогательно, а где-то - шокирующе откровенно.

   Последнее обстоятельство даже заставило меня задуматься, стоит ли все это публиковать. Стоит ли делать достоянием широкой общественности перипетии своих сексуальных похождений, адюльтера, попытки суицида и т.п. Описанные в повести события отнюдь меня не красили. В то же время я чувствовал, что повесть хороша. Необычная, грубая, не совсем литературная, но однозначно яркая. И я решил положиться на авторитет - выслал рукопись Борису Натановичу Стругацкому. Неожиданно для себя я получил от него очень высокую оценку. Это всё и решило. "Королева белых слоников" вышла в Киевском журнале "Реальность Фантастики", потом в сборнике ЭКСМО "Перпендикулярный мир" и, наконец, в одноименном сборнике рижского издательства "Снежный ком".

   После прочтения повести многие упомянутые в ней мои друзья в пух и прах со мной разругались (им не понравилось, что их, людей сегодня публичных, показали не в самом парадном ракурсе), а девушка, которая была тогда со мной, попыталась от меня уйти (то ли приревновала к героине повести, то ли окончательно убедилась, с каким придурком связалась). Но была и другая реакция. Десятки людей оставили в "гостевой" моего сайта слова благодарности - не за удовольствие от прочтения, а за то, что помог им разобраться в похожей жизненной ситуации. То есть для них чтение заменило сеанс психотерапии. Причем успешный. Эти признания также заставляют меня гордиться этой повестью и считать ее одним из лучших своих произведений.

   Байки, оставшиеся в моем архиве после изъятия тематических "королевских", выбрасывать было жалко и, худо-бедно скомпоновав их, я получил повесть "Просто насыпано". Один мой хороший знакомый, и хороший писатель, кстати, считает ее даже лучше "Королевы", но я с ним не согласен. А вот скандалов после ее выхода было еще больше. Ну не нравится людям, когда о них рассказывают что-то интимное. Это нормально. Но ведь ничего такого уж страшного я и не поведал. Пересказал свой собственный смешной сон про одного. Когда я ему рассказывал, хохоту было немеряно. Стоило изложить на бумаге - вышел скандал, ссора и требование публичных извинений. Другого сразил рассказ о том, как мы вместе сочиняли его жене поздравительную СМС-ку на День св.Валентина. Что в этом дурного-то?! Ей-богу, не понимаю. Никак не мог предполагать, что из-за этой истории у меня будут неприятности. Но они случились.

   Я не считаю повесть "Просто насыпано" удачной, и если бы я ждал всех этих скандалов, я бы ее не публиковал. Но теперь, раз уж они случились, я не собираюсь вычеркивать ее из своей библиографии. Ее, как минимум, интересно читать. Впервые повесть была напечатана тоже в "Реальности фантастики", так как хоть они обе и не являются фантастикой, но это повести фантаста о себе в окружении "фантастической тусовки".

   Да, с фантастикой я все-таки окончательно не завязал. Просто перестал считать её своей профессией, перестал ждать от нее славы и денег, стал писать мало и коротко. Так появилось полтора десятков рассказов. Вот те из них, которые я ценю более других и выделяю: "Вон! К звездам!" (10%-70%-20%), "Мама, я люблю дракона" (10%-70%-20%), "Прятки" (30%-60%-10%), "Я больше не буду" (50%-40%-10%), "Хотеть" (10%-80%-10%).

   К этому списку надо добавить и повесть "Изумрудные росы". В свое время, написав три повести-части книги "Цветы на нашем пепле", я остался с ощущением, что цикл незавершен. Каждая из повестей имела свой сюжетный финал, но явственно не хватало общей жирной точки. В тот момент идей не было, а книга писалась целых четыре года, и дальше тянуть с ее изданием не хотелось. К тому же, кроме меня она тогда устроила всех. И вот, буквально "от нечего делать", я решил эту "точку" поставить. Повесть, как мне кажется, удалась (5%-65%-30%), хотя писалась после такой паузы, конечно же, труднее и дольше, чем три предыдущие, в большей степени "на мастерстве", чем на вдохновении. Но мне было приятно, когда один читатель написал мне в ФИДО: "Чего же раньше "Росы" не публиковали? Только теперь все встало на свои места, прежде в "Цветах" было много неясностей..." Все дело в том, что и у меня раньше в "Цветах" было много неясностей. Я, конечно, мог бы разрешить их и сразу, но к окончанию третей части я слишком уж устал от мира этой книги.

   Повесть "Изумрудные росы" с "добивкой" из нескольких рассказов вышла отдельной книжкой, которая, естественно, не добавила мне ни славы, ни денег. Кому, спустя несколько лет, нужна четвертая часть трилогии, которая считалась законченной? Да еще вышедшая в другом издательстве. Я был готов к этому. Просто я имею обыкновение доводить затеянное до финала, даже если знаю, что сил придется потратить несоразмерно больше, чем будет отдача.

   Охлаждение к фантастике и желание писать только то, что близко сердцу, подтолкнуло меня написать еще одну вещь, которую я очень люблю, - цикл сказок "Год принцессы Букашки" (40%-50%-10%). Эти сказки писались для дочери Саши. Или для ее мамы. Так, как, я считаю, и надо писать: не торопясь, с любовью, буковка за буковкой, слово за словом. Не находится верного слова - остановись. На час, на неделю, на год... Нашлось - продолжай.

   По мере того, как сказки писались, они публиковались в киевском журнале "Реальность фантастики", напечатано было таким образом девять из двенадцати написанных, потом журнал временно прекратил существование, а когда начал выходить вновь, допечатывать оставшиеся три смысла не было, цикл прервался. Несколько сказок я напечатал в местных журналах, которые сам в тот момент редактировал: "Признание" и "Сибирские Афины". Для них нарисовала иллюстрации замечательная киевская художница Людмила Слюсаренко. Я был бы рад, если бы моя "Букашка" вышла книжкой именно с ее иллюстрациями, но после нескольких отлупов в издательствах я на это уже и не надеюсь.

   Обижаться не приходиться: в детском книгоиздании отношения еще более суровые, чем во взрослом. С одной стороны, не стареет детская классика, и пытаться соперничать с гениями в ней - Чуковским, Барто, Маршаком, Заходером или, например, Михалковым - есть смысл только в том случае, если ты готов на это положить жизнь, а не заглянул, как я, на огонек по случаю. А ведь есть еще зарубежная классика: Астрид Линдгрен, Туве Янсон, Милн и пр. Даже если ты напишешь что-то на том же уровне, какой резон издателю печатать книгу без громкого имени на обложке, когда есть громкие, проверенные десятилетиями? Повторяю, в отличие от взрослых, хорошие детские книги практически не старятся, и родители предпочитают покупать детям те книги, которые нравились когда-то им самим.

   С другой стороны, каждый десятый грамотный родитель пишет для своих детишек сказки или стихи, появление чада служит толчком для творческих проявлений, и многие потом пытаются это издать, так что вал рукописей громадный. А спрос-то как раз небольшой: детство - пора короткая. Новые имена просачиваются тонюсеньким ручейком, и чтобы просочилось твоё, нужно создать колоссальное давление. А я просто написал хорошую книжку для дочек и мам. Не более. Наградой мне служит то, что дочка, которой уже скоро четыре, иногда просит меня: "Папа, прочитай про Букашку". Я читаю, а она слушает, и даже, случается, смеется. Чего еще желать?

   Можно, конечно, с большой натяжкой назвать сказки для маленьких фантастикой. Но я так не считаю. Это не фэнтези, это нечто другое. Фантастика (фэнтези в том числе) подразумевает обязательное понимание читателя, где реальное в тексте переплетается с фантастическим, а в сказку маленькие ребятишки безоговорочно верят. Для них это реальность. А то, что для читателя - абсолютная реальность, называться фантастикой не может.

   Да, мне казалось, что с фантастикой я покончил, во всяком случае, с "крупным жанром". Мне стало неинтересно эти книги читать, писать их и называться "фантастом". И все же я "оскоромился" еще дважды. Оба случая связаны с моим сыном Стасом, потому начну издалека.

   Почти десять лет назад он дал мне прочесть свой первый юношеский роман "Обновленец", но текст этот не произвел на меня впечатления. Спустя еще пару лет он выдал мне на прочтение роман "Волшебная мясорубка". Вот это произведение зацепило меня, и я решил ему помочь. Посоветовал кое-что изменить, и он внял моему совету, даже убрал одну ненужную, на мой взгляд, сюжетную линию. Я основательно вычистил текст стилистически. Вскоре роман вышел в поразительно бестолковом издательстве "Форум" и широкой публикой всерьез замечен не был.

   А Стас в тот момент уже работал над книгой "Русалка и Зеленая ночь". *(этот роман вышел в издательстве "Экслибрис") И у нас возникла мысль, что, подпиши мы эту книгу двумя именами, моим и его, ее издательская судьба будет счастливее (в тот момент я активно издавался в ЭКСМО). Так и сделали. Но если уж я даю на обложку свое имя, я должен отвечать за текст головой. И я скрупулезнейшим образом проработал этот текст, местами кое-что переписав, но в основном - сокращая, выжимая "воду".

   Вообще-то это была первая книга задуманной Стасом дилогии, но в процессе редактуры и переговоров с издательствами, концепция изменилась. Мы обрезали текст наполовину, а затем эту вторую половину написали заново - абсолютно другую. Полученный текст в результате написан действительно в соавторстве со значительным, правда, перевесом по "трудозатратам" в сторону Стаса.

   Несмотря на все эти ухищрения и на дальнейшие события в Стасовой писательской судьбе, роман этот до сих пор нигде не напечатан. А жаль. Штука неоднозначная и хулиганская, но зато своеобразная и яркая. Думаю, когда ее все-таки издадут, тех, кто ее полюбит и кто возненавидит, будет примерно поровну. Не скажу за Стаса, моя субъективная оценка собственной работы с этим текстом такова: (20%-30%-50%).

   Примерно в этот же период у меня возникла идея написать с Сергеем Лукьяненко продолжение "Острова Русь". Идея была частично коммерческая, ведь имя Сергея стало знаковым, частично же захотелось встряхнуться, припомнив, какой творческий толчок дала мне когда-то работа с ним. Ему эта мысль тоже показалась забавной, и мы принялись вяло переписываться и перезваниваться по этому поводу. Потом, встретившись в Москве, три вечера подряд писали план будущей книги. Писали, пили, хохотали, и на миг мне даже показалось, что я вернулся в Алма-Ату начала 90-х. План получился безумный, озорной, запутанный и рыхлый, но меня он вдохновлял. Я чувствовал, что из этого получится что-то очень забавное.

   Потом вновь года два шла вялая переписка с Сергеем. Замученный "Дозорами" и "Черновиками" он все откладывал и откладывал работу над "Островом Русь-2", а меня это злило, писать же эту книгу в одиночку я не видел смысла, это как если бы продолжение "12 стульев" Петров написал без Ильфа (или наоборот). Написать-то написал бы, но "Золотым теленком" этот текст вряд ли стал бы. Это текст СОАВТОРСКИЙ.

   Сергей динамил, а я бил копытом, рвался в бой и, надеясь подстегнуть процесс, даже написал все-таки несколько первых глав (позже почти всё это было вымарано по причине "пресности"). Тут как раз мы закончили со Стасом "Русалку", и у меня появилась идея. Я предложил ему начать "Остров-2" вдвоем со мной, с тем чтобы Сергей присоединился к нам позже, когда освободится. Стасу идея появиться на одной обложке с Лукьяненко показалась привлекательной по соображениям пиара, и он впрягся. А вот у меня самого к тому моменту пыл, как выяснилось, уже пропал.

   Очень трудно, со спорами и ссорами, мы написали со Стасом первую из трех задуманных частей книги, перелопатив этот текст раз, наверное, на десять. Нам самим результат не нравился. Не понравился он и Сергею, когда тот прочел его. И мы закрыли проект - тогда думалось, что навсегда.

   Потом Стас написал книгу "Фавн на берегу Томи", стал победителем национального конкурса "Дебют", стал котироваться как один из самых многообещающих молодых русских писателей, женился на польке Марлене и уехал с ней жить в Париж. Самое смешное, что "Фавна" я не прочел. Начал, и мне не понравилось. Все та же, на мой вкус, расхлябанность стиля, все то же многословное "бормотание", которое я видел во всех его прежних работах. Но я отправил текст на конкурс, и он победил. Его выбрали из 50000 работ. То есть именно этот стиль, именно эта манера письма была признана блистательной. Выходило, что "Волшебную мясорубку" и "Русалку и Зеленую ночь" я своим вмешательством только испортил... Пришлось с этой мыслью смириться.

   Из Парижа Стас написал мне, что его обижает факт наличия недописанного и, соответственно, неизданного массивного вала текста первой части "Острова-2". Появилась мысль все-таки дописать эту книгу, причем, раз Сергей отлынивает, сделать это вдвоем. Стас должен был просто-напросто заменить в этой работе Лукьяненко. Учитывая, что сам он - персонаж "Острова Русь", ситуация вырисовывалась деликатная и любопытная для читателя. Я посоветовался с главным редактором издательства АСТ, и тот заверил, что такая книга будет издана большим тиражом и хорошо оплачена. К тому времени я уже отдохнул и почувствовал, что смогу честно потрудиться. После "Дебюта" и некоторой переоценки своего литературного вкуса у меня появилось и доверие к Стасу как к соавтору...

   Тут следует заметить, что я готов был именно "честно потрудиться", а не рвался в бой и не "бил копытом", как раньше. Поработать и заработать, не более. Ведь из двух первоначальных причин - коммерческой и "тонизирующей" - вторая отпала с исчезновением из проекта Лукьяненко. Кроме того, к моему сильно изменившемуся отношению к фантастике прибавился еще один аспект. Случилось так, что я волею судеб испытал некое откровение. Его называют "пробуждение Кундалини" (это название я узнал позже), просветление или как угодно еще. После трех дней эйфории я радикально изменил свою жизнь: перестал курить, почти перестал употреблять спиртное, регулярно стал заниматься спортом, изменил свой пищевой рацион в сторону свежих фруктов и овощей. А вскоре - повторно женился, и у меня вновь появились маленькие дети. А еще мне стало очень трудно врать.

   Когда месяц-два не ешь мучного, начинаешь поражаться, как много его едят люди - хлеб, пельмени, пирожки, блины, лапшу, пиццу, пирожные... Только перестав пить спиртное, понимаешь, как много мы пьем. Только перестав врать, понимаешь, что мелкой и ненужной ложью пропитана вся наша жизнь. О большой лжи я и не говорю. Раньше я даже не замечал, когда говорил неправду, если никому от этого, на мой взгляд, не было вреда. Теперь это иногда приходится делать тоже - чтобы кого-то не обидеть, чтобы что-то долго не объяснять, - но сейчас я испытываю при этом почти физическое затруднение. Ложь ощущается как что-то лишнее - как мусор в доме или плохой запах на улице, или как шум... Короче, как что-то такое, чего лучше бы не надо. И в связи с этим ощущение необязательности фантастики тоже усилилось. Ведь, в какой-то степени, фантастика - выдумка - ложь - звенья одной цепочки.

   Более того, появилась мысль, что фантастика сродни алкоголю. Если литература - это некий сок, выжимка из жизни, то измененный, переделанный, "перебродивший" сок этот - и есть фантастика. И фантастика, как и алкоголь, хороша только в очень редких случаях, в маленьких дозах и самого лучшего качества. Раньше я этого не понимал ни в отношении алкоголя, ни в отношении фантастики, а вот теперь прочувствовал. Надо бы мэтрам объяснять начинающим писателям, что фантастикой увлекаться нельзя. Можно опуститься и деградировать, как это случается с алкоголиками. В литературе допустимо наличие фантастики. Но если злоупотреблять ею, легко начать писать "фантастику" без намека на литературу. Фантастика многим подменяет литературу, как алкоголь многим подменяет жизнь.

   Однако все вышесказанное не исключает существования хорошей фантастики (как и наличия хороших вин; но пойла в десятки, а то и в сотни раз больше), не отрицает наличия настоящих мастеров и не заставляет меня отрекаться от того, что я делал в этом жанре честно и вдохновенно. И, возможно, еще сделаю.

   Но вернемся к "Острову-2". Когда Стас приехал из Парижа погостить, мы уперлись в работу. Мы заново переписали первую часть и отписали остальные две. При этом мы окончательно убедились в нашей полной творческой несовместимости и несостоятельности нашего соавторства... Ну попробуйте, например, представить соавторами Киплинга и Кафку (я это написал не в качестве намека на наше величие, а для понимания различия)... Каждый хорош по-своему, но они несовместимы. И все-таки упрямство победило, и мы "освоили" написанный когда-то с Лукьяненко план, переделав его, конечно, напрочь, но так бывает всегда. Книгу назвали "Остров Русь-2, или Принцесса Леокады". В этом случае я могу довольно уверенно оценить расклад за нас со Стасом обоих. Он таков: (3%-37%-60%).

   Судя по читательским отзывам, 60% "жопой" (точнее, двумя жопами) - это все-таки критично. Книга большинству не понравилась. С другой стороны, я еще не читал ни одной рецензии и ни одного развернутого отзыва. Возможно, все и не так плохо. Когда-то первый "Остров" ругали почем зря, винили его в "тусовочности", в низкопробности юмора, в неровности стиля... Но книга на рынке уже пятнадцать лет, и многие ее любят. Посмотрим, посмотрим, может, и с "Леокадой" случится подобная пертурбация. А еще из нее вышел бы неплохой фильм. Во всяком случае, не хуже чем "Азирис Нуна".

   Заключение

   Ну вот, пожалуй, и всё. Я описал все этапы своего странного романа с г-жой Фантастикой до самого последнего времени (это мой подарок себе к приближающемуся 50-летию), а что будет дальше - не знаю. Возможно, что и ничего. Или все-таки появится вдруг непреодолимое желание написать что-то, ощущение, что ЭТО могу сделать только я, и что я ДОЛЖЕН сделать это... Ну, или если посулят безумные деньги. Что вряд ли. Или от куража, от азарта, например, участвуя в какой-нибудь "Грелке", просто чтобы доказать, что я это умею и умею хорошо... Идеальный вариант, если все три этих посыла совпадут. Если же не будет ни одного из них, то - вряд ли. Есть другие формы самовыражения (ну, например, писать песни, продюсировать музыкальные проекты, переводить, снимать фильмы), есть другие способы зарабатывать на жизнь и уж точно - другие способы приносить пользу и радость своим близким. Повторю еще раз: звание "писателя-фантаста" перестало мне казаться таким уж почетным, и делать что-то только ради его поддержания мне совершенно не хочется.

   Возвращаясь к текстам, что мы имеем "в сухом остатке"? Приходится признать, что я не "профи", а, скорее, любитель. Однако, известно, что во всех видах человеческой деятельности любители хоть и не поддерживают "вал продукта", зато нередко совершают качественные прорывы.

1. Вот то, что я сам считаю из написанной мною художественной прозы по-настоящему гениальным, ну, или, во всяком случае, лучшим...
   • повесть "Бабочка и василиск"
   • сказка "Автобиография"
   • роман "Осколки неба, или Подлинная история Битлз" (с К. Фадеевым)
   • *повесть "Королева белых слоников"
2. То, что я также считаю добротным, качественным, достойным авторской гордости и читательской любви:
   • повесть "Вика в электрическом мире"
   • роман-трилогия "Остров Русь" (с С. Лукьяненко)
   • роман "Цветы на нашем пепле" (включая "Изумрудные росы")
   • роман в рассказах "Бриллиантовый дождь"
   • рассказы "Вон! К звездам!", "Мама, я люблю дракона", "Прятки", "Я больше не буду", "Хотеть"
   • *статья "Русская идея "Мастера и Маргариты"
   • * эссе "Гибель Высокого Искусства"
3. Неплохо. Но "на любителя". И все-таки читать можно. Может даже оказаться, что это как раз для вас.
   • новелла "Пятна грозы"
   • повесть "Королева полтергейста"
   • роман "Звездный табор. Серебряный клинок"
   • *повесть "Просто насыпано"
   • роман "Русалка и Зеленая ночь" (с С. Буркиным)
   • цикл сказок "Год принцессы Букашки"
   • все короткие рассказы, не названные во втором списке
4. Слабо.
   • повесть "Ёжики в ночи"
   • повесть "Командировочка"
   • повесть "Исковерканный мир" (с К.Фадеевым)
   • роман "Остров Русь-2, или Принцесса Леокады" (с С.Буркиным)
5. Полный отстой.
   • повесть "Рок-н-ролл мёртв"
   • повесть "Королева в изгнании"

   Напоследок напомню, что мои оценки (включая эпитеты "гениально" и "отстой") сугубо субъективны.